К. Г. Маннергейм
Освободительная война
Несмотря на то, что советское правительство формально признало нашу независимость, оно, конечно же, не прислушалось к просьбе парламента о выводе русских частей из Финляндии. Их пребывание на финской территории имело вполне определенную цель: присоединить в дальнейшем наше государство к России. Таким образом, своеволие и беззаконие получили опору в виде русских частей, которыми руководил совет солдатских депутатов, располагавшийся в Выборге. У законного правительства Финляндии пока еще не было достаточно сил, чтобы сдержать растущую анархию и пресечь подготовку восстания.
Несмотря ни на что, я был уверен, что наша страна обладала более широкими возможностями для спасения культуры и общественного строя, чем Россия. Там я наблюдал только отсутствие веры и пассивность, на родине же я ощутил неизбывное стремление людей сражаться за свободу. В начале января я узнал, какую большую подготовительную работу провели Военный комитет и Комитет активистов — была создана организация из офицеров распущенной финской армии и молодых людей из движения за независимость. Тогда я понял, что у народа Финляндии было не только желание, но и возможности для освобождения страны. По просьбе друзей я вошел в Военный комитет, председателем которого был генерал-лейтенант Шарпентьер.
Только теперь я узнал, что 1800 финских добровольцев — 27-й егерский батальон — проходили обучение в Германии. Это известие сильно укрепило мою уверенность в наших силах. Группа добровольцев, собранных из различных общественных слоев, представляла собой ответ на самый острый вопрос: где найти командный состав для предстоящих сражений. Личный состав можно было набрать из отрядов шюцкора и «пожарных команд», имевшихся по всей стране.
Обучение личного состава началось под руководством нескольких егерей, вернувшихся из Германии, однако того, что делалось, было недостаточно, тем более что, пока страну оккупировали русские войска, учеба проходила скрытно. С вооружением дело тоже обстояло весьма плохо. Часть оружия была [85] втайне приобретена в Германии, часть — куплена у разложившихся русских солдат или привезена контрабандным путем из Петрограда. Этого явно не хватало, и в смысле вооружения шюцкор находился в гораздо худшем положении, чем красная гвардия. Наиболее грамотно организационная работа была проведена в Этеля-Похьянмаа, куда и доставили основную часть оружия. Именно поэтому Этеля-Похьянмаа была выбрана центром будущей освободительной войны.
Военный комитет имел смутное представление о силе красной гвардии, но было известно, что эта организация значительно выросла со времени всеобщей забастовки. В декабре руководство красных разбило страну на районы для обеспечения будущей мобилизации. Некоторую часть оружия и боеприпасов красная гвардия получала, братаясь с русскими солдатами, остальные потребности обеспечивали русские склады. И все же самой большой угрозой была не красная гвардия, а пребывание в стране русских частей. В их состав входили 62-й армейский корпус, штаб которого находился в Выборге, гарнизоны в фортах, пограничные войска, береговая артиллерия и другие соединения. Ко всему прочему, в порт прибыла большая часть Балтийского флота, местом дислокации которого был Хельсинки. Общая численность соединений русской армии в Финляндии в январе 1918 года составляла приблизительно 40000 человек.
Уверенность в том, что Военный комитет способен проводить организационную работу, как мне казалось сначала, была поколеблена уже на первом заседании. На третьем же мои колебания переросли в желание выйти из состава комитета. Когда председатель объявил заседание закрытым, я попросил слова. Я поблагодарил комитет за оказанное мне доверие и заявил, что не вижу более возможности участвовать в его работе.
16 января я посетил Свинхувуда. Главе государства, как и мне, было совершенно очевидно, что моей обязанностью будет не просто поддержание порядка в стране, а освобождение Финляндии.
Я заявил о своей готовности стать главнокомандующим, но при условии, что сенат не попросит помощи ни у Швеции, ни у Германии.
Судя по всему, Свинхувуд не верил, что мы сможем положиться на собственные силы.
— У генерала нет армии, нет солдат, нет оружия — как же вы сумеете подавить сопротивление? — спросил он.
Я ответил, что у меня нет никаких сомнений в успехе. Да, нам необходимо было срочно создать армию. Но я был уверен в стрелковом искусстве и лыжном мастерстве финнов. Офицеров и унтер-офицеров — всех тех, кто проходил воинскую службу в своей или чужой стране, — можно было собрать очень быстро, а высшее и низшее командование следовало создать из людей, обученных в 27-м егерском батальоне.
Я также рассказал Свинхувуду о переговорах в Петрограде с главой французской военной миссии генералом Нисселем, который обнадежил меня, что оружие можно будет получить с французских складов, расположенных в Мурманске.
Моя уверенность в наших возможностях произвела сильное впечатление на Свинхувуда. Он пообещал, что сенат не будет обращаться за военной помощью ни к Швеции, ни к Германии. Когда речь зашла о егерях, я высказался за то, чтобы немедленно отозвать домой 27-й батальон.
В конце беседы я заявил, что в течение ближайших суток отправлюсь в город Васа и организую там штаб. Вдобавок я поделился своими мыслями о пребывании в стране русских частей. Как я полагал, эти части должны были быть разоружены. Свинхувуд придерживался того же мнения.
Выйдя на улицу, я встретил своего старого товарища Акселя Эрнруута, директора-распорядителя «Приват-банка». Он спросил, принял ли я предложение. Я ответил утвердительно и добавил, что финансовая сторона дела еще не обсуждалась.
На следующий день Эрнруут сообщил мне, что перевел в Васу на военные нужды 15 миллионов марок.
Формированием военизированных отрядов в Этеля-Похьянмаа занимался командир районного отделения шюцкора города Васа генерал-майор фон Герих{6}. В этой провинции, как я говорил выше, организационная работа была на высоте. Если сравнить условия жизни в разных провинциях Финляндии, то легко заметить, что Этеля-Похьянмаа выделялась на общем фоне: там были энергоресурсы, местные жители слыли решительными, смелыми, патриотически-настроенными людьми. Через Васу и [87] другие портовые города можно было поддерживать сообщения с зарубежными странами, а на железной дороге имелось два стратегически важных узловых пункта — Сейняйоки и Хапамяки. От Сейняйоки шли ветки в сторону Васы, Каскинена и Кристинанкаупунки, от Хапамяки — на восток, в сторону Ювяскюля. Именно в те дни закончилось строительство железной дороги до Пиексямяки, и таким образом было создано прямое рельсовое сообщение между Похьянмаа и Карелией. Учитывая эти факты, я одобрил планы Военного комитета о создании опорного пункта в Васе — главном городе Этеля-Похьянмаа.
В Васе я сразу же занялся созданием руководящего органа, первейшими задачами которого были набор личного состава и приобретение оружия и снаряжения. Вскоре после моего приезда я получил сведения о столкновениях, происшедших в Выборге и Тааветти, но остался при своем решении не распылять уже имевшиеся формирования. Я не хотел использовать их до тех пор, пока не соберу достаточно большие силы — такие, которые могли бы сыграть важную роль в предстоящих военных действиях. Все были воодушевлены и полны готовности к немедленному выступлению, однако нам существенно не хватало людей, имевших военную подготовку и годных к командованию. Я связывался с районными отделениями шюцкора и одновременно рассылал письма бывшим офицерам финской армии, а также тем, кто до революции служил в России или каких-либо других иностранных армиях. Спустя несколько дней я с радостью и удовлетворением отметил, что многие офицеры приняли мое приглашение. Среди них было немало тех, кто ранее уже принимал активное участие в деятельности шюцкора.
Сенат уполномочил нас разработать план создания сил правопорядка. Мы послали в сенат соответствующее предложение, но его не успели рассмотреть. События развивались настолько стремительно, что уже через несколько дней стало ясно: теперь нужны не просто «мощные силы правопорядка», нам требуется настоящая армия.
Жители провинции были встревожены, кое-где происходили волнения, нарастала нетерпимость по отношению к русским. Здесь тоже слышали о столкновениях в Карелии. Более того, именно в Этеля-Похьянмаа была впервые разоружена группа русских солдат, это произошло 21 января в Каухава.
Узнав о том, что два эшелона русских солдат, отправившиеся было домой, получили команду вернуться в свои бывшие [88] гарнизоны в Похьянмаа, я отдал приказ генерал-майору фон Гериху собрать людей в ночь на 23 января, чтобы разоружить гарнизоны в Сейняйоки и Лапуа. Переброску русских частей необходимо было предотвратить. Вскоре я получил по телефону из Хельсинки новые сведения и отменил приказ. Крестьяне разошлись, очень недовольные этим решением, а мой авторитет главнокомандующего сильно пошатнулся.
Тогда я впервые встретился с командиром крестьянского отряда из Лапуа Матти Лаурила. Этот офицер ранее служил в финском гвардейском стрелковом батальоне, который был распущен. Он прибыл ко мне, чтобы выразить недовольство жителей Лапуа отменой атаки на гарнизоны. Лаурила не мог больше переносить насмешки русских над деятельностью шюцкора. Но все же он успокоился, когда я объяснил, что мы, два старых солдата, должны понимать: время для наступления еще не настало, мы начнем боевые действия лишь тогда, когда будем готовы полностью. Лаурила стал тем человеком, на чью поддержку я всегда мог рассчитывать. Впоследствии он погиб в бою под Лянкипохья.
24 января я собрал своих ближайших помощников, чтобы выслушать их мнение о сложившейся ситуации и понять, не считают ли они, что настало время для выступления. Ситуация обострилась. За прошедший день в Васе произошло первое крупное столкновение с русскими, а из сената были получены две тревожные телеграммы. Одна из них гласила: областной комитет принял решение всеми силами поддержать вспыхнувшую в Финляндии революцию. А в другой сенат сообщал, что нет никаких возможностей предотвратить посылку русских войск в Похьянмаа. Это обеспокоило меня более всего. Если русские выполнят свое решение и отправят дополнительные силы, чтобы разрушить все то, чего мы добились за это время, у нас не останется даже отправной точки для дальнейших действий.
По разработанному мной плану мы должны были ночью разоружить гарнизон в Васе и те части, которые держали под контролем дорогу, огибавшую город. Это мое предложение было поддержано всеми, кроме генерал-майора Лёфстрёма 7}. [89]
Вечером 25 января я принял судьбоносное решение приступить к боевым действиям. В ночь на 28 января отряды шюцкора должны были внезапно напасть на гарнизоны, расположенные в Этеля-Похьянмаа, и разоружить их.
26 января мне сообщили из Хельсинки, что русский контингент, ожидавшийся в Похьянмаа, состоял из двух эшелонов матросов, настроенных очень революционно. Я еще раз обсудил ситуацию со Свинхувудом, и тот снова подтвердил, что сенат не может воспрепятствовать этой переброске. Тогда я решил, что необходимо действовать самостоятельно.
На следующий день я получил от Свинхувуда телеграмму, где сообщалось, что прошедшей ночью на одном из русских судов он провел переговоры с областным комитетом и постарался сделать все возможное, чтобы предотвратить вмешательство русских войск во внутренние дела Финляндии. Эта цель еще не достигнута, но переговоры будут продолжены, и Свинхувуд надеялся, что добьется положительного результата. Поэтому он предложил мне подождать еще какое-то время.
Новая отсрочка могла привести к тяжелым последствиям. Волнения в Похьянмаа достигли предела. Вторая отмена приказа, пусть даже принятая к исполнению, полностью парализовала бы людей севера. Мы и так уже получили предостаточно обещаний, а угроза прибытия матросов обострила и без того накаленную ситуацию. Поэтому я решил начинать и выехал в Юлихярмя.
События в Хельсинки подтвердили мою правоту. Центральный комитет социал-демократической партии поддался натиску крайне левых, и те 25 января создали свой «исполнительный комитет», который начал подготовку к перевороту. В 12 часов ночи 26 января красная гвардия получила распоряжение начать мобилизацию. Комитет приказал руководству гвардии (называемому уже генеральным штабом) захватить здание сената, центральные учреждения и банки и, помимо этого, арестовать «людей, включенных в специальный список». В ночь на 28 января — то есть тогда же, когда начали действовать и мы, — в Хельсинки был объявлен сбор батальонов красной гвардии. В городе их насчитывалось десять. Все последние ночи они получали оружие от русских. Ранним утром 28 января свершился государственный переворот, и сенат и парламент оказались не у дел. Той же ночью красные [90] захватили Тампере, Куопио и другие города. Восставшим помогали русские солдаты.
Последнее, что успел сделать сенат до переворота, — это обратиться к народу. Обращение было датировано 28 января. Там было сказано, что я назначен главнокомандующим, а также то, что части шюцкора являются законными войсками правительства. Обращение гласило:
«Генералу Маннергейму и народу Финляндии.
Подстрекаемая некоторыми революционно настроенными элементами, часть граждан Финляндии, опираясь на чужие штыки и войска, поднялась на мятеж против Парламента Финляндии и его законного правительства, препятствуя с помощью силы его деятельности и ставя под угрозу только что обретенную свободу. Правительство государства считает необходимым применить все возможные средства, чтобы покончить с этим предательством, для каковой цели те силы правопорядка, которые были образованы для поддержания порядка в стране и уполномочены Парламентом, подчинены одному руководству, и их главнокомандующим назначен генерал Г. Маннергейм. Правительство призывает законопослушное население государства помогать генералу Маннергейму и его вооруженным частям всем тем, что он сочтет необходимым для достижения успеха.
Те немногочисленные граждане, которые с оружием в руках поднялись против законного общественного порядка, должны сложить оружие. Если же они считают свои действия правомерными и подчиняются своему руководству, пусть знают, что их выступление в любом случае ждет поражение. Вооруженные силы правительства уже захватили большую часть страны и приближаются к городам, расположенным на юге и юго-западе. Никакие преграды не остановят их в борьбе против предателей государства и за свободу Отечества».
Военные действия были направлены против тех русских вооруженных частей, которые оставались в Финляндии, несмотря на признание советским правительством независимости нашего государства. Именно поэтому вспыхнувшая война была войной освободительной, борьбой за свободу. Этот факт не может изменить и то обстоятельство, что вскоре мы были вынуждены вести военные действия не только против русских, но и против бунтовщиков внутри страны. Ни законное правительство, ни его армия не были повинны в этом. Вина лежала на руководителях мятежа. [91]
За первые недели пребывания в Васе стало ясно, что представление Военного комитета об организации шюцкора и его состоянии в Этеля-Похьянмаа было излишне оптимистичным. Это в первую очередь касалось вооружения. Даже в Васе представляло большую трудность получить точную информацию о разных частях шюцкора. Сведения о русских частях также были противоречивыми.
Мы действительно не знали, как нам действовать, но решимости хватало. И успех нашего предприятия коренился именно в этой решимости и быстроте. Если бы части шюцкора промедлили, то некоторые русские гарнизоны смогли бы организовать оборону и соединиться с красной гвардией, а в этом случае возможность разоружить их была бы минимальной. Находясь в Юлихярмя, я в крайнем напряжении ожидал известий.
Уже в течение ночи начали поступать хорошие новости, а к утру 28 января стало ясно, что первые успехи дали возможность организовать опорный пункт для будущих сражений. Самые крупные гарнизоны в Васе, Сейняйоки и Лапуа были разоружены. Еще до начала военных действий удалось прервать телефонную связь. После чего шюцкоровцы в надежде на внезапность — винтовки были только у командиров — под покровом темноты атаковали казармы. В течение дня было разоружено еще несколько гарнизонов. Там, где отряды шюцкора несколько промедлили, начались, как и ожидалось, настоящие бои. В течение четырех дней весь район Этеля-Похьянмаа был освобожден. Пять тысяч русских сложили оружие. Было захвачено 8000 винтовок, 34 пулемета, 37 орудий, несколько минометов и большое количество снаряжения и боеприпасов.
Теперь следовало оборудовать укрепрайон, чтобы противостоять наступлению противника с юга, и обеспечить безопасность железных дорог, идущих через Хапамяки на восток. В ночь на 29 января железнодорожный путь южнее станции Хапамяки был взорван. Затем линию обороны передвинули на двадцать пять километров южнее, в дефиле Вилппула. Эта операция была проведена своевременно: уже через два дня там начались жестокие бои.
Как только была освобождена Этеля-Похьянмаа, я выступил с обращением к народу Финляндии, в котором заявил, что считаю совершенно необходимым разоружить русские гарнизоны, поскольку худшие представители нашего народа, объединившись с русскими солдатами, встали на путь насилия и [92] принялись грабить и убивать мирных граждан. Восставшие предатели родины должны быть осуждены. В обращении говорилось и о том, что всем добровольно сдавшим оружие русским солдатам будет гарантирована личная безопасность; как только Финляндия и Россия достигнут соглашения{8}, их немедленно освободят.
Хотя в сложившихся обстоятельствах соглашение о высылке пленных на родину было невозможным, я отдал приказ о переправке пленных на лошадях через, границу по северному берегу Ладоги. Эти перевозки действительно имели место, но затем прекратились из-за приграничных столкновений. Украинцы и поляки освобождались немедленно. Все русские офицеры, за исключением тех, которые находились под арестом, имели право снимать частные квартиры. (Прим, авт.)
Я отправил сообщение о победе в Стокгольм, откуда эта новость была распространена по всей Европе. Я надеялся, что все здравомыслящие люди страны объединятся для той борьбы, которую вела армия Финляндии против большевизма. Это обращение я закончил тем, что призвал каждого оказать посильную помощь в деле спасения Финляндии — и не только Финляндии.
Этеля-Похьянмаа была освобождена от русского ига. Однако все же самым важным было обезопасить наши тылы и обеспечить сообщение со Швецией через Торнио и Хапаранда{9}. Поэтому в телеграмме, датированной 28 января, я призвал части шюцкора в Похьойс-Похьянмаа разоружить русские войска и красную гвардию, если они в течение шести часов не сложат оружие добровольно.
На севере противник был уже готов к такому повороту событий, поэтому без боя удалось разоружить лишь незначительные части. В Оулу русские и красногвардейцы успели объединиться. После того как 30 января не удалось разоружить находящийся там гарнизон, я отправил в Оулу достаточно сильный отряд, которым командовал ротмистр Игнациус. 3 февраля этот отряд сломил сопротивление противника и одержал победу. Именно в Оулу мы понесли первые тяжелые потери. В Торнио также происходили ожесточенные столкновения.
За эти дни части шюцкора разоружили около 7000 русских солдат, а в качестве военных трофеев захватили 2500 винтовок [93] и большое количество другого военного снаряжения. 6 февраля вся Северная Финляндия до границы со Швецией была в наших руках. Теперь мы могли не беспокоиться за тылы.
В конце января — начале февраля моя Ставка имела довольно нечеткое представление об общей ситуации. Связь пока не успели наладить, и сообщение между отдельными звеньями высшего командования было на очень низком уровне. Однако по мере поступления сведений из отдаленных местностей картина начала проясняться.
Еще до того, как были начаты решительные военные действия в Этеля-Похьянмаа, части шюцкора под командованием капитана Эгглунда образовали фронт на южном берегу реки Вуокси. Этот фронт сохранялся всю войну и со временем стал базой для последней операции: закрытия государственной границы и освобождения Выборга. После того как 3 февраля в Антреа прибыл капитан егерей Аарне Сихво, только что получивший соответствующее назначение, Карельский фронт обрел в его лице единого командующего.
В провинции Саво красной гвардии также пришлось сдаться, а после того как в Куопио по железной дороге Хапамяки-Пиексямяки были посланы дополнительные части, нам удалось спасти золотой запас финского государственного банка. Безопасность только что освобожденных районов мы обеспечили тем, что взорвали железную дорогу к югу от города Миккели. А когда, несмотря на сопротивление сильного гарнизона красногвардейцев, был освобожден город Варкаус, лежащий на полпути между Пиексямяки и Савонлинна, в наших руках оказалась вся Северная и Центральная Финляндия.
Теперь противник решил бросить все свои силы против моих передовых частей. Ситуация стала критической. В конце января численность красной гвардии достигла тридцати тысяч человек, а если учесть, что ее отряды действовали совместно с русскими частями, то следует признать: силы противника действительно были весьма значительны. Я вновь обратился к русским солдатам с обращением, в котором пообещал им личную безопасность, если они не будут поднимать оружия против законных вооруженных сил правительства, и это заявление не осталось совсем уж без внимания.
Части, атаковавшие мои передовые части, состояли в основном из русских, которые стремились освободить своих разоруженных товарищей. После решительных действий отрядов [94] шюцкора против гарнизонов в Похьянмаа командование красной гвардии, находившееся в Хельсинки, вообразило, что наши силы гораздо более значительны, чем они были в действительности. Оно не решилось послать свои части на север, тем более что произошли столкновения между красной гвардией и местными силами самообороны в Южной Финляндии.
Самым опасным было наступление противника в районе железнодорожной станции Хапамяки, потеря которой значила бы разделение фронта белых на две части. Наступлением командовал полковник Свечников, который был назначен командующим «армией Западной Финляндии»{10}. Проведя силами двух батальонов, при артиллерийской поддержке, неудачную фронтальную атаку на город Вилппула, Свечников попытался захватить его с западного фланга. Тяжелые бои на фронте протяженностью 50 километров длились десять дней, и только 12 февраля совместное наступление русских и красногвардейцев задохнулось. С 5 февраля нашими войсками на этом участке командовал полковник Ветцер, их вооружение составляло всего лишь 1000 винтовок, 7 пулеметов и 4 орудия.
В Саво тоже начались ожесточенные бои. 11 февраля командование нашими частями в том районе принял генерал-майор Лёфстрём. Его задачей было воспрепятствовать передвижению противника по железной дороге Коувола-Миккели и создать оборонительную полосу в окрестностях Мянтюхарью. Эта полоса сохранилась до конца войны.
На линии фронта между Сайменским каналом и границей России, по реке Вуокси, силы капитана Сихво отбили все атаки противника.
В начале февраля в городе Усикаупунки, неподалеку от Турку, собрался довольно большой отряд шюцкоровцев — около шестисот человек. В их планы входило внезапно атаковать ближайшие гарнизоны, а затем пробиться к белым в Похьойс-Сатакунта. Из-за нехватки оружия и плохого знания обстановки шюцкоровцы не смогли выполнить эту задачу, и командиры решили переправить отряд на Аландские острова. Там они [95] предполагали разоружить русские части, погрузиться на суда и отправиться на север.
Наш военный представитель в Стокгольме Ёста Теслёф сообщил, что финские граждане, находившиеся в столице Швеции, начали собирать оружие и снаряжение, чтобы перебросить его морем шюцкору города Усикаупунки. Расчет был на то, что в результате действий шюцкора на Аландских островах вспыхнет народное восстание.
Это было очень приятное известие. Оно дарило надежду, что в тылу мятежников возникнет новый центр сопротивления. Известия, которые поступили в скором времени, доказали справедливость этих надежд. 13 февраля отделение шюцкора города Усикаупунки под командованием капитана Фабрициуса высадилось на Аландских островах и быстро разоружило как отдельные русские части, так и несколько гарнизонов береговых укреплений. Были захвачены военные трофеи, в том числе 8 орудий. Везде, где проходили шюцкоровцы, население Аландских островов горячо приветствовало освободителей и начинало организовывать свои отделения шюцкора.
Неожиданно в развитие событий вмешалось совершенно новое действующее лицо — правительство Швеции. 13 февраля пароход «Херо», зафрахтованный нашим посольством, вышел из Стокгольма с добровольцами, оружием и боеприпасами на борту. Несмотря на то, что маршрут был согласован с официальными властями и на проход судна к Аландским островам имелось надлежащее разрешение, пароход был остановлен в самом начале пути — в шведских шхерах. Обосновывалось это тем, что правительство Швеции решило отправить на Аландские острова свой собственный экспедиционный корпус — «для пресечения насилия над жителями». 15 февраля капитану Фабрициусу стало известно, что около Эккере бросили якоря три шведских военных судна и что в скором времени туда прибудет для переговоров некий офицер. Цель его визита — убедить обе противоборствующие стороны покинуть Аландские острова. К этому моменту между шюцкором города Усикаупунки и русскими войсками было заключено перемирие для обмена военнопленными. В свете новых событий перемирие было продлено, но как только поступило тревожное сообщение, что из Турку в сторону островов направился ледокол «Муртая» с красногвардейцами на борту и договоренность таким образом нарушена, капитан Фабрициус снова перешел к [96] решительным действиям. 17 февраля шюцкор атаковал гарнизон в Годбю. После яростного сражения русские были вынуждены сложить оружие. В результате шюцкоровцы из Усикаупунки значительно упрочили свое положение в Похьойс-Ахвенанмаа. Успех окрылил их и добавил веры в победу. Два дня спустя, 19 февраля, они выстояли в самом крупном сражении на островах и отразили атаку красногвардейцев и русских частей, прибывших из Турку.
Однако в Стокгольме посчитали эти события агрессией против населения Аландских островов. Своими действиями официальные лица Швеции лишь мешали обмену сведениями между моей Ставкой и посольством Финляндии, а также между посольством и шюцкором Усикаупунки. Более того, эти сведения поступали в искаженном виде. В результате командир шюцкора и руководитель посольства, государственный советник Алексис Грипенберг, роковым образом запутались в недостоверной информации и оказались в очень тяжелом положении.
Искаженные сведения поступали, в частности, от морского министра Пальмшерны. Вечером 19 февраля он заявил, что, по только что полученным им данным, шюцкор Усикаупунки разгромлен, русские части захватили Годбю и перерезали дорогу на Финбю. Если части шюцкора не поднимутся на шведские суда, доказывал министр, они будут полностью уничтожены.
Вообще говоря, шведы очень сильно давили на шюцкор Усикаупунки. С одной стороны, капитан Фабрициус располагал письменным заверением шведов, что они не будут вмешиваться в его действия и, таким образом, он обязан подчиняться исключительно приказам своего главнокомандующего, но, с другой стороны, у капитана не было связи с моей Ставкой. 21 февраля, получив от шведов ложную информацию, он посчитал необходимым подписать предложенный ему «договор о согласии». По этому договору шюцкор должен был сдать шведам оружие — и свое, и захваченное у русских, — покинуть Аландские острова, добраться на шведских кораблях до Стокгольма и вернуться в Финляндию через Хапаранда. При этом в Хапаранда шюцкор мог получить свое собственное оружие обратно. Русские также должны были покинуть Аландские острова, но им отводился на это пятинедельный срок и предоставлялась возможность перебросить в Турку свои военные склады. А 22 февраля на Аландских островах высадился шведский оккупационный корпус. [97]
Вернувшись в Финляндию, шюцкор из Усикаупунки — его стали называть теперь «батальон города Турку» — принял доблестное участие в боях близ Сатакунта. Его командир, капитан Фабрициус, по своей личной просьбе предстал перед военным трибуналом и был оправдан.
Шведы оставались на Аландских островах почти два с половиной месяца — до 16 мая, хотя у них не было даже мнимой причины задерживаться там после 5 марта, когда передовые части немецкого вспомогательного корпуса разоружили на этих островах последние русские части.
Для подтверждения того, что Аландские острова остаются в составе государства и Финляндия сохраняет на них суверенные права, я отправил туда в качестве военного губернатора полковника фон Бонсдорфа.
На первом этапе наша освободительная война носила, скорее, партизанский характер, и те, кто с энтузиазмом отправились сражаться за свободу, похоже, верили, что победа будет добыта именно таким путем. Однако на самом деле главную цель можно было достичь только организованным наступлением. Для этого нам требовалась армия, а чтобы ее создать и успешно ею командовать, в первую очередь был нужен штаб.
Для организации штаба не хватало подготовленных специалистов. Как я уже упоминал, после захвата Васы я сделал заявление, в котором призвал на помощь добровольцев из Европы. Однако еще ранее я послал в Стокгольм специального курьера. Он должен был объяснить шведским добровольцам, что нам особенно необходимы офицеры, имеющие опыт работы в генеральном штабе.
10 февраля в моей Ставке, которая в то время находилась в Сейняйоки{11}, появилось пять шведских офицеров. Это были полковник Эрнст Лидер и капитаны Г.М. Тёрнгрен, граф В.А. Дуглас, Хенри Пейрон и К. Петерсен. Вскоре прибыло еще несколько человек. Во время освободительной войны в списках финской армии числилось 84 шведских офицера, из них 34 — кадровых.
Было совершенно ясно, что моей Ставке предстояла широкая деятельность, поскольку иных высших военных учреждений [98] не существовало. Правительство создало в Васе комитет по военным вопросам, руководителем которого стал сенатор Фрей, однако этому учреждению не хватало компетентности и сил для решения организационных и материальных вопросов. Деятельность Ставки прекрасно охарактеризовал Хенри Пейрон (в будущем генерал-майор):
«Назначенный сенатом главнокомандующий объединял в своем лице те функции, которые в военное время в Швеции выполняли министр обороны, начальник хозяйственного управления армии и во многих случаях начальник генерального штаба. Конечно, в условиях войны это имеет большое преимущество, поскольку власть сконцентрирована в одних руках; тот, кто отвечает за командование, должен иметь право навязывать свое мнение. Когда выдвигались предложения об организации Ставки главнокомандующего, идея объединения нескольких функций в одном лице была, разумеется, основополагающей... Иными словами, Ставка главнокомандующего с самого начала войны стала хозяйственным управлением армии и министерством обороны. Другим фактором, оказавшим влияние на такое решение, было то, что создание Ставки проходило практически на пустом месте, да еще под давлением военной обстановки. По этой причине, а также из-за нехватки на фронте личного состава, Ставка должна была с самого начала и практически все время не только заниматься военными действиями, но и вникать в вопросы снабжения продовольствием, медицинского обеспечения, перевозок и прочие проблемы. Таким образом, она во многих отношениях стала похожа на генеральный штаб шведской армии — иначе говоря, должна была решать тактические вопросы и проблемы снабжения гораздо более широко, чем Ставка верховного главнокомандующего Швеции».
На этих принципах за несколько недель была создана организация, структура которой нашла отражение в приказе главнокомандующего № 10. Ставка делилась на четыре штаба по следующей схеме:
I. Генеральный штаб.
1. Отдел главного квартирмейстера. А. Оперативный отдел. В. Информационный отдел. С. Отдел связи. D. Топографический отдел. [99]
2. Канцелярия.
3. Отдел личного состава.
4. Комендатура.
II. Штаб вооружений.
1. Начальник стрелкового оружия.
2. Начальник артиллерии.
III. Этапный штаб.
1. Интендантский отдел (ему подчинялись районные интенданты).
2. Транспортный отдел.
3. Санитарный отдел.
4. Почтовый отдел.
5. Телеграф.
6. Полицейский отдел.
7. Инженерный отдел.
Позднее к ним присоединились: командование освобожденными районами, отдел военных трофеев и ремонтная бригада.
IV. Главное ведомство по военному обучению.
Начальником генерального штаба был назначен капитан (позднее генерал-майор) Ёста Теслёф. Первым заместителем главнокомандующего стал один из самых активных членов военного комитета ротмистр (позднее генерал-лейтенант) Ханнес Игнациус. Он деятельно участвовал в политической жизни и был ближайшим ко мне человеком, который лучше всех разбирался в общих вопросах. Штаб вооружений, в задачи которого входило приобретение оружия и боеприпасов, их складирование, обслуживание и распределение, возглавил полковник (позднее генерал-майор) А. фон Рехаусен.
За скромным названием «этапный штаб» скрывалась большая организация, которая занималась вовсе не только «этапами» — под этим словом следует понимать тыловые службы армии. Начальник этапного штаба решал, главным образом, те вопросы, которые в мирное время возлагаются на министерство обороны и подчиненные ему учреждения. Однако и это было еще не все. В тех сложных условиях, в которых мы находились, этапному штабу приходилось вмешиваться — либо непосредственно, либо через своих представителей в районах — ив гражданское управление страной. Начальником этапного штаба стал очень уважаемый промышленник, [100] майор (позднее пехотный генерал) Рудольф Вальден. Военное обучение было доверено генерал-майору Паулю фон Гериху.
Первейшей задачей Ставки было создание единой армии из наиболее боеспособных частей. Сначала следовало сформировать части из отделений шюцкора. Однако в условиях, когда резервы практически отсутствовали, их нельзя было снимать с фронта, а проводить реорганизацию во время боевых действий невероятно сложно. По мере возможностей мы стали формировать из шюцкора подразделения — батальоны и полки, — которые подчинялись бы единому командованию, и довольно скоро поняли, что этот процесс займет очень много времени. Только в апреле нам удалось собрать из шюцкоровцев десять регулярных полков.
Хотя я должен признать, что отдельные подразделения шюцкора вели очень храбрые действия в первые недели войны, тем не менее, нельзя не отметить их весьма странные представления о военной дисциплине. Иллюстрацией может послужить небольшой пример, в котором содержится, кстати, и толика юмора. В один из дней, когда на фронте было относительное затишье, «лапуаское соединение», располагавшееся тогда в Вилппула, пожелало посетить сауну — причем, конечно же, у себя дома, в Похьянмаа. Мужчины сдали оружие в штаб фронта и сели на поезд, направлявшийся в Лапуа. Через два дня они приехали обратно, забрали свое оружие и как ни в чем не бывало вернулись на позиции. К счастью, подобные вещи случались достаточно редко.
Мое обращение к цивилизованному миру с просьбой о помощи и призывом создавать добровольческие части привело к созданию шведской бригады. Это было единственное иностранное воинское соединение, участвовавшее в освободительной войне; в его состав входили также норвежцы и датчане. К сожалению, к нам смогла прибыть лишь незначительная часть тех шведов, кто изъявили желание стать добровольцами. Эта шведская бригада была численностью всего в один батальон, но она все же сохранила свое первоначальное название. Во время наступления на Тампере, а затем и в сражениях в Западной Финляндии шведы подтвердили свою военную славу. В различных финских подразделениях проходили службу еще около четырехсот шведов. [101]
Для того чтобы армия могла вести наступательные действия, ее, конечно же, следовало укрепить новыми частями. Главным средством, к которому мы прибегали, была вербовка. По инициативе сената были созданы две массовые организации — «Знамя порядка» и «Стража финского государства», они тоже поставили нам некоторое количество военных кадров. Эти кадры стали основой нашего первого кавалерийского полка, который получил старое название — Усимаский драгунский полк. Мы также создали гренадерский батальон Сейняйоки. Позднее нам удалось сформировать еще пять батальонов, которые затем были объединены в 1-й и 2-й гренадерские полки. Из людей, завербованных нами, мы образовали шесть батарейных расчетов и столько же команд подрывников.
В той системе, при которой наряду с добровольческими действовали части, состоявшие из наемников, вскоре выявились серьезные недостатки. Поэтому мы решили проводить вербовку лишь в крайних обстоятельствах — и, во всяком случае, до тех пор, пока не сможем призвать всех мужчин освобожденных районов Финляндии. Но прежде следовало принять закон о всеобщей воинской обязанности. По моей прямой просьбе сенат 18 февраля принял закон о всеобщей воинской обязанности на основе закона о воинской службе 1878 года. Отныне все мужчины в возрасте от 21 до 40 лет должны были служить в армии.
В моей Ставке были проанализированы имевшиеся статистические данные, и на основе этого анализа мы разработали план усиления обороноспособности всей страны. В конечном варианте плана предусматривалось создание 9 дивизий, состоявших из 27 полков, а также ряда особых подразделений. Офицерский и унтер-офицерский состав предполагалось формировать из егерей, обученных в Германии.
27-й егерский батальон превратился в сильное подразделение, состоявшее из 4 пехотных, 2 пулеметных и саперной рот, артиллерийской батареи, взвода связи и кавалерийского отряда. Он был хорошо обучен и приобрел военный опыт на восточном фронте. Для нас было жизненно необходимо использовать егерей в качестве преподавателей и командиров тех подразделений, которые будут вскоре образованы из призывников, тем более что егеря, которые уже прибыли в Финляндию и стали командирами и преподавателями, на деле доказали свою [102] подготовку. Возвращения батальона ждали с нетерпением, даже с напряжением — каждый день был очень дорог.
Еще в Хельсинки я доказывал премьер-министру Свинхувуду, что егеря должны быть отозваны домой самым скорейшим образом. Из Ставки я также неоднократно делал такие заявления, подчеркивая, что одновременно необходимо доставить морским путем как можно больше оружия и боеприпасов. 17 февраля в Васу прибыл передовой отряд в количестве 80 человек, а с ними и подарок из Германии — закупленные там русские трофеи{12}. Но основная часть егерей — 1130 человек — перебралась в Финляндию только 25 февраля, совершив переход по льду Ботнического залива.
Как я уже говорил, в планах организации армии егеря играли очень важную роль: в своем большинстве они должны были образовать командный состав вооруженных сил. Однако вскоре стало известно, что егеря, перед тем как отправиться в Финляндию из немецкой военной базы в Либаве{13}, разработали свой план.
Соображения егерей представил мне подполковник Теслёф{14} — именно ему было поручено доставить батальон из Либавы. Еще до отправления оттуда он, не получив от меня на то никаких полномочий, раздал всем солдатам батальона звания унтер-офицеров и офицеров (вплоть до майора) армии Финляндии.
По словам Теслёфа, план организации дальнейших действий егеря считали принципиально важным моментом. Они надеялись, что будет создана бригада из шести батальонов, куда отберут лучших шюцкоровцев, а старшими и младшими командирами там станут егеря. Затем эти отборные части сломают сопротивление противника на самых главных направлениях и, проложив тем самым дорогу для других соединений, поведут их за собой. В принципе я мог поддержать эти соображения, однако нам не следовало распылять те ценные кадры, из которых состоял батальон. Он был предназначен для создания костяка совершенно другого подразделения. Надежды на [103] формирование боеспособных частей из людей, только что призванных в армию, были очень слабы; такие подразделения не смогли бы противостоять противнику, который в достатке обладал хорошо подготовленными кадрами.
К нам прибыл майор Аусфельд, последний немецкий командир 27-го егерского батальона, — ему было предоставлено право служить в армии Финляндии. Когда майор согласился с моими организационными планами, то и егеря одобрили их. Со своей стороны, я решил сделать уступку этим отважным юношам. Я понимал: их не устраивало то, что они окажутся в полках, которыми командуют люди не их круга, поэтому я предложил в дальнейшем создать особые отдельные — так называемые егерские — батальоны, общим числом восемнадцать, а впоследствии свести их в три бригады по два полка. Это предложение также было одобрено егерями. Старшие по званию из них, таким образом, получали командирское положение. Из призывников были созданы кавалерийский полк и несколько батарей, где старшими и младшими командирами тоже были назначены егеря. Впоследствии численный состав егерских частей вырос до четырнадцати тысяч.
Командование фронтами было окончательно сформировано в середине февраля. Из войсковых соединений мы составили следующие оперативные группы:
— группа Сатакунта между Ботническим заливом и озером Нясиярви, с 20 февраля — командующий полковник Эрнст Линдер;
— группа Хяме между озерами Нясиярви и Пяйянне, командующий полковник Мартин Ветцер;
— группа Саво между озерами Пяйянне и Сайма, командующий генерал-майор Эрнст Лёфстрём;
— Карельская группа между озерами Сайма и Ладожским, командующий капитан егерей Аарне Сихво.
До поры до времени нам следовало только удерживать оборону. Поэтому я особо предостерег командующих, чтобы вверенные им части не втягивались даже в небольшие наступательные операции. Подобные действия можно было проводить лишь с согласия главнокомандующего. Так или иначе, но ближайшие недели прошли под знаком стратегической и тактической обороны. [104]
Наконец общее командование фронтовых соединений было создано, и вскоре их сплоченность подверглась испытанию. В первой половине февраля русские части и красногвардейцы яростно, хотя и безрезультатно, атаковали некоторые ключевые позиции белых. 21 февраля противник был готов начать крупномасштабное наступление на линию Ювяскюля-Хапамяки-Кристинанкаупунки силами до десяти тысяч человек. Примерно половина частей противника сконцентрировалась на важном плацдарме Вилппула-Руовеси, где их целью был город Хапамяки. Однако уже 25 февраля стало ясно, что первое крупное наступление красных потерпело неудачу.
Одновременно с попыткой движения в сторону Сатакунта и Хяме красные начали также наступление в Карелии, которое длилось гораздо дольше. После того как в Петрограде были созданы новые русские части и красная гвардия получила дополнительное количество оружия и боеприпасов, около десяти тысяч человек начали наступление по линии реки Вуокси. Направлением главного удара был город Антреа. Оборону в Карелии держали силы в количестве двух тысяч человек, поэтому угроза была весьма серьезной. Мы не имели возможности перебросить сюда резервы с других фронтов, и, тем не менее, Карельская группа сумела отразить все атаки — это стало одним из крупнейших достижений освободительной войны. 11 марта наступление в Карелии выдохлось. Наши части выстояли и там.
То, что наступление красных было отражено на всех фронтах, показывало, насколько выросли сила и стойкость частей шюцкора. Победа потребовала от малочисленных оборонявшихся максимального напряжения, ведь они только в самый последний момент получили оружие из Германии. Солдаты не успели обучиться обращению с ним, но врожденная военная смекалка финнов и привычка пользоваться охотничьими ружьями восполнили пробелы.
Красные сражались героически и упорно, они не испытывали недостатка в снаряжении. Однако провалившееся наступление показало, что их частям не хватало выучки, а командование было слабым. Редактор газеты и бывший прапорщик Ээро Хаапалайнен, ставший «главнокомандующим всеми вооруженными силами Финляндии», был таковым лишь номинально, на самом деле войсками командовал начальник генерального штаба Свечников. Их приказы не распространялись далее западного [105] и центрального участков фронта. Войсками в Карелии руководил армейский штаб, расположенный в Выборге. Отсутствие общего командования, конечно, пагубно отражалось на ходе боевых действий, особенно если учесть, что решения принимались в бесчисленных всевозможных комитетах и штабах.
В эти критические недели февраля за линией белого фронта проводилась усиленная работа. Необходимо было собрать силы, чтобы перехватить инициативу, атаковать красную «северную армию», окончательно снять угрозу городу Хапамяки и захватить Тампере. Фронтовые части были сильно измотаны в оборонительных боях. Артиллерия еще не успела подготовиться в полной мере. «Пехотные егеря», призванные в армию, пока не подоспели, они могли собраться только в конце февраля или начале марта. В свете всех этих обстоятельств было преждевременно переходить в наступление. И все же по ряду причин его следовало начинать как можно скорее.
Голод и террор, царившие на юге, требовали быстрых действий. Кроме того, я знал, что противник усиленно готовится к новым боям. Моя Ставка располагала данными, что на участке между Ботническим заливом и озером Пяйянне противник собирается сконцентрировать силы численностью до двух тысяч человек. Приближалась весна, распутица могла помешать передислокации наших частей. После ледохода открытые водные пространства должны были облегчить противнику оборонительные действия. Рассмотрев это, 27 февраля я отдал приказ о начале операции, и в середине марта наши силы были готовы перейти в наступление.
К перечисленным факторам прибавился еще один, совершенно другого рода. 3 марта мне сообщили из сената по телефону, что по просьбе правительства Финляндии военное командование Германии пообещало начать интервенцию для «подавления вспыхнувшего в Финляндии мятежа». Один присутствовавший при этом телефонном разговоре шведский офицер позднее красочно описал мое состояние. Настроение у меня действительно было подавленное. Ведь премьер-министр Свинхувуд твердо обещал мне, что не будет обращаться с просьбой об интервенции. И что теперь? Как вообще следовало расценивать эту ситуацию? Правительство назначает главнокомандующего, тот, еще до своего согласия на этот пост, [106] выдвигает требование, что сенат не будет обращаться за иностранной помощью, но проходит время, и главнокомандующего ставят перед уже свершившимся фактом. Первой моей мыслью было подать в отставку. Если сенат обманул меня, то он не мог требовать, чтобы я и дальше продолжал исполнять свои обязанности.
В тот день я планировал посетить фронт близ Вилппула. Я не стал отменять эту поездку, а вечером, уже настроившись на просьбу об отставке, отправился в обратный путь, сопровождаемый полковниками Теслёфом и Игнациусом. Мои спутники были расстроены моим решением и пытались склонить меня изменить его. Постепенно у меня созрело новое решение. Если немцы по просьбе правительства высадятся в стране, а я больше не буду возглавлять армию, то кто же тогда справится с новой угрозой — той угрозой, что все важнейшие вопросы будут решаться германским главнокомандующим и, в конце концов, именно он станет руководителем освободительной войны? Затем Германия освободит Финляндию, и об этом раструбят на весь мир{15}. А ведь я был абсолютно уверен, что освободительную войну можно вести собственными силами. Взвесив все «за» и «против», я решил остаться на своем посту и постараться в будущем придерживаться лояльного сотрудничества с сенатом.
До высадки оккупационных войск нам нужно было добиться решительной победы собственными силами — иначе говоря, вернуть народу веру в себя после всех тех бедствий, которые страна пережила за несколько последних лет. Я решил, что наступление следовало начать уже в середине марта.
Мы понимали, что интервенция прямо сопряжена с политическими осложнениями, в первую очередь из-за того, что Финляндия окажется втянутой в мировую войну на стороне Германии. Но с другой стороны, я надеялся, что сотрудничество с немцами примет такую форму, которая подтвердит международный авторитет Финляндии и ее независимость от великой державы, оказывающей нам помощь. 5 марта я отправил первому [107] генерал-квартирмейстеру Германии Эриху фон Людендорфу телеграмму, в которой попросил его выразить благодарность императору Вильгельму II от армии Финляндии за то, что нам была предоставлена возможность приобрести в Германии оружие, без коего мы не смогли бы выстоять в нашей освободительной битве. После этих вступительных слов я высказал пожелание договориться о реальной помощи в дальнейшем. В первую очередь, немецким частям сразу же после высадки на территорию Финляндии следовало подчиниться финскому верховному командованию. Главнокомандующий армии Финляндии должен выступить с обращением к финскому народу, в котором подчеркивалось бы, что высадка немецких войск — не вмешательство во внутренние проблемы страны, а помощь в борьбе против иностранных интервентов. Если этого не сделать, то будет оскорблено национальное самосознание финнов, вследствие чего может возникнуть взаимная неприязнь, которая не исчезнет в течение столетий. В случае принятия этих условий, говорилось в конце телеграммы, я могу заявить от армии Финляндии, что мы приветствуем в нашей стране храбрые немецкие батальоны и готовы выразить им благодарность от лица всего народа.
Позднее я слышал и читал различные описания того, какая именно реакция последовала на мою телеграмму в Ставке верховного главнокомандующего Германии. По одним сведениям, моя просьба была одобрена сразу же, по другим — только после долгих сомнений. Тем не менее, 10 марта я получил ответную телеграмму, подписанную генерал-фельдмаршалом фон Гинденбургом, где он сообщал, что ознакомил с моей телеграммой императора и тот согласился со всеми моими предложениями. Таким образом, были предотвращены осложнения, которые могли возникнуть в результате интервенции Германии.
Вот небольшой обзор событий и переговоров, которые предшествовали интервенции. Когда я получил по телефону сообщение о предстоящей военной экспедиции, эти события были мне еще неизвестны. Передовые немецкие части уже через два дня высадились на Аландских островах. За все время военных действий ко мне совершенно не поступала информация о событиях, связанных с немецкой экспедицией, и лишь впоследствии я узнал необходимые факты. [108]
В воскресенье 3 февраля посол Финляндии в Стокгольме государственный советник Грипенберг получил из министерства иностранных дел Швеции следующее сообщение:
«3 февраля 1918 года в Королевское министерство иностранных дел от поверенного в делах Швеции в Хельсинки поступила телеграмма правительства Финляндии, адресованная Государственному совету, где говорится, что Маннергейм сам определяет место назначения товаров и встреча с ним совершенно необходима. Царит полная анархия. Необходимо приступить к энергичным действиям для проведения интервенции силами Швеции и Германии{16}».
Загадочные слова «место назначения товаров», возможно, означали указание на то, в какой именно порт следовало направлять возвращавшийся в Финляндию егерский батальон. Но, конечно же, под словом «товары» мог подразумеваться и какой-либо груз оружия. В этой неясной ситуации наш посол расценил просьбу о помощи, содержавшуюся в телеграмме, как правительственное решение, счел, что дело очень срочное, и 4 февраля, без выяснения позиции сената в Васе или мнения главнокомандующего, обратился к премьер-министру Эдену с просьбой о военной интервенции Швеции. Эту просьбу премьер-министр немедленно отверг, а взамен предложил Финляндии посредничество Швеции в вопросе получения военной помощи от Германии. Необходимость военной помощи мотивировалась тем, что «у белой Финляндии не было возможности победить объединенные силы красных и русских. Белая армия была слабой и необученной, в то время как у красных была поддержка из России». На следующий день посол Грипенберг повторил просьбу и вновь получил отказ Эдена и предложение о посредничестве.
Окончательно убедившись, что военная интервенция Швеции не состоится, посол Грипенберг в надлежащей форме направил доклад сенату в Васе, однако оттуда никаких инструкций не последовало. После этого Грипенберг связался с нашим послом в Берлине, государственным советником Эдвардом Хьелтом, и призвал его обратиться с соответствующим предложением к немцам. Грипенберг совершенно верно понял намерения [109] сената. Эти намерения подтверждает и тот факт, что в те же самые дни сенатор Ренвалл направил письмо одному нашему представителю в Берлине и уполномочил его «выяснить, заинтересована ли Германия срочно помочь нам силой оружия»{17}. Ко всему прочему, 14 февраля генеральный штаб Германии, основываясь на просьбе сената от декабря 1917 года о военной помощи, предложил нашему послу подтвердить эту просьбу. Подтверждение было передано в генеральный штаб, и 21 февраля Хьелту сообщили, что просьба сената одобрена. Сенат получил это известие с курьером, прибывшим в Васу 2 марта, а до меня новость дошла только 3 марта. Дипломатическое сообщение в то время было крайне неспешным.
В связи с этими датами можно вспомнить, что мирные переговоры между Германией и Россией в Брест-Литовске были прерваны 11 февраля, а заключенное ранее перемирие разорвано через неделю после этой даты. Поскольку Германия была теперь свободна в своих действиях на востоке, она начала новое наступление в Прибалтике. В течение недели немецкие войска оккупировали Эстонию. В новой политической и стратегической обстановке Германии, конечно же, было выгодно принять участие в финских делах. Ей было необходимо как можно скорее подписать мирный договор, чтобы воспрепятствовать образованию нового восточного фронта из тех войск, которые страны Антанты собирались послать в Мурманск. Поэтому интервенция в Финляндии, как вспоминает в своих мемуарах фон Людендорф, была полностью в интересах Германии.
В заключение приведу еще одну цитату из воспоминаний фон Людендорфа, где он рассматривает мое отношение к помощи Германии: «Генерал Маннергейм также поддерживал посылку немецких войск. Он хотел, чтобы они прибыли не слишком рано и были не слишком сильными, дабы финны сами могли сражаться и самоутвердиться. Эти мысли с военной точки зрения были совершенно верными».
Это утверждение, хотя и довольно благосклонное, все же неверно, так как я не имел никакого отношения к приглашению немецких войск в нашу страну. Мнение, будто бы я «хотел, чтобы [110] они прибыли не слишком рано», тоже ошибочное. Совершенно другое дело, что я, подчинившись неизбежности, постарался ускорить прибытие военной экспедиции. Я уже знал, что военное руководство Германии одобрило просьбу сената. После того как красные перегруппировали свои основные силы, противостоявшие нашим войскам, надо было предоставить немцам возможность освободить юг Финляндии, где царил террор. Именно это я и имел в виду, когда в телеграмме от 20 марта, столь часто цитируемой, писал: «Будьте добры, передайте Теслёфу{18}, что я считаю нашим долгом ускорить прибытие немецкого экспедиционного корпуса». Тот, кто знал действительную ситуацию на юге страны, не стал бы удивляться моему беспокойству. Оно никак не было связано с фронтовой обстановкой.
Когда командующие группировками получили мой приказ о начале наступления, полковник Линдер потребовал отложить его и в письме от 7 марта сообщил о слабой выучке и недостаточном вооружении частей. Если бы с подобным требованием обратился командующий, неспособный привести свои части к победе, я не придал бы письму особого значения, но в данном случае дело обстояло не так, и я решил обсудить проблему лично с полковником Линдером. Судя по полученным донесениям, ожидалось новое наступление красных. В таких условиях командующий группировкой Сатакунта не мог прибыть в мою Ставку в Сейняйоки, и мы избрали местом встречи станцию Каухайоки. Переговоры начались вечером 8 марта и продолжались весь следующий день. Было выдвинуто несколько веских причин, по которым следовало отсрочить наступление, но я настоял на своем решении. 12 и 13 марта были отданы последние приказы. Наступление предполагалось начать 15 марта.
Основная идея плана наступления заключалась в том, чтобы связать силы противника на фронте по линии Руовеси-Вилппула и одновременно окружить их с запада и востока. Линия фронта, а также дорожная сеть вполне соответствовали этому замыслу. Уже 5 марта наступающим частям был отдан приказ разделиться на четыре группировки, подчиненные лично главнокомандующему.
Группировка Линдера с основными силами в Икаалинен и Лавиа должна была прикрывать обходные маневры и перерезать [111]железную дорогу Тампере-Пори, чтобы связать находившиеся там силы противника.
Группировка Ялмарсона{19} сосредоточивалась в Вирта для поддержки батальона, выдвинутого в Васкивеси. Затем эта группировка должна была выступить на юг в сторону Куру, продвинуться вдоль канала Мурола и перерезать железную дорогу Коркеакоски-Оривеси, чтобы отсечь путь к отступлению основных сил противника.
Группировка Ветцера должна была связать основные силы противника по линии Руовеси-Вилппула-Мянття и не дать им возможности выйти из окружения; в случае если противник все же прорвет окружение и начнет отступать, группировка должна была вести энергичное преследование.
Группировка Вилкмана должна была собраться в Ямся на западном берегу озера Пяйянне для прикрытия частей, выдвинутых в Эвяярви и Кухмо. Ее задачей было вести наступление в сторону железной дороги через Лянкипохья и в районе станции Оривеси завершить окружение основных сил противника.
Наступающие части были сформированы в основном из частей шюцкора, которые действовали с самого начала войны. Другого решения, кроме как использовать их в наступлении, не было. Прибывали и войсковые части из завербованного персонала, которые после ускоренной подготовки транспортировались прямо на фронт. Использовать «пехотных егерей» пока не представлялось возможным — организация этих частей и их обучение только начинались. Поскольку в резерве у главнокомандующего было всего два батальона гренадеров, а срочно требовались еще, из имевшихся в нашем распоряжении призывников были сформированы семь резервных батальонов. Некоторые из них тоже подключились к наступлению.
Численность подразделений, принимавших участие в главной операции, без учета резервов главнокомандующего, составляла двенадцать тысяч человек, что по тем условиям было значительной силой. Боевые возможности многих подразделений вызывали большие сомнения, однако нам не оставалось ничего другого, кроме как закрыть глаза на все недостатки и верить в победу.
Ближе к 10 марта противнику все же удалось связать наши [112] действия на всех фронтах. 3 марта главнокомандующий силами красных и его русский начальник штаба отдали «добровольным русским частям и красной гвардии» приказ, из которого следует процитировать следующее:
«Приказываю всем вооруженным силам Финляндии в срок с 3 по 9 марта подготовиться к наступлению и 10 марта всеми силами начать решающее наступление для изгнания лахтарей{20} из страны и захвату железной дороги Васа-Пиексямяки, а особенно железной дороги Хапамяки-Пиексямяки».
Основной удар противника был нацелен на участок между озером Пяйянне и Ботническим заливом. Группировкой неприятеля, численностью около тысячи человек, здесь командовал способный человек, металлист Хуго Салмела, которому помогали полковник Булацель и другие русские офицеры. Их оперативная цель была аналогична цели нашей группировки Ветцера в предстоящем наступлении — то есть связать наши войска на линии Руовеси-Вилппула-Мянття.
Приказ о наступлении содержал распоряжения для всех фронтов, но штаб красных в Выборге посчитал, что он сам в состоянии принимать решения. Главнокомандующий силами красных не смог добиться выполнения своих планов и на участке Саво, где был отдан приказ о наступлении через Миккели на Пиексямяки.
К началу наступления красных боеспособность наших частей уже заметно отличалась от того, что было раньше. Мы привели все подразделения в надлежащий порядок, а высшее и низшее командование частей шюцкора смогло получить военный опыт. Некоторыми соединениями командовали прибывшие егеря.
Наступательные действия противника на фронте Сатакунта, начавшиеся 9 марта, к 14 марта уже выдохлись. Широкомасштабное наступление против Вилппула было остановлено по всей линии фронта. После трех дней жестоких боев в районе Васкивеси и Руовеси наши войска полностью разгромили левофланговую колонну противника. Еще большую неудачу противник потерпел на правом фланге, где 10 марта он повел атаку на наши укрепления в Кухмо. В этом районе командующий белыми частями Вилкман взял инициативу в свои руки и активно повел оборонительные действия. Один батальон он отправил в тыл сильно теснящего нас противника. Маневр удался, противник [113] был вынужден отступить, и это отступление превратилось в неорганизованное бегство. Победа, которую одержал наш храбрый командир, была радостным доказательством того, что отряды шюцкора способны к маневрированию. Другие наступающие колонны противника были разбиты двумя днями позже близ Эвяярви. Таким образом, все попытки неприятеля продвинуться на правом фланге были полностью отражены.
Потерпев неудачу здесь, противник попробовал добиться решающего успеха на фронте близ Вилппула. Бои продолжались вплоть до 15 марта, когда нам, наконец, удалось остановить неприятеля. Противник понес чувствительные потери, его моральный дух был подорван. В руководстве красных возникли разногласия, и в результате Хаапалайнен был отстранен от должности главнокомандующего. Командование фронтом между Ботническим заливом и озером Пяйянне принял Хуго Салмела, который по плану, разработанному им самим, продолжил наступление, бросив на прорыв новые воинские формирования. Однако Салмела опоздал. Мы уже практически завершили подготовку к нашему собственному наступлению. Разрозненные части шюцкора были собраны в единую боеспособную группировку. По сути, эти части мало походили на регулярные воинские подразделения, они были слишком неоднородны, с разновозрастным личным составом, плохим вооружением. Но боевой дух шюцкоровцев был превосходным.
Наступление белых началось утром 15 марта. Понятно, что наши войска были сильно измотаны оборонительными боями. Полковник Линдер, который, двигаясь на Икаалинен, столкнулся с колонной красных, смог добиться лишь незначительных успехов. Полковник Ялмарсон после трехмильного марша атаковал подразделения противника, находившиеся к северу от Куру, но не смог выполнить поставленную перед ним задачу — освободить эту территорию: его артиллерия застряла на занесенных снегом дорогах. На фронте Руовеси-Вилппула продолжались атаки неприятеля, и кое-где ситуация стала для нас критической. Полковник Ветцер уже 16 марта начал сомневаться в успехе наступления на этом участке. Вообще говоря, заминка с продвижением наших войск в этом районе не вызывала у нас особой озабоченности, поскольку противник, сконцентрировав здесь свои силы, тем самым предоставил нам возможность окружить его. Однако Ветцеру в любом случае надо было связать неприятеля военными действиями. [114]
21 марта моя Ставка переместилась в Вилппула. Вторую часть наступления, целью которого был захват Тампере, следовало начать до того, как противник получит подкрепление и сможет оправиться от нанесенного ему удара. Было несомненно, что наступление надо продолжать имеющимися в нашем распоряжении войсками, ведь мы ожидали сильных вспомогательных действий с юга и запада. Военная подготовка недавно созданных батальонов была очень слабой. Егерские батальоны, обучение которых началось всего лишь три недели назад, было решено сохранить для решительных сражений в Карелии. На востоке складывалась тревожная ситуация. В долине реки Вуокси начались бои, и все указывало на то, что там ожидается крупное наступление противника. 21 марта командующий Карельской группировкой доложил, что его артиллерия осталась без снарядов. Однако единственное, чем я мог помочь карелам, — это приказать генерал-майору Лёфстрёму начать наступление в Саво, чтобы снизить давление противника на линию фронта по реке Вуокси. Все наличные вооруженные силы нам были необходимы в районе Тампере. Для этой операции мы распределили войска между группировками Линдера, Ветцера и Вилкмана. Основные части группировки Ялмарсона были переведены по слабому весеннему льду озера Нясиярви и переданы в подчинение полковнику Линдеру.
В задачу Линдера входило перерезать железную дорогу на Пори, затем повернуть на восток и начать окружение Тампере с запада. Части Ветцера должны были наступать с востока и северо-востока. Вилкману следовало перерезать железнодорожное сообщение с югом в районе Лемпяяля, приблизительно в 20 километрах от Тампере, отсечь любую помощь красным на этом направлении, а потом завершить окружение города с юга.
Было ясно, что в случае промедления нам придется заплатить в Тампере очень дорогую цену. Нельзя было терять ни секунды. 20 марта группировка Вилкмана начала движение. Она разбила противника близ Вяяксю и продолжила наступление в направлении Лемпяяля. 24 марта после упорных боев эта местность была освобождена. На следующий день часть подразделений Вилкмана находилась уже около Тампере.
Одновременно группировка Ветцера продвигалась по линии Тейско-Оривеси, уничтожая по пути слабые отряды неприятеля. [115] Достигнув восточной стороны Тампере, она вступила во взаимодействие с группировкой Вилкмана.
На подходе была также группировка Линдера. 23 марта она разгромила трехтысячный отряд противника в Кюрёскоски, после чего 25 марта захватила находящийся на северо-западе от Тампере поселок Юлёярви и в тот же день перерезала железную дорогу на Пори. Тампере был окружен.
Бои 25 и 26 марта показали, что захват Тампере представляет собой гораздо более сложную задачу, чем считалось ранее. Войска были сильно измотаны боевыми действиями против обороны неприятеля, который закрепился в каменных домах и создал вокруг города мощное укрепленное кольцо.
Вечером 26 марта нам стало казаться, что ситуация достигла критической точки. Противник начал атаки со стороны Лемпяяля. Были получены сведения, что в местности между Ройни и озером Пяйянне неприятель сконцентрировал значительные силы. Еще более крупные части угрожали тылам группировки Линдера с западных окраин Тампере. Из Карелии поступали тревожные сообщения: в частности, майор Сихво заявил, что если он не получит подкреплений, то не сможет более удерживать линию фронта на реке Вуокси.
В ожидании возможного кризиса я был вынужден отдать приказ, в соответствии с которым 1-му и 2-му егерским полкам (они были объединены в 1-ю егерскую бригаду) следовало подготовиться к отправке на фронт 27 марта. Эти два полка и шведская бригада были моими единственными резервами.
28 марта мы предприняли новую попытку освобождения Тампере. В этот день, ставший для нас поистине кровавым страстным четвергом, укрепления вокруг Тампере были уничтожены, после чего группировка Ветцера вошла в город. 2-й егерский полк, брошенный в бой, блестяще выдержал испытание, но потерял более половины своего состава. Наиболее тяжелые потери понесли высший и низший командные составы. Командиры с исключительной храбростью вели за собой недавних призывников. Этот успех еще более значителен, поскольку он был достигнут всего лишь после трех недель ускоренного обучения. Такую же самоотверженность показала и шведская бригада. К сожалению, во время этих боев погиб руководитель штурмовой группы лейтенант Ф. В. Бенних-Бьёркман.
Наступающие части были слишком измотаны, чтобы быстро освободить весь город, им следовало дать отдых. К тому же [116] нам было необходимо восполнить людские и материальные потери. К сожалению, это привело к тому, что за пять дней паузы между боями противник успел укрепить свою оборону.
В этот период на юге и востоке вновь обострилась обстановка, что вызвало у нас сильное беспокойство. Как стало известно, в Южной Финляндии противник сконцентрировал большие силы для подавления оборонительных укреплений в Лемпяяля. На это направление были брошены и те части противника, которые предназначались Карельскому фронту. Для усиления обороны в Усима нам пришлось перебросить туда драгунский полк и один пехотный батальон из моего резерва. 30 марта полковник Вилкман получил приказ принять командование частями на фронте в Лемпяяля. Эта мера оказалась очень своевременной, так как в тот же день противник, при поддержке двух бронепоездов и тяжелой артиллерии, перешел в наступление. Бои продолжались двое суток. Ситуация становилась угрожающей, поэтому я отправил в помощь полковнику Вилкману в Лемпяяля еще и 1-й егерский полк. 2 апреля наступление противника было остановлено, а наши войска в районе Тампере оказались в безопасности.
Неприятель попытался было атаковать наши тылы с запада, но полковник Линдер перешел в контрнаступление и нанес поражение основным силам противника в Сатакунта, расположенном в 50 километрах от Тампере.
В это же время полковник Ветцер, которому 28 марта доверили командование частями, атакующими с восточной и южной стороны Тампере, закончил подготовку освобождения города. Наступление с западной стороны представлялось безнадежным делом из-за особенностей местности и сильных оборонительных сооружений.
Сотрудники иностранных посольств, отозванные из Петрограда, ехали на запад через Финляндию. Я был вынужден отвлечься от военных действий и позаботиться о том, чтобы дипломаты могли пересечь линию фронта и продолжить свой путь в Торнио. В этой группе находился и советник посольства Великобритании Линдли. Я беседовал с ним несколько часов и разъяснил ему историю с немецкой интервенцией. Я заверил господина Линдли, что приложу все усилия для подтверждения нашего нейтралитета, а немецкая военная экспедиция в Финляндии вовсе не означает, что мы сражаемся на стороне Германии. [117]
3 апреля мы были готовы к штурму узкого перешейка между озерами Нясиярви и Пюхяярви. Мой командный пункт уже несколько дней находился в местечке Вехмайнен, в семи километрах к востоку от Тампере. В 3 часа ночи после получасовой артиллерийской подготовки группировка Ветцера начала наступление.
В первый же день мы освободили южную часть Тампере. Но только одна рота — под командованием капитана Мелина — смогла прорваться в центр города и укрепиться в здании музея. В течение суток она оборонялась, не имея связи с другими частями, и, в конце концов, была вынуждена пробиваться обратно.
Мы провели немало жестоких боев, прежде чем сопротивление было сломлено и противник сложил оружие. Утром 6 апреля Тампере был полностью в наших руках. Мы захватили 11000 пленных, огромное количество военных трофеев, в том числе 30 орудий. Неприятель потерял около двух тысяч человек, был убит и командующий красными частями Хуго Салмела. Северная армия восставших, самое крупное воинское соединение противника численностью 25000 человек, была полностью уничтожена.
После боев, длившихся нескольких недель, белая армия добилась крупной победы — главным образом, силами финнов. Командующие группировками были повышены в званиях.
Ситуация в Саво и Карелии также стабилизировалась. Противник вел в этих районах наступательные операции, чтобы ослабить наш натиск на Тампере, однако военное руководство красных не смогло добиться там успехов, поскольку их основные силы участвовали в боях на западе. В Саво генерал-майор Лёфстрём смог связать своими действиями количественно превосходящие силы противника. В Карелии майор Сихво в конце марта отразил несколько атак на плацдарме Антреа и в направлении Иматра-Йоутсено-Яски. По моим оценкам, численность нашей группировки в Карелии выросла уже до трех полков.
Наиболее сложная ситуация сложилась на плацдарме близ Ладожского озера. Там 1-й карельский полк шюцкора под командованием ротмистра Эльфвенгрена перекрыл дорогу через Вуокси на Кивиниеми. Ему противостоял отряд численностью до двух тысяч человек, который имел на вооружении большое [118] количество пушек и пулеметов. Этот отряд захватил железнодорожную станцию Рауту. Командующий Карельской группировкой знал, что крупные силы белых концентрируются для наступления на Кивиниеми, и потому не мог просить подкрепления. В экстремальной ситуации обороняющиеся части могли быть отведены на противоположный берег Вуокси. Эльфвенгрен проявил инициативу и принял решение начать активную оборону. 25 марта подразделения его полка совершили глубокий рейд на территорию России, чтобы перерезать дорогу на Петроград. Одновременно шюцкоровцы окружили красные части в Рауту. Теперь настал благоприятный момент для нанесения по неприятелю решающего удара. Мы нашли возможность усилить полк Эльфвенгрена егерским батальоном и несколькими артиллерийскими батареями. 5 апреля противник был разгромлен, и лишь небольшая часть красных смогла отступить через границу. Доблестные карелы захватили отличные военные трофеи: 15 орудий, 49 пулеметов, 2000 винтовок и большое количество боеприпасов. Потери шюцкоровцев в этих боях были весьма велики, и, тем не менее, победа в Рауту позволила укрепить исходные позиции для предстоящего наступления на Карельском перешейке. Кроме того, она несколько поубавила стремление русских вмешиваться в дела Финляндии.
Всего за несколько дней ситуация полностью изменилась. Военные действия подошли к своей решающей фазе. Северная армия противника потерпела полное поражение, Тампере был в наших руках, а баланс сил на Карельском перешейке выровнялся. 3 апреля в Ханко высадилась немецкая Балтийская дивизия под командованием генерал-майора графа фон дер Гольца. Прибыла и бригада полковника фон Бранденштайна, которая, в соответствии с решением германского военного руководства, переправилась на кораблях из Таллинна и 7 апреля расположилась в Ловисе.
Силы противника на тот момент насчитывали примерно 70000 человек, из которых около 30000 числились в местных отрядах красной гвардии и практически не были приспособлены к фронтовым условиям. Военное руководство красных посчитало, что белые части после победы в Тампере устремятся в Южную Финляндию для соединения с немцами, и поэтому решило вывести свои войска из юго-западной части страны. В попытке остановить белую народную армию красные сформировали войсковое соединение численностью 15000 человек, [119] которое было отправлено на фронт между Пяйянне и Ботническим заливом. Силы красных на фронте Саво составляли 6000 человек, на Карельском фронте — 15000–20000 человек, включая военный гарнизон Выборга. Противник по-прежнему был хорошо вооружен и имел большое количество артиллерии и боеприпасов. Главнокомандующим силами красных был назначен Куллерво Маннер, находившийся в Хельсинки. Полковник Свечников оставался главным военным советником красной гвардии.
Еще до начала операции в Тампере было решено сразу после освобождения этого города начать наступление в Карелии. Тампере еще не пал, а первые военные эшелоны уже были отправлены в Карелию. Другой нашей задачей было продвижение на юг для соединения с немцами. Это была бы относительно легкая военная операция, она не требовала формирования новых войсковых соединений и не заняла бы много времени. Но в этом случае противник тоже смог бы сдвинуться южнее и в результате уйти через границу на территорию России{21}. Такое отступление противника, помимо всего прочего, непременно привело бы к разорению приграничных населенных пунктов и могло еще более осложнить ситуацию на границе. Именно поэтому план продвижения на юг на этом этапе серьезно не рассматривался.
Победа в Тампере предоставила нам свободу передвижения, и ее надо было наиболее выгодно использовать, чтобы передислоцировать в Карелию возможно большие силы. Это, естественно, означало необходимость полной перегруппировки белой армии. Основная часть войск, участвовавших в освобождении Тампере, оставалась на западе. Эти части вошли в Западную армию, которой командовал генерал-майор Ветцер. Остальные силы, находившиеся в нашем распоряжении, были подчинены генерал-майору Лёфстрёму, он был назначен командующим Восточной армией.
Восточная армия в численном отношении была больше Западной. Отличие между ними заключалось в том, что Западная армия была создана из частей шюцкора в первые недели войны, [120] а Восточная формировалась из призывников. Части, созданные из призывников, прошли достаточно долгое, по меркам освободительной войны, обучение — их подготовка заняла шесть-семь недель. Исключение составили три полка шюцкора в Карелии, которые вели бои с самого начала войны.
До начала наступления было необходимо пополнить егерские части. К тому же следовало дать отдых воинским частям, переведенным с запада. Перегруппировка артиллерии тоже представляла собой сложную задачу. Помимо всего прочего, много времени уходило на перевозки личного состава и снаряжения по плохим железным дорогам Южной Финляндии.
Прошло всего две недели после освобождения Тампере, а Восточная армия уже была готова к наступлению. 10 апреля я перевел Ставку в Миккели.
В это же время Западная армия готовилась к выполнению своей собственной задачи, соответствующий приказ был отдан 7 апреля. Одновременно с укреплением линии Лемпяяля-Пяйянне следовало захватить железную дорогу, ведущую к городу Пори по всей ее протяженности. После чего основные силы должны были продвигаться на юг через Хяменлинна, а прочие части — в сторону провинции Варсинайс-Суоми. Начало передвижения я назначил на 20 апреля.
Однако активность неприятеля нарушила эти планы. 8 и 9 апреля нашим частям пришлось отразить несколько атак противника к западу от Тампере. В те же дни мы получили сведения о том, что красные уходят из Пори и его окрестностей. Правофланговые части Западной армии под командованием генерал-майора Линдера начали продвигаться вперед и нанесли поражение войскам красных, остававшимся в районе Пори. 13 апреля наши части вошли в Пори, а 17-го — в Раума. Теперь вся железная дорога на Пори была в наших руках. Противник хаотично отступал, сжигая и грабя села, через которые он проходил.
На плацдарме Лемпяяля, которым после генерал-майора Вилкмана командовал полковник Ялмарсон, началось наступление противника. Там складывалась критическая ситуация, однако после прибытия подкрепления положение было исправлено.
3 апреля немецкая Балтийская дивизия, численность которой составляла 7000 человек, высадилась в Ханко, не встретив [121] никакого сопротивления. Поскольку существовала опасность, что в столице может произойти кровопролитие и будут потеряны промышленные и культурные ценности, я приказал Балтийской дивизии отправиться туда. Части неприятеля ей почти не встретились, произошло лишь несколько незначительных стычек с небольшими воинскими группами, и 11 апреля немцы уже подошли к Хельсинки.
Как только в столице стало известно о прибытии немцев, мятежное правительство и диктатор-главнокомандующий Маннер со своим штабом перебрались в Выборг. Революционные матросы российского Балтийского флота, в соответствии с соглашением между Россией и Германией, подписанным 5 апреля, покинули Хельсинки{22}. Оборонять столицу остались лишь красногвардейцы, которых собственное руководство бросило на произвол судьбы. 12 апреля при поддержке отрядов шюцкора, находившихся в городе, немцы вошли в Хельсинки, а 14 апреля город был полностью освобожден. Несколько дней потребовалось для налаживания снабжения немецкой дивизии, и 18 апреля она двинулась на север, ее следующей целью был Рихимяки.
Части Северо-Западного фронта противника, общей численностью около 15000 человек, отступали через Тойяло и Хяменлинна в сторону Лахти. К отступающим присоединялись тысячи людей из местных отрядов красной гвардии провинции Варсинайс-Суоми. В этой ситуации немецкая бригада, высадившаяся в Ловисе, стала основной стратегической силой. 19 апреля полковник барон фон Бранденштайн со своими войсками, численностью до 2000 человек, и 8 орудиями вошел в Лахти и после ожесточенных боев освободил город. Когда на следующий день эта бригада соединилась с батальонами белой Западной армии, западная группа войск красных оказалась полностью отрезанной от остальной армии.
Едва была проложена телефонная связь с Миккели, мне позвонил полковник фон Бранденштайн. Я поздравил его с победой в Лахти, достигнутой столь малыми силами. Город надо было во что бы то ни стало удержать, чтобы перекрыть дорогу приближающимся войскам противника, поэтому я задал полковнику вопрос: сможет ли он без подкреплений противостоять возможным попыткам прорыва? Ответ был положительным. Мой штаб был обеспокоен тем, что на этом участке соотношение [122] сил складывалось не в нашу пользу, и, тем не менее, полковник фон Бранденштайн сдержал свое слово. Однако через неделю его бригада оказалась в тяжелом положении.
Отступающие войска красных были зажаты в узком пространстве между Лахти и Ламми. Мы ожидали, что противник предпримет попытку прорваться в северном направлении, поэтому я отдал приказ основным частям генерал-майора Линдера передислоцироваться на левый фланг Западной армии. Генерал-майор фон дер Гольц силами своей бригады захватил железнодорожный узел Рихимяки и получил приказ продвигаться в сторону города Хяменлинна. Немцы впервые участвовали в боевых столкновениях с полевыми частями противника. 26 апреля войска фон дер Гольца захватили Хяменлинна. На следующий день в город вошел один из эскадронов Усимаского драгунского полка. Таким образом, Западная армия второй раз соединилась с немцами. В это же время большая часть отступающих сил противника обошла Хяменлинна стороной, и отряды красных, двигавшиеся разными путями, собрались, как я и предполагал, к западу от Лахти.
Довольно скоро мятежники поняли, что из окружения им не выбраться. С севера подошла Западная армия, с юга — Балтийская дивизия, на востоке дорогу перекрывала героическая бригада полковника фон Бранденштайна. Окруженные войска пытались вырваться из кольца. Но, хотя они и продемонстрировали отчаянную храбрость и презрение к смерти, все их попытки были обречены на провал. Войска красных были разобщены, у них отсутствовало единое командование. Бои продолжались еще несколько дней, и 2 мая мятежники сложили оружие. Мы взяли в плен две тысячи человек. В наши руки попали также несколько тысяч безоружных людей. Поддавшись пропаганде красных агитаторов, они — с лошадьми, повозками и награбленным имуществом — присоединились к войскам, пытавшимся пробиться в советский рай. В качестве военных трофеев мы захватили 50 орудий и 200 пулеметов.
Еще тогда, когда наши войска только приближались к Тампере, мой генеральный штаб разработал план наступления на Выборг. Он основывался на полученных нами точных сведениях о боеспособности противника и его группировках на Карельском перешейке.
Силы противника на участке между Сайменским каналом и границей с Россией составляли около 15000 человек. Основная [123] группировка из 7000 человек и 25 орудий находилась близ Антреа на выступе фронта Ахола-Ханнила-Нятяля, а другая — 6000 человек и 44 орудия — на приграничной территории Раасули-Муолаа-Райвола-Валкеасаари. Территория между Хейнйоки и озером Яюряпяя на центральном перешейке была практически свободна. Точности ради следует сказать, что на левом фланге вблизи Сайменского канала, в районе Лаппенранта-Йоутсено, находилось еще около 2000 человек и 12 орудий. Надо было учитывать и гарнизон в Выборге, насчитывавший около 2000 солдат. Там имелось большое количество артиллерии, по железным дорогам передвигались хорошо вооруженные бронепоезда. Во время мировой войны русские построили вокруг Выборга широкое кольцо мощных укреплений, а собственно город был защищен оборонительным валом. Надо было принимать во внимание и русские войска, находившиеся по ту сторону границы, их численность, по нашим оценкам, доходила до 10000 человек.
Свободная территория между группировками противника в центре перешейка позволила нам сконцентрировать наши силы в двадцати километрах к югу от Выборга в районе Хейнйоки. Отсюда можно было либо нанести прямой удар по городу, либо, двигаясь по направлению к Антреа, выйти в тыл укрепрайона противника. Все повторяло первую часть операции под Тампере, и сражение можно было выиграть уже до того, как будет достигнута основная цель наступления. Однако для этого следовало скрытно сосредоточить войска в районе Хейнйоки и поддержать главный удар атаками на востоке и юге перешейка. Одновременно надо было обезопасить наши тылы. Для операции такого масштаба требовалось связать силы противника тактическими военными действиями и перекрыть дорогу Выборг-Петроград.
Ознакомив полковника Аусфельда с планами будущей операции, я попросил его прибыть на место 24 марта и предметно оценить возможности ее проведения. Через три дня Аусфельд доложил, что план можно осуществить, только переправив войска на баржах по Вуокси из Антреа до Хейнйоки.
Несколько батальонов уже двигались по направлению к Антреа и Кивиниеми. Я требовал, чтобы все инструкции, касающиеся наступления, были подготовлены как можно раньше. 4 апреля, не дожидаясь падения Тампере, я отправился в Карелию, чтобы лично вникнуть во все детали предстоящего наступления. [124] После переговоров с майором Сихво и начальником его штаба капитаном Эгглундом я решил, что операцию можно начинать в самом ближайшем времени. Вернувшись из Карелии, я пригласил генерал-майора Лёфстрёма на станцию Пиек-сямяки и утром 6 апреля приказал ему принять командование Восточной армией.
11 апреля на совещании в Ставке командующему Восточной армией была предоставлена возможность детально изложить свои планы. Мне показалось, что генерал-майор Лёфстрём не вполне уяснил себе, насколько важно для нас было сконцентрировать на восточном перешейке достаточно мощные силы. Эта операция, имевшая целью перерезать железную дорогу Выборг-Петроград и закрыть границу, была крайне необходима. Генерал-майор Лёфстрём предложил, чтобы часть подразделений была переброшена не в Кивиниеми, куда им следовало направиться согласно генеральному плану, а в Антреа. Такое предложение не могло получить одобрения Ставки. Я заметил, что действия на восточном перешейке — не просто демонстрация силы. Вся Выборгская операция зависела от того, будет ли дорога окончательно перерезана, а граница — плотно закрыта. Поэтому я не ограничился распоряжениями, сделанными ранее, и, в дополнение ко всему, устно приказал Восточной армии начать наступление, атаковав железнодорожную линию. Только после того, как дорога будет перерезана, основные силы смогут выдвинуться из Хейнйоки для нанесения решительного удара по Выборгу и группировке противника близ Антреа.
Из разных источников мы получили схожие сведения, что гарнизон в Выборге очень слаб: противник сконцентрировал почти все свои силы на линии реки Вуокси. По разведданным, наиболее слабые оборонительные сооружения Выборга были с южной стороны города. Поэтому в разговоре с командующим Восточной армией я особо подчеркнул, что фронтальное наступление на основные силы противника и удар в тыл должны сочетаться со стремительным штурмом Выборга с юга, при этом наши главные ударные части следует сосредоточить на левом фланге.
Через два дня генерал-майор Лёфстрём доложил, что его подразделения на левом фланге, которые обязаны были перерезать дорогу и закрыть границу, небоеспособны. Принимая во внимание важность операции, я решил перевести туда один из моих резервных егерских полков. [125]
Силы, которые мы собрали в Карелии, были очень значительными. Егерские подразделения состояли из шести полков, одной артиллерийской бригады и кавалерийского полка, а полевые части шюцкора были представлены шестью полками. Из восемнадцати армейских пехотных полков здесь находились двенадцать. В целом численность частей, готовых к наступлению, составляла 24000 человек. Имелось также 41 орудие. Благодаря стойкости карелов, которые удержались на правом берегу Вуокси, мы смогли сконцентрировать наши силы именно там. Если бы переправы были потеряны, а оборонительная линия прошла по левому берегу реки, освободившейся ото льда, исходные позиции для наступления были бы крайне невыгодными.
В соответствии с окончательным вариантом распределения сил генерал-майор Лёфстрём разделил свою армию на три группировки, которые получили следующие задания:
— группировка Аусфельда (6000 человек и 8 орудий) должна была сосредоточиться в Рауту и оттуда быстрым ударом перерезать железную дорогу Выборг-Петроград близ границы;
— группировке Вилкмана (7300 человек и 18 орудий) предписывалось атаковать с тыла части противника на плацдарме Антреа, лишить их сообщений с Выборгом, а затем захватить город;
— от группировки Сихво (4500 человек и 15 орудий) требовалось, чтобы она связала силы противника на линии Иматра-Антреа, а потом ее левый фланг, взаимодействуя с группировкой Вилкмана, должен был окружить основные силы противника на северной окраине Выборга.
Мы подошли к железнодорожной линии 23 апреля. Противник, особенно на направлении Райвола, оказал жестокое сопротивление, которое было подавлено лишь через двенадцать часов. Вокзал и находящийся рядом мост были захвачены. Восточнее, на направлении Куоккала, в бои вмешались прибывшие из-за границы русские войска, чего мы, впрочем, и ожидали. 24 апреля были захвачены Уусикиркко и Терийоки, теперь участок железной дороги протяженностью 40 километров находился в наших руках.
Сбор группировки Вилкмана был закончен 21 апреля, после чего входящие в нее части были переброшены на баржах из Антреа в Пэлляккяля. Судя по всему, до этого момента противник [126] оставался в неведении относительно грозящей ему опасности. Наконец мы получили информацию, что подразделения Аусфельда взорвали мост. После этого, вечером 23 апреля, группировка Вилкмана начала продвижение в сторону Выборга, имея приказ освободить его в течение 24 часов.
Внезапная атака на Выборг все же не удалась. Наши правофланговые части действительно прошли до станции Тали к северо-востоку от Выборга. К вечеру 24 апреля они уже находились на северной окраине города и были готовы к наступлению, но левый фланг отставал. Он ввязался в ожесточенные бои и только утром 25 апреля смог продолжить движение к юго-восточному укрепрайону Выборга. Таким образом, внезапность атаки была потеряна. Можно назвать две причины этой неудачи: во-первых, главный удар был проведен не по указаниям главнокомандующего, а во-вторых — левый фланг оказался втянутым в бои второстепенного значения.
Группировки Вилкмана и Сихво не сумели вовремя начать совместные действия, поэтому противник смог вырваться из наших рук, а в результате получилось то же самое, что уже было во время операции в Тампере: Выборг мог быть освобожден только после длительной осады. К западу от Лахти окруженные части противника были практически разгромлены и к тому же остались без единого командования, тем не менее, существовала реальная опасность, что часть этих войск вырвется из окружения и приблизится к Выборгу. В провинции Саво и долине реки Кюми сосредоточились значительные силы красных, они тоже могли вмешаться в наши действия. Словом, Выборгская операция пока была выполнена всего лишь наполовину, однако то, что полковник Аусфельд прервал железнодорожное сообщение с Россией, было, несомненно, крупным достижением.
Группировка Вилкмана сделала первую попытку прорваться в Выборг 24 апреля и следующей ночью натолкнулась на сильную оборону, которую поддерживала крепостная артиллерия. Командующий армией решил начать новую атаку в ночь на 28-е, после активной артиллерийской подготовки. Группировка Сихво получила задание завершить окружение с запада.
24 апреля я перевел свой генеральный штаб в Антреа, где находился командный пункт Восточной армии. Один из двух резервных полков я передал в подчинение генерал-майору Лёфстрёму. [127]
Оборонительные сооружения вокруг Выборга были захвачены после тяжелых боев в ночь на 28 апреля. Вероятно, только после этого те, кто командовал обороной Выборга, признали, что дальнейшее сопротивление безнадежно. И все же, когда следующей ночью началось наше наступление, около шести тысяч человек попытались прорваться с западной окраины в сторону дороги на Хамина. Эти войска были остановлены частями группировки Сихво, и в некоторых местах наши бойцы после ожесточенных рукопашных схваток принудили противника к сдаче оружия. В те же часы подразделения группировки Вилкмана вошли в город с востока.
Уже вечером 25 апреля члены мятежного правительства и диктатор Маннер приняли решение, не делающее им чести: они бежали и оставили свои войска на произвол судьбы{23}. Это произошло в ночь на 26-е: высшие руководители мятежного движения взошли на борт трех кораблей и отправились в сторону Петрограда. Для того чтобы бегство прошло без осложнений, диктатор в своем последнем приказе потребовал охранять береговую линию любой ценой.
Таким образом, Восточная армия выполнила свою задачу. Группировка противника более не существовала, а руководители мятежа бежали из страны. Было захвачено около 15000 пленных. К нам перешла вся полевая артиллерия, часть крепостных пушек (общим числом около 300), а также 200 пулеметов и другое ценное вооружение.
Празднование победы началось утром 1 мая с богослужения. После парада я пригласил на скромный обед почетных гостей — председателя надворного суда Выборга, епископа епархии Савонлинна, председателя Совета городских уполномоченных, высших командиров Восточной армии, а также ряд других граждан. В речи, обращенной к председателю надворного суда, я выразил благодарность его членам, которые в последние дни беззакония были отправлены в заключение в Петроград, и всем другим несгибаемым борцам за свободу, которые сражались и пострадали за свою родину.
Небольшая часть территории Финляндии все еще оставалась неосвобожденной: это был форт Ино, расположенный на [128] южном побережье Карельского перешейка. После упорных переговоров и под угрозой артиллерийского обстрела гарнизон был вынужден покинуть Ино, но перед уходом он взорвал пушки. 15 мая форт перешел в наши руки. Таким образом, военные операции, начавшиеся с разоружения русских гарнизонов в Похьянмаа, были завершены.
16 мая сводные подразделения, которые представляли все части, принимавшие участие в освободительной войне, прошли в честь победы торжественным маршем по улицам столицы. В своем приказе по армии я приветствовал их следующими словами:
«Вас была всего горстка плохо вооруженных людей, которые не устрашились многочисленного неприятеля и начали освободительную борьбу в Похьянмаа и Карелии. Как снежный ком, армия Финляндии выросла во время победоносного похода на юг.
Главная цель достигнута. Наша страна свободна. От лапландской тундры, от самых дальних скал Аландских островов до реки Сестра развевается стяг со львом. Финский народ сбросил многовековые кандалы и готов занять то место, которое ему принадлежит.
Я сердечно благодарю всех вас — тех, кто принял участие в этой многомесячной борьбе. Каждый из вас внес свою лепту в нашу победу, и мы все вместе радуемся достигнутому успеху. Я благодарю вас за вашу самоотверженность и за доверие, которое вы мне выразили тогда, когда наши надежды казались бессмысленными. Благодарю вас за героизм на полях сражений, за бессонные ночи, тяжелые переходы и нечеловеческое напряжение. Я благодарю моих ближайших товарищей, армейских генералов и офицеров, младших командиров, весь личный состав, врачей, медсестер и санитаров, военных священников и тех женщин, которые следовали за армией и снабжали нас продовольствием, всех тех, кто помогал нам в нашей освободительной борьбе. Я благодарю героических представителей Швеции и других северных стран, которые, вняв зову сердца, поспешили нам на помощь тогда, когда борьба достигла наивысшего накала. Они пролили много крови за наше правое дело. Но, прежде всего мои чувства благодарности и восхищения адресованы тем, кто, претерпев тяжелые страдания и выполнив свой долг, лежит теперь в земле. [129]
Сейчас, впервые за сто лет, мы слышим канонаду финских пушек из Свеаборгской крепости. Они приветствуют павших героев, но одновременно дают сигнал к рождению нового дня.
Новое время — новые обязанности. И все же, как и ранее, все основные вопросы решаются железом и кровью. Для защиты нашей свободы армия должна быть в полной боевой готовности. Крепости, пушки и иностранная помощь не помогут, если каждый мужчина не осознает, что именно он стоит на страже страны. Пусть помнят мужчины Финляндии, что без единодушия нельзя создать сильную армию и что только сильный народ может безопасно создавать свое будущее.
Солдаты! Пусть в вашу честь высоко развевается наше незапятнанное знамя, наше красивое белое знамя, которое объединило вас и привело к победе!»
Один историк, занимавшийся изучением освободительной войны{24}, так описывает этот день: «Марш через город проходил таким образом, что придавал этому весеннему, возвышенному национальному празднику особую значимость. Сквозь радостные людские толпы проходили войсковые части. Улицы были украшены флагами, ряды солдат, одетых в грубошерстную форму, шли на Сенатскую площадь, маршировали мимо зрителей, что создавало картину вооруженного финского народа. Во главе этих рядов шли люди, чьи имена были известны всей стране».
После парада на Сенатской площади я в сопровождении моих ближайших помощников вошел в Дом правительства. В действительности я был приглашен один, но мне хотелось видеть вокруг себя людей, которые помогали мне на всех основных этапах войны. В зале заседаний я приветствовал сенат словами, которые подвели итог проделанной нами работе:
— Уважаемые господа, члены правительства! Во главе молодой, победоносной армии Финляндии и от ее имени приветствую правительство, которое испытало столь жестокие удары. Именно здесь, в этом дворце, финским офицерам следовало бы принять командование армией, которая в то время еще не существовала и которую только предстояло создать на собранные общественные средства. Ее следовало бы обеспечить оружием, которое еще только предстояло купить или отобрать у противника.
Нас ожидало удивительное время. Но в ходе боев и страданий нам представилась возможность увидеть свет на нашей тяжелой [130] дороге. Мы смогли разгромить сильного противника, а также предоставить правительству и всему народу ту власть и силу, которые требуются для будущего нашей родины.
Молодая армия Финляндии сегодня марширует в столице государства, и это никак не может быть преуменьшено тем, что Германия оказала нам благородную помощь в нашей освободительной борьбе.
Уважаемые господа! Наша первая большая задача выполнена, теперь ваша очередь приступить к большой работе. Перед вами стоят гораздо более крупные проблемы, чем те, что были до сих пор у любого правительства или парламента в нашей стране.
Решение этих огромных задач лежит на том же самом правительстве, которое прошлой осенью публично высказало мысль: Финляндия должна существовать как суверенное государство, — и которое в качестве «благодарности» было вынуждено испить чашу терпения до конца. В силу обстоятельств оно было бессильно перед грабителями и насильниками, оно было беспомощно перед убийствами граждан Финляндии. У него были отобраны последние капли власти, а члены правительства вынуждены были скрываться. Армия считает своим правом открыто высказать пожелание, что закон должен гарантировать такой общественный порядок и такое правительство, которые навсегда избавят нас от ужасных ситуаций, подобных той, что только что пережила наша страна. Армия считает единственной гарантией от такой угрозы передачу штурвала государственного корабля Финляндии в твердые руки людей, которые не будут подвластны политическим спорам и которым не надо будет идти на компромиссы, иными словами, торговаться о государственной власти.
В рядах белой армии служат все те, кто разделяет наши надежды. Свидетельство этому — тысячи белых крестов на кладбищах в разных районах Финляндии. Они взывают, чтобы жертвы не были напрасными.
После этого выступил председатель сената:
— Господин генерал! Когда наша страна находилась в самой страшной опасности, когда введенная в заблуждение часть финского народа, которой помогал наш вековой притеснитель, поднялась против законного общественного порядка и угрожала уничтожить нашу молодую свободу, правительство доверило вам, господин генерал, оборону нашей страны. Под вашим [131] энергичным руководством была создана молодая армия Финляндии. Вы привили этой народной армии воинскую дисциплину, без чего было бы невозможно достичь каких-либо успехов. И под вашим командованием военные силы, воодушевленные горячей любовью к родине, шли от победы к победе. Освобождение укрепленных городов Тампере и Выборга — это героические деяния и выдающиеся события в освободительной борьбе Финляндии.
От имени родины правительство сердечно благодарит вас, господин генерал, за все то, что вы сделали для спасения Отчизны, и приветствует вас в столице нашей родины.
Одновременно с этим прошу вас выразить благодарность правительства вашей победоносной армии, всем высшим офицерам и простым солдатам.
Мне удалось преодолеть немало трудностей, с которыми я столкнулся в должности главнокомандующего во время освободительной войны. Теперь же к тем трудностям, которые были вызваны тяжелыми условиями военного времени, добавились и другие — можно сказать, внутренние. В большой степени они были вызваны тем, что сенат не мог функционировать в полную силу, его представлял временный орган, который также действовал в экстремальных условиях. Помимо всего прочего, этот временный сенат был неопытен во внешнеполитических и военных вопросах. Часто между сенатом в Васе и мною возникали разногласия. В значительной степени они порождались пассивной реакцией сената на критику в мой адрес. Хотя эти разногласия и мешали спокойной работе, их можно было объяснить военными действиями. К сожалению, очень скоро стало ясно, что все это продолжилось и в мирное время. Члены сената были слишком уж склонны прислушиваться к тем советам, которые различные посольства и частные лица считали необходимым выдвигать для решения актуальных вопросов. Это, конечно же, не укрепляло доверия между мною и сенатом. Взаимопониманию мешало и то, что наши взгляды на актуальные проблемы различались очень резко.
Из-за нехватки продовольствия возникали огромные трудности с питанием военнопленных. Люди, помещенные в лагеря, страдали от голода и болезней, смертность там была устрашающе высокой. Сенат считал, что раз всем тяжело, то все должны довольствоваться скудным рационом, лишь бы пища [132] была здоровой. Сенат к тому же решил, что все пленные без исключения должны предстать перед судом, однако судебных дел было огромное количество, и военнопленным предстояло долгое время мучиться в тюрьмах. Я же предложил, что перед судом должны предстать только те, кто виновен в тяжких преступлениях, а остальных людей, введенных в заблуждение, следует освободить, пусть даже эти люди были взяты с оружием в руках. Хотя я и догадывался о формальных причинах, которыми были вызваны массовые судебные процессы, тем не менее, я отдавал себе отчет, что эти процессы лишь усилят озлобленность, а злоба — плохой советчик при решении проблем, которые и так разделили наш народ на два лагеря. Дело дошло до того, что сенат решил обсудить предложение немцев отправить голодающих пленных в качестве рабочей силы в Германию. Я был категорически против этого.
Наши мнения по некоторым основополагающим вопросам строительства армии тоже резко различались. Генеральный штаб в то время разрабатывал организационный план, основные направления которого были одобрены еще в апреле. Этот план предусматривал такую организацию армии в мирное время, которая давала возможность использовать все оборонные ресурсы сразу после всеобщей мобилизации. На повестке дня стояли также актуальнейшие проблемы, связанные с созданием руководящих органов сил обороны и их взаимодействием. Возникал и вопрос о переходе к мирному времени, но при этом армия должна была оставаться боеспособной.
18 мая парламент назначил сенатора Свинхувуда главой государства, «держателем верховной власти», после чего доктор Ю.К.Паасикиви образовал новое правительство. 30 мая я получил приглашение прибыть на заседание сената, на котором должно было рассматриваться некое предложение касательно строительства армии. Это предложение в основе своей практически не отличалось от того плана, который разрабатывался генеральным штабом. Существенным отличием было то, что по внесенному в сенат предложению армию следовало сформировать по немецкому образцу и с помощью немцев. Мы, таким образом, попадали в зависимость от них, более того — количество немецких офицеров и их статус в нашей армии должны были определяться высшим военным руководством Германии. Я, со своей стороны, представил основы нашего плана организации армии и настаивал на том, чтобы нам предоставили [133] свободу действий и возможность самим решать вопросы обороны страны.
Один из пунктов внесенного в сенат предложения гласил, что все офицеры, за исключением финнов и немцев, должны быть отправлены на родину. Судя по всему, это было направлено против тех шведских офицеров, которые оказали нам помощь и с честью выполнили многие тяжелые и неблагодарные задачи. В свое время, для того чтобы их зачислили в финскую армию, они обязаны были уволиться из армии Швеции, и теперь было неизвестно, появятся ли у них возможности продолжить военную службу на родине или устроиться хотя бы на какую-нибудь скромную гражданскую работу. Это горький довод имел, тем не менее, второстепенное значение; основным же было то, что увольнение и высылка из страны наших друзей и военных соратников являлись беззаконием со всех точек зрения.
После долгого обсуждения деталей плана выступил сенатор Фрей.
— Мы все же вынуждены прямо сказать генералу Маннергейму о наших проблемах, — заявил он. — Нам казалось правильным, что окончательное формирование армии будет проведено с помощью немецких специалистов и под их руководством. Мы думали, что главнокомандующий будет находиться в контакте с немецким офицером генерального штаба, который будет разрабатывать все необходимые предложения по организации, обучению и снаряжению армии. Только в этом случае главнокомандующий сможет подписывать все приказы, издаваемые от его имени.
Теперь ситуация прояснилась. Сенат решил передать формирование нашей армии в руки немцев. Я поблагодарил сенатора Фрея за откровенность. Я сожалею лишь о том, добавил я, что сенат заранее не поставил меня в известность о предмете обсуждения. В этом случае мы могли бы избежать этой мучительной и бесполезной дискуссии. Пусть никто даже не думает, что я, создавший армию и приведший практически необученные, плохо вооруженные войска к победе только благодаря боевому настрою финских солдат и преданности офицеров, теперь покорюсь и буду подписывать те приказы, которые сочтет необходимыми немецкая военная администрация.
— Хочу лишь дополнить, что этим вечером я освобождаю пост главнокомандующего, а завтра отправляюсь за границу, — заключил я. — Прошу правительство сейчас же назначить [134] моего преемника, в противном случае я оставлю этот пост ближайшему сподвижнику. До свидания, уважаемые господа!
Прошло всего две недели с того дня, когда председатель сената в этом же самом зале приветствовал меня в столице и благодарил за то, что я сделал для спасения родины. 30 мая, когда я выходил из зала заседаний, никто из членов правительства не высказал мне сочувствия и не протянул руки. Тем же вечером я подписал свой последний приказ.
На следующее утро я вместе с некоторыми своими помощниками и боевыми друзьями отправился в Стокгольм.
Если сравнивать освободительную войну с теми двумя войнами, в которые Финляндия была втянута до этого, то бои 1918 года трудно представить в их действительном свете. А ведь цели этих трех войн были совершенно различными. Официальные источники немало потрудились над тем, чтобы освободительная война превратилась в простую гражданскую войну. За подобными измышлениями стоит стремление обвинить законные правительство и армию в развязывании войны, но это не скроет того факта, что в 1918 году мы защищали неприкосновенность и независимость нашего государства. Если бы мы не поднялись на борьбу в 1918 году, Финляндия в лучшем случае превратилась бы в автономную область Советского Союза — без каких бы то ни было национальных свобод, без настоящей государственности, и нам бы не нашлось места среди свободных наций. Мы заплатили за независимость очень большую цену, но жертвы и тяготы освободительной войны не будут забыты. Очень редко в истории войны доводились до победы с такими незначительными материальными потерями, и уж совсем редко военные действия велись столь неподготовленными войсками.
Мне, человеку, который тридцать лет прослужил в армии великой державы и привык к ее специфике, было совсем не легко понять ситуацию 1918 года. Особо следует отметить, что в освободительной войне главнокомандующий не имел поддержки от своего собственного правительства. Мне помогли выстоять мои верные друзья, а победу нам принесли героические офицеры и солдаты шюцкора. Финская армия, которую даже в собственной стране многие ненавидели и на которую клеветали, спасла страну от гибели и создала мощный фундамент для будущего Финляндии как независимого государства. [135]