Преп. Сергий / К началу

[Закон Христов] [Церковь] [Россия] [Финляндия] [Голубинский] [ Афанасьев] [Академия] [Библиотека]

Карта сайта

Милютина Т. П. Люди моей жизни / предисл. С. Г. Исакова. - Тарту : Крипта, 1997. - 415 с. - Указ. имен.: с. 404-412.


[<назад] [содержание] [вперед>]

Глоток свободы

В сентябре 1948 г. в Москве проходил Всесоюзный съезд фтизиатров. Я попросила отпустить меня с работы на десять дней и уехала вместе с мамой в Москву. Что это были за волшебные десять дней!

Утром я провожала маму на съезд, а сама шла в очередной музей. После заседаний мы встречались и любовались Москвой, вечером были в театре, на балете или на концерте.

Но главный интерес для меня представляла встреча с родными Ивана Аркадьевича, у которых, в результате переписки, мы и остановились, кроме того, желание увидеть сыновей Сергея Ивановича Абрамова и рассказать им об отце.

Телеграмму, посланную Лаговским, как-то исказили, и у вагона нас никто не встретил. Лидию Аркадьевну и ее сына Игоря мама заметила у выхода с перрона. Игорь подошел ко мне, стоящей с чемоданом около вагона, поразив меня сходством с Иваном Аркадьевичем даже в походке.

Все мне очень понравилось у Лидии Аркадьевны, и больше всего она сама. Казалось, что мы всегда знали друг друга. Установили наш возраст. Оказывается, между каждым из нас разница в 11 лет: в 1948 г. моей маме исполнилось 59 лет, Лидии Аркадьевне — 48, мне — 37, а Игорю — 26. Муж Лидии Аркадьевны, очень приятный, мягкий и добрый человек, работал, по-моему, в министерстве промышленности. Дочь Ирина, живая и веселая — начинающая студентка. Лидия Аркадьевна рассказывала, как удивилась Ирина, заполняя анкету при поступлении в университет, узнав, что Игорь был Константинович (от первого брака Лидии Аркадьевны), а она — Николаевна. В семье царила очень дружная, веселая, ласковая атмосфера. Мне показалось, что Игорь пользовался наибольшей любовью и авторитетом в семье. Он уже заканчивал институт.

На следующий день открывался съезд. У станции метро, указанной в программе, мы спросили постового милиционера, как пройти. Он ответил привычно — прямо, направо, налево, прямо (или что-то в этом роде), а затем вздохнул: «И когда только эти врачи кончатся!»

Первое, куда я пошла, как в храм, была Третьяковская галерея. Я стояла зачарованная перед Владимирской Божией Матерью. Вошла большая группа, по-видимому, студентов. Замечательно стал говорить руководитель группы. Я слушала и тихонько двигалась за группой, пока один из студентов громко и грубо не сказал, повернувшись ко мне: «К вашему сведению, это не музейный гид, а профессор, ведущий семинар. Вы мешаете нам!» Ужасно меня это хлестнуло обидой. Показалось, что и профессор на стороне этого грубияна. Я сказала, что пять лет была от всего отрезана, находясь в сибирских лагерях, приехала сейчас из Эстонии и для меня счастье смотреть

 

- 289 -

и слушать. Повернулась и ушла в соседний зал к Троице Рублева. Группа вошла в зал. Кто-то дотронулся до моего локтя. Это был руководитель группы — какое хорошее и доброе было у него выражение лица! «Простите нас, — сказал он, — пожалуйста, не уходите. Мне очень приятно, что вы слушаете. Прошу вас!»

Потом, через десятилетие, когда у нас появился третий том «Всеобщей истории» искусств М. В. Алпатова и в журнале «Курьер ЮНЕСКО» я прочла его статью о Троице Рублева, я твердо решила, что руководителем студенческой группы, так пламенно, так захватывающе говорившем о чудесной иконе, был именно он. Мне хочется так думать. Тогда же он закончил лекцию очень вдохновенно, призывая слушателей раскрыть глаза своих сердец, потому что если они не увидели в иконе сказанного им, то это вина только их самих.

Так началось мое посещение московских музеев.

Надо сказать, что эстонские мамины друзья настоятельно советовали мне потерять паспорт и получить новый, по которому не будет видно, что я была в лагерях. Я так и сделала, поэтому паспорт мой стал совершенно чист. Это дало возможность включить меня в список врачей съезда для экскурсии в Кремль! Так я побывала в Оружейной палате. Нас вводили небольшими группами, и гид говорил о несметных сокровищах, собранных в Палате. По своей неосведомленности я считала, что в гиде говорит материалист, но когда своими глазами увидела эти россыпи драгоценных камней, украшавших изделия из золота, то поняла и простила присутствие по бокам витрин неподвижных и неслышных милиционеров и постепенно стала видеть красоту и высокое искусство, с которым сделаны все вещи. Потрясающая сокровищница!

На каждый вечер мы добывали билеты в театры. Ни с чем не сравнимым, на всю жизнь запомнившимся был балет «Ромео и Джульетта» с Галиной Улановой. Наши места оказались в боковой ложе, набитой стоящими людьми. Ничего боле прекрасного и совершенного я в своей жизни не видела.

Поразила меня постановка пьесы Алексея Толстого «Трудные годы» в Художественном театре. Разумом я прекрасно понимала, что пьеса об Иване Грозном создана для реабилитации злодеяний Сталина. Иоанн Грозный у Алексея Толстого выступал воплощением благородства, он «плакал», перечитывая список своих соратников, которых наутро должны казнить! Даже Малюта Скуратов в этом спектакле был скорбен и прекрасен. Несмотря на эту явную ложь, благодаря силе искусства возник пленительнейший и трагический образ Иоанна Грозного. Постановка была реалистична: огромные старинные иконы на стенах кельи, запах ладана, струящийся со сцены, изображавшей храм, палатка на поле сражения, поставленная у самой рампы и покрытая роскошными коврами, — все было реальностью. По-моему, не я одна уходила из театра влюбленной в Иоанна Грозного. Велика сила искусства!

 

- 290 -

В Малом театре были на «Демоне». Наши места находились далеко, Демон то кутался в плащ, то появлялся в каком-то тумане, но все равно казался мне уж очень могучим. Я тихо спросила маму: «Очень он толстый?» Мама строго ответила мне: «Пропорциональный». Когда артисты раскланивались, я насчитала у Демона несколько подбородков... Оперу хочется не только слушать, но и смотреть.

Однажды мы пришли на балет вместе с Лидией Аркадьевной и Игорем. Билеты были по два в разных местах. Я радовалась возможности поговорить с Игорем, который был мне очень интересен, но он упорно молчал. Оказывается, у него болел зуб и распухал флюс (в мою сторону), мешавший ему раскрыть рот. Так, увы, разговор никогда и не состоялся.

Игорь Константинович Лаговский — многолетний главный редактор прекрасного журнала «Наука и жизнь». У него сын, у сына дочка. Благодаря милой Ирине Николаевне Разгуляевой, дочери Лидии Аркадьевны, у меня есть их фотографии. Сына Ирины Николаевны зовут Кирилл.

Я все-таки еще не освободилась от гнета пережитого и поэтому совершенно замерла, даже оглохла, когда милиционер, около которого я остановилась на шумном перекрестке, наклонившись ко мне, что-то сказал. Попросила повторить. Оказывается, он спросил, где я купила такую шляпу! На мне была широкополая, темно-синяя велюровая шляпа. На мое испуганное: «Я из Эстонии» — милиционер вздохнул и сказал: «Понятно!»

Помню, как Лидия Аркадьевна для какого-то приема, на котором должен был присутствовать ее муж, спешно отпарывала чешскую этикетку с хорошей заграничной шляпы и пришивала отечественную. Надо было соблюдать осторожность в любой мелочи. Все боялись оступиться.

Побывала я у Аленушки — племянницы Сергея Ивановича Абрамова. Пришло много молодежи, студенты очень свободно и настойчиво ухаживали за девушками. Мы с Аленушкой разговаривали на балконе, что явно не нравилось ее поклонникам. Разговор не удавался. Однажды я пошла в театр вместе с Аленушкой и Алешей — старшим сыном Сергея Ивановича от первого брака. Судьба отца очень осложнила жизнь этого красивого и умного юноши, в то время уже заканчивавшего университет. Алеша много шутил и дурачился, весь вечер шла пустая болтовня. Может быть, этим он защищал себя от серьезных и трагических тем? Впоследствии он стал корреспондентом «Советской России», а потом издавал серию биографий «У Кремлевской стены». Аленушка, Елена Николаевна Турапина, стала преподавателем университета в Куйбышеве (теперь вновь Самара).

Наконец, я решилась: набралась храбрости и отправилась на улицу Каляева, 5, где (я знала это от Сергея Ивановича) жили отказавшаяся от него жена и два его сына. Твердо решила, что если дверь откроет женщина, я спрошу фамилию одного из врачей,