Преп. Сергий / К началу

[Закон Христов] [Церковь] [Россия] [Финляндия] [Голубинский] [ Афанасьев] [Академия] [Библиотека]

Карта сайта

Милютина Т. П. Люди моей жизни / предисл. С. Г. Исакова. - Тарту : Крипта, 1997. - 415 с. - Указ. имен.: с. 404-412.


[<назад] [содержание] [вперед>]

Сибирская добрая фея

Ее звали Сусанна Эмилиевна Витман. По национальности она была француженка. Родители ее, задолго до революции, переехали из Франции в Россию. Отец был какой-то специалист — к стыду своему, я точно ничего не помню об этом. Зато саму Сусанну Эмилиевну невозможно забыть — такой это был жизнерадостный, умный и живой человек. Как легка и необременительна была ее помощь, всегда очень нужная и так весело, по-доброму ею оказываемая. Была она замужем за обрусевшим латышом — Иваном Ивановичем Витманом. В Москве у нее остались сын и дочь: Андрей Иванович Витман — астрофизик и Ирина Ивановна Витман — художница.

Арестовали Сусанну Эмилиевну сразу после начала войны. Тогда брали всех, имевших отношение к загранице, как потенциальных шпионов! А Сусанна Эмилиевна не только родилась в Версале, но несколько раз ездила во Францию к своей сестре. В совершенстве владея языками, была переводчицей и на дипломатических приемах, и на заседаниях Коминтерна. Рассказывала, как однажды, стоя в качестве переводчицы рядом с Кагановичем на приеме какого-то английского лорда, чуть не лишилась чувств от страха. Лорд, приняв ее, красивую, в черном бархатном парижском платье, за супругу Кагановича, почтительно поцеловал ей руку, а затем обменялся рукопожатием с Кагановичем. Но как-то обошлось.

А в 1920 году, на одном из заседаний Коминтерна (Сусанна Эмилиевна и стенографировала, и на машинке перепечатывала) — надо было напечатать для Ленина какую-то небольшую бумагу. Ленин, стоявший за ее спиной, от нетерпения стал тянуть из машинки перепечатанную бумагу до того, как Сусанна Эмилиевна успела освободить ее — и оборвал край. Рассказывала, как Ленин сокрушенно просил прощения, терпеливо ждал, пока она снова перепечатает.

Сусанну Эмилиевну, собственно, ни в чем и не обвиняли, следствие было чем-то вроде собеседования. Но получила она всю порцию полностью: пять лет лагерей, а с 1949 г. и бессрочную ссылку.

Рассказывала, что в тюрьме была с женщиной-диктором Московского радио. Вдвоем с другим диктором они вели репортаж во время октябрьского парада. Смертельно устали. Когда закончили передавать, диктор облегченно вздохнул и сказал итальянскую фразу, произносимую в конце спектакля — «Финита ля комедия». Главные микрофоны были выключены, но какой-то третьестепенный в студии передал эту фразу, по необразованности понятую как издевательство над парадом, названным комедией. Оба получили соответствующие сроки.

 

- 346 -

В тюрьме была Шапошникова (одно время бывшая в составе правительства) — ей, кажется, прибавляли срок. В свое время Киров привез своей жене и ей меховые безрукавки с инкрустациями по коже. В этой безрукавке Сусанна Эмилиевна ходила на тюремные прогулки.

В октябре 1941 г. заключенных переправляли из Москвы в Саратов. Несколько тысяч заключенных провели ночь — на корточках — на Курском вокзале, затем две недели в столыпинских вагонах. В Саратове, в пешем переходе от вокзала до тюрьмы, Сусанна Эмилиевна видела академика Вавилова. Он шел очень трудно. Непомерных размеров опухшие ноги — одна была босая (конец октября!), на другой — привязанная веревкой калоша. Вещи заключенных везли на телегах.

Тюремная изоляция обостряет наблюдательность: камеру Сусанны Эмилиевны выводили на прогулку сразу после обеда — около каждой двери еще стояли не унесенные пустые миски. Они были разные — для больничного питания и для обыкновенного. Около дверей соседней камеры, в первое время, всегда стояла одна больничная миска. По слухам, там находился больной Вавилов.

Сын Сусанны Эмилиевны (по моему убеждению, идеальный сын, умный и прекрасный человек) регулярно присылал матери деньги, вполне достаточные для жизни. Но Сусанна Эмилиевна, тогда еще шестидесятилетняя, хотела работать. Пошла в НКВД спрашивать разрешение на преподавание французского языка. Помощник начальника НКВД Макаров — хороший человек (начальник был препротивный), даже не сразу нашелся, что ответить на такое удивительное для сельской местности намерение. Пробормотал, что, конечно, можно, если найдутся желающие. Не нашлись. Местные жители не имели потребности, а ссыльные после рабочего дня могли только поесть и заснуть.

Дочь прислала Сусанне Эмилиевне замечательный набор для маникюра. Увы, желающих тоже не нашлось: тяжелая работа сама нам делала такой маникюр, что у меня, например, из-за прикосновения к кирпичам — я ежедневно убирала высохшую тысячу — совершенно стачивались ногти. Беззащитные кончики пальцев болели и трескались.

Среди многочисленных ссыльных было три преподавателя институтов, которые использовались как бухгалтера и счетоводы, — ссыльные преподавать не имели права. Они жили вместе, снимали целую избу, искали себе хозяйку, которая бы им готовила и создала домашний уют. Уговаривали меня. Я чуть было не согласилась, но мой будущий муж — Иван Корнильевич — устроил мне такую бурю (спасибо ему), что я отказалась. А Сусанна Эмилиевна согласилась! И какая умная: сразу же наняла местную женщину стирать, мыть полы и готовить, платила ей, а сама готовила только дополнительно что-нибудь вкусное. Стала полноправным членом коллектива, за обедом и ужином велись разговоры, обсуждалось прочитанное — получился настоящий умный семейный дом, что было благополучием

 

- 347 -

для этих людей, особенно для одного, с больным сердцем. Он потом серьезно заболел, слег, тяжело болел и умер. Сусанна Эмилиевна выдержала осуждение местных жителей, потому что похоронила его очень скромно одетого, а хороший костюм и вещи отправила его сыну, совсем еще молодому и безденежному. Она всегда поступала решительно и совершенно правильно.

Очень хорошо ко мне относилась, спасибо ей!

Была свидетелем на моей регистрации. Много мне помогала. Очень любила родившегося у нас Колю. Она не работала, поэтому имела возможность следить за тем, когда что-то «выбрасывали». Удивительное выражение! Всегда покупала и для нас. Говорила: «Не беспокойтесь! У меня записано — заплатите в день зарплаты!» Как мне это помогало.

Когда мы уже переселились в построенный нами на окраине Богучан домик и Коле было полтора года, в избу напротив, куда Иван Корнильевич относил утром Николушку (я уходила на завод к шести часам, Иван Корнильевич к восьми, и оба мы возвращались с работы только вечером), привезли совершенно больного туберкулезного ребенка. Оставить работу было невозможно, еще невозможнее было и дальше относить Николку в такое место. Я разгружала кирпичи из печи на ощупь, ничего не видя от слез. От отчаяния даже думать не могла. Вдруг кто-то наклонился над бортом печи, и я услышала взволнованный и решительный голос Сусанны Эмилиевны, объявлявший, что больше она этого выдержать не может, она решила, что переезжает к нам! Вот было чудо!!! Вот было счастье!!! Какой Человек!

С тех пор мы с Иваном Корнильевичем возвращались с работы в теплый дом, нас встречал веселый и сытенький Николка, уже разогревалась приготовленная мною с вечера еда... Сусанна Эмилиевна торопила нас с мытьем и переодеванием, а затем, пока мы ели, читала нам газеты и пересказывала всякие новости. А до ее переезда к нам мы приходили в ледяной дом с укутанным ребенком. Иван Корнильевич бросался топить, я развлекала Николку, пока согревался воздух, с ужасом смотрела на кружечки с остатками прокисшей еды, которые мы отправляли с ребенком. По-видимому, они так и стояли весь день на русской печи...

Сусанна Эмилиевна прожила с нами год, дождалась приезда моей мамы и только тогда, осенью 53-го, переехала в избу напротив.

Николка очень ее любил.

Дружба с Сусанной Эмилиевной продолжалась и на воле, долгие годы. Замечательно она в 1954 г. уезжала из ссылки. Раздавала хозяйственные вещи — главными наследниками были мы — устроила прощальный вечер с майонезом и малиновым желе!!! Никогда не забуду. На фоне нашей вечной картошки и капусты это был неслыханный пир.

Когда, наконец, в 1957 г. мы решились на возвращение в Эстонию, намереваясь дней десять прожить в Москве, чтобы познакомиться с родными Ивана Корнильевича и повидаться с

 

- 348 -

друзьями, Сусанна Эмилиевна готовилась нас принять на даче в Загорянке. Телеграмма «Приедем Москву тогда-то» дошла в измененном виде: «Проездом Москву...» Огорченная и рассерженная, Сусанна Эмилиевна стояла на перроне с розами и апельсинами. Но все выяснилось, мы оказались в Загорянке, и так нам было там хорошо!

Потом она приезжала в Таллинн. Переписывались. Мы ее подружили с нашим другом по Минусинску — Галиной Александровной Ромм.

Сейчас, когда я вспоминаю этого чудесного человека, моя 10-летняя внучка Ириша читает прекрасно изданного Дон Кихота с рисунками Гюстава Доре, 25 лет тому назад подаренного Сусанной Эмилиевной моим мальчикам. Она рассказывала, что на вопрос продавщицы книжного магазина, на какой возраст нужна книга, Сусанна Эмилиевна ответила; «От семи — до семидесяти».

28 марта 1990 г. я получила письмо от Юрия Михайловича Александрова — в ответ на посланную мною газетную страницу, где, кроме статьи Нины Маанди обо мне, был отрывок из моих воспоминаний о Сусанне Эмилиевне.

Когда-то Юрий Михайлович Александров — врач, поэт, переводчик, умный и образованный человек — гостил у нас со своей женой Эвой Абрамовной. Эта дружная пара много путешествовала, хотела полюбоваться и Старым Таллинном. Направила их к нам Сусанна Эмилиевна, давно и хорошо их знавшая.

«Дорогая Тамара Павловна! Спасибо за очень интересную для нас газету с биографиями. Очень тепло Вы написали о нашем друге Сусанне Эмилиевне. Но Вы не знали о ней того, что знали мы.

Дело в том, что Сузи (так ее называла подруга, моя двоюродная сестра, Софья Иосифовна Рошаль, племянница знаменитого режиссера, заведующая французским сектором издательства «Академия») была выдающимся филологом, знатоком европейских языков, а также диалектов французского языка, консультантом BOKC'a и многих переводчиков поэзии и прозы. Я, в частности, всецело обязан ей филологическим качеством своих, многократно издававшихся, переводов Верхарна. Ссылка искалечила ее жизнь, ввергла в нищету и лишила советскую филологию талантливого ученого. Это добавка к Вашим воспоминаниям о Сусанне Эмилиевне Витман».

Рассказы и письма Юрия Михайловича Александрова всегда были очень интересны: он знал Олешу, Паустовского, Надежду Мандельштам, вдову Максимилиана Волошина, дружил с Арсением Тарковским. Живя летом в Тарусе, общался с Валерией Цветаевой. Благодаря этому у меня имеется глава из воспоминаний Валерии Ивановны о Марине Цветаевой, очень своеобразная. Книжки стихов Тарковского, даже с его дарственными надписями — так его «обработал» Александров. Все годы я получала

 

- 349 -

интереснейшие письма, а летом 1989 г. была прислана книжка стихов Ю. М. Александрова. В сопроводительном письме он писал об Арсении Тарковском:

«<...> болеем, стареем, но живы. Мой друг, Арсюша Тарковский, никого не узнает. Это, видимо, болезнь Альтгеймера — конец личности. А физическая смерть значения не имеет. Да и вообще-то для поэта смерть значения не имеет, пока живы его стихи. Творения Арсюши проживут долго...».

Осенью 1990 г. Юрия Михайловича не стало. Его прекрасные стихи светлы и чисты:

Я уйду. И юные березы

Заструят на утреннем ветру

Длинные мерцающие слезы.

Но уйду я, приобщась к добру.

И когда пребуду я в нездешней

Недоступной взору стороне —

Слушай ветер, слушай ветер вешний

Он тебе расскажет обо мне.