[Закон Христов] [Церковь] [Россия] [Финляндия] [Голубинский] [ Афанасьев] [Академия] [Библиотека]

Карта сайта

Иван Безуглов

Воспоминания сталинградца. 1927-1977.

[<назад] [содержание] [вперед>]

Начало войны

Перед войной

Дома у меня была спутница, как на дрожжах подраставшая сестренка (моя мать - комм.dir_for_live). Раньше, когда она была маленькая, мне поручали быть ее поводыремю. Она так свыклась с мальчишечьей командой, что у нас была за маленького пацана. Подрастая, еще больше привязалась к своей роли и участвовала во всех наших забавах. Да и пацаны привыкли к ней и разрешали ей участвовать во всех играх. Ее даже не принимали за девчонку. Вместе ходили в бассейн, стояла на атанде, когда мы лазили в чужой огород за огурчиками, исохраняла тайну, когда до бабки доходили вести о наших проделках.
Наша жизнь в Городище постепенно налаживвалась давно прошли времена ночных стояний в очередях за хлебом. Люди стали общительнее. Родственники стали чаще собираться у нас в гости и по вечерам по воскресеньям играли в лото. Иногда засиживались до полуночи, за что бабка выговаривала моим родителям.
Зимними вечерами отец читал вслух Шолохова. Я приносил книги из библиотеки, и вся семья увлекалась слушанием живого языка Донской жизни. Раз или два в неделю топили печку, и мы с сестрой устраивались на печке, слушая завывание в трубе. Бабкадо утра. иногда рассказывала сказки - но это уже для сестренки. Я не дожидался, пока все улягутся спать, стелил себе постель в зале на полу. Там, опустив пониже лампочку, до тех пор, пока кто-нибедь из взрослых не вставал и не выключал свет. Иногда, если книга интересная, я дожидался, пока все затихнут, вставал и включал свет. Иногда читал до утра.
Я еще учился в четвертом классе, когда наши купили радиоприемник "Колхозник". Может, это был первый приемник, и не только на нашей улице... Вечерами приходили соседи послушать передачи из театра, какой-нибудь спектакль. Емкость батареек ограничивала время прослушивания. Вскоре провели провода по улице, и у нас появился черный круг репродуктора. Приемник слушали иногда ночью, когда радио выключали.
Когда я учился в шестом классе, родители купили новейший в то время шестиламповый приемник, работающий от сети. Онловил все волны, и длинные, и короткие.
В воскресенье к нам приходили старухи с соседних домов и бабкины сестры, и все слушали церковную службу из Румынии. Помню, первый раз услышав церковное пение и проповедь попа, все старухи плакали, такая ностальгия была по церковной службе. Дед один раз послушал и больше не приходил.
Скоротечно прошла финская компания, у меня не оставила в памяти никакого следа. Пришел с фронта отец моего друга, дядя Вася. Ему на ногах ампутировали все пальцы. Я часто бывал у них, надеясь что-либо узнать о войне. Как и все пацаны, часто играл в войну, и хотел услышать что-нибудь героическое о войне, но за все время дядя Вася словом о войне не обмолвился. Меня это даже обижало.
Много рассказывал о гражданской войне мой крестный, воевавший в коннице Буденного. Иногда делился воспоминаниями наш фельдшер, побывавший у немцев в плену. Он неплохо знал немецкий язык, и иногда вечером, слушая радио Германии, комментировал там происходившее. По ночам я потихоньку включал радио и слушал передачи из Германии на русском языке. Услышал однажды якобы высказывание Гитлера, что он может безболезненно превратить капиталистическую систему государства в социалистическую, и в этом направлении сделал первые шаги. Капиталистов он будто бы превратил в директоров, а часть акций предприятий раздал рабочим, и они теперь сами управляют предприятиями. На уроке истории я спросил учителя об этом. Он начал вначале объяснять, что такое акции... но потом спросил, откуда у меня такие сведения. Я уже не нашутку перепугался, вспомнив, как несколько лет назад мой отец объяснялся в НКВД об отобранных садах, и ответил, что случайно слышал на улице.
После того как услышал, что фельдшер Кузьма Ильич рассказывает, какие в Германии заводы; и сейчас, когда по мирному договору в Германию идут вагоны, составы и пароходы с нашим хлебом, немцы завалят нас железками. А с нашим хлебушком они нас же и задушат. ЯЯ не выдержал и рассказал, что слышал ночью из Германии на русском языке. Он тогда сказал мне:
- Забудь, что слушал и больше не слушай. У немцев пропаганда стоит на высоком месте, они начинают дурить нас своей пропагандой. А войны нам с Германией все равно не миновать...
Это еще больше меня заинтересовало, и я потихоньку от родителей слушал радио. Много мне было непонятно. Еще недавно мы восторгались русскими воинами, которые под командой Александра Невского разбили псов-рыцарей, а сейчас фильм как-то пропал, и даже в газетах больше хвалили немцев.

Военные годы

В школе организовали кружок по изучению комбайна, также кружок трактористов и слесарей. На тракториста меня не приняли, а в кружок комбайнера приняли. Несколько занятий вели в школе, а потом ходили на колхозный двор и там на практике изучали ремонт и эксплуатацию комбайна. Большинство пацанов учебу эту бросили, а я к весне закончилл курсы и получил удостоверение помощника комбайнера. Я очень гордился, это был мой первый рабочий документ.
Летом 1941 года меня пригласили в МТС и предложили работать на комбайне. Я еще не представлял, какая работа ждет меня, но с радостью согласился, как ни отговаривала меня мама.
К этому времени отца уже забрали на войну, и я уже чувствовал себя обязанным внести какую-то лепту в семейный бюджет.
Разместились мы с комбайнером и трактористом в маленьком вагончике посреди поля. Со мной в напарниках был тоже пацан года на два старше из семьи колхозников. Он уже поработал в прошлый сезон на комбайне и подозрительно рассматривал меня. Видимо, мой вид ему совсем не понравился.
Рано утром на подводе повариха привезла завтрак. Я не привык есть так рано, но меня заставили съесть все, что наложено в котелок. Пришлось подчиниться.
Комбайн - это громадная коробка, которую тащит трактор. Мой напарник закутал шею и часть лица платком и надел закрытые очки. Потом уселся на металлическое сиденье позади комбайна с вилами в руках. Трактор потянул комбайн, а я с недоумением смотрел им вслед. Напарник сказал, чтобы я через час подошел к началу загона. В будке тикали часы, я отметил время и стал ждать. Через час я подошел к началу загона, подождал, когда придет трактор, и увидел своего напарника, всего с ног до головы в полове, сверкали только стекла очков. Он спрыгнул с сиденья и стал объяснять, что надо делать. Сняв свой платок, он вытряс кучу пыли с него и укутал меня. Было очень жарко. Я веревкой подвязал рукава и штанины брюк, и сел на жесткое металлическое сиденье. Напарник взял веревку и привязал меня к сиденью. У меня сразу все лицо и все тело стало мокрым от пота.
По мере накопления соломы в накопителе я вилами помогал сбросить ее в валок. Если пропускал валок, то к следующему валку солома уплотнялась, и чтобы ее сбросить требовались большие усилия.
Сразу, как только заработали механизмы комбайна, меня всего засыпало половой. Она проникала во все незащищенные места. Укутанный с головы до ног я неимоверно потел. Было трудно дышать через платок, но пыль хотя бы не попадала в рот и нос.
После первого круга меня ждал мой напарник. Увидев меня, как я сбрасываю солому, он убедился, что я с работой справляюсь, кивнул мне и пошел отдыхать.Первый час я еле выдержал. Руки и ноги ломило, кругом чесалось и все тело зудело. Я весь был мокрый от пота и грязный от пыли. Подъехали к началу загона, там меня ожидал мой напарник. Тракторостановился, напарник освободил меня от веревки и помог сойти с сиденья, так я умаялся за час работы. Доковыляв до вагончика, я снял с себя всю одежду, вплоть до трусов и майки, вытряс пыль и повалился на копну соломы. Я уже проклинал себя, что не послушался мамы и пошел работать на комбайн. Мне представлялся помощник комбайнера рядом с комбайнером наверху, у штурвала. Оказалось совсем не то.
Потом я привык, и на второй день убедились в моей сноровке, не привязывали меня к сиденью. А то у них был случай, когда пацан свалился с сиденья. Комбайн часто ломался, и я помогал комбайнеру в ремонте. Иногда останавливались с полным бункером зерна, но и тогда что-то регулировали и подтягивали крепления.
Вот тогда я понял, как бывает приятно отдохнуть после напряженного труда. Особенно поздним вечером, когда тебя разламывает на части, и добравшись до жесткого топчана спишь без задних ног. Рабочий день длился от расвета до темна.
К концу уборки я уже привык к тяжелой работе и не сразу после работы засыпал, слушал разные побаски, на которые русский мужик дюже ловок. Руки и ноги у меня налились мускулами, и я загорел до черноты, несмотря на то, что половину дня я был весь укутан. Уже через несколько дней я снял плотный платок, и голова меня не так донимала, а потом я вообще на железном сидении сидел в одних трусах.
Зато после уборки, когда мне на трудодни насчитали заработанное, я половину своего заработка отписал для фронта. Ведь там воевал мой отец.
Мне все же выписали мешок зерна, мешок овса, столько же пшена, воз сена и овощи: капусту, морковь, немного картошки. Все это, кроме сена, погрузили на подводу, и я, сидя на мешках, подъехал к двору. Соседи одобрительно похлопывали меня по плечу, а пацаны сгорали от зависти.
Конечно, я приврал им, какая у меня работа, но все поняли, что я работал помощником комбайнера. Увидев заработанное мною, все пацаны решили на будущий год пойти в колхоз.

Вспоминая предвоенные годы, хочется отметить улучшение жизненного уровня большинства людей. У них появились деньги. Но появилась друга проблема: мало было товаров первой необходимости. Если раньше, несколько лет назад, по ночам стояли в очереди за продуктами, то в последние годы перед войной такие очереди были за одеждой, лбувью и другими предметами. Для того чтобы мне купить пальто и ботинки, мне пришлось с мамой простоять в очереди всю ночь. Мы узнали, что в центральный универмаг завезли теплую одежду, заняли очередь с вечера, ночью дважды пересчитывались, а потом, когда подошла наша очередь, то моего размера пальто и ботинок не было. Мама взяла пальто на 2-3 размера больше. Оно было такое большое, что я его смог одеть только после оккупации. Оно чудом сохранилось у нас в мамкином сундуке, который мы с дедом закопали во время войны и обвалили на него стену.
В школе после занятий многие из учеников оставались и участвовали в разных кружках. Мы тогда были больше политизированы, чем теперешние школьники. Вечерами репетировали в кружках или готовили стенгазету. Всем находилось дело. Каждый класс не менее одного раза в неделю выпускал стенную газету, а в конце каждой четверти подбивали итоги и даже получали призы. В основном, это цветные карандаши, краски, книжки.
Было интересно. Не нужно никого упрашивать, каждый член редколлегии рисовал или сочинял про своих товарищей смешниые стихи. Много писали памфлетов на англичан, американцев и рисовали смешные карикатуры.
Наконец-то мы нашли дверь с задней стороны церкви, открываем ее своим ключом и смотрим кино с другой стороны экрана. Теперь мне не нужно каждый раз просить денег в кино. Долго мы пользовались этим ходом. Правда, приходилось смотреть с обратной стороны экрана, но мы привыкли и не пропускали ни одного сеанса. Перед показом фильма идут "Новости дня". Мы смотрим и завидуем городским ребятам, как они отдыхают в пионерских лагерях. Особенно восхищаемся Артеком. Однажды, собравшись впятером, мы решили организовать свой пионерский лагерь.
Я подогрел интерес пацанов хранившимися у меня патронами и штыком, которые я нашел в старых окопах, сохранившихся еще с гражданской войны в балках за Уваровкой. Я очистил штык, десяток латунных патронов и пулеметную ленту, чудом сохранившуюся в лесу. Пацаны зачарованно смотрели на это богатство и безоговорочно согласились идти со мной хоть на край света (это он нашел оставшееся в земле после гражданской войны, а я в детстве находил винтовочные патроны уже войны Отечественной - прямо в грядках, в лунках, под деревьями, в ручьях - прим.dir_for_live).
За неделю накопили столько продуктов, что часть оставили в нашем садике.
Рано утром 21 июня мы, нагруженные тяделыми сумками с продуктами, и каждый еще взял лопату и еще был один лом, мы отправились в поход. По договоренности каждый оставил дома записку, куда он направился. Мы уже были взрослые, каждому 14-15 лет. Мы решили пожить Робинзонами недельку. Сделать шалаш, спать на открытом воздухе. Играть, загорать, создать для себя настоящие каникулы. Готовить еду на костре. Еды на неделю хватит. Есть посуда, мы захватили с собой два ведра. Что еще нужно?
До Уваровки шли весело, и нам казалось совсем не тяжело. У хутора на речке остановились. Тут из крутых промоин били ключи с чистой и холодной водой.
Набрали воды из ключей. Отсюда начинается наша Большая Мечетка. В 100 метрах - наш знаменитый бассейн, где мы все много раз бывали. Сейчас ключ огорожен небольшим срубом, а лет 10 назад был он прямо посреди речки и почти на том месте, где проходит дорога. Я рассказал пацанам, как я в этом ключе тонул. Дед с мамой тащили тележку, ехали за арбузами. Я шел сзади босиком по щиколотку в воде. Вдруг я заметил, как из под воды бьет струя. Вода в реке была чистая, ибо питалась из таких же ключей. Я, отцепившись от тележки, подбежал к этому месту и наступил на него ногой. Меня обожгло холодной водой, и я весь с головой ушел под воду в этот бьющий из земли ключ. Видимо, я успел крикнуть, а в руке у меня была большая палка, которую я подобрал на дороге. Мама услышала и, как говорят, вытащила меня за палку. Палка меня тогда спасла. Помню еще, что меня положили на тележку в маминой кофте, и я еще долго не мог согреться. Потом меня переводили через речку только держа за руку.
Пацаны решили проверить глубину ключа. Сломали палку метра 2-3 длиной, но сколько ни пробовали, до дна не достали. А десять лет назад ключ был еще шире и, говорят, в нем тонула скотина, поэтому над ключом соорудили сруб и каждую весну обновляли.
Заправив все свои емкости холодной и чистой ключевой водой, мы гурьбой отправились дальше. Солнце припекало. Наши сумки становились все тяжелей и тяжелей. Через каждый километр мы отдыхали.
Пройдя километров десять, мы подошли к какой-то балочке измученные и мокрые от пота. Нашли дерево покрупнее и решили сделать остановку. Сбросив сумки, каждый растянулся на траве. После обеда решили отдохнуть. Утром мы не выспались, да и сильно устали, поэтому улеглись немного подремать.
Проснулись, когда солнце уже клонилось к закатую Вспомнили про шалаш, про старые окопы, до которых мы так и не дошли, и стали готовиться к ночевке. Пока собирали сушняк, рвали траву для постели, стало темнеть. Разожгли костер, попинали футбольный мяч. Когда совсем стемнело, дурачились у костра. Курили до одури. Легли на приготовленную траву. У костра болтали до поздней ночи. Постепено стали засыпать. Я, наверное, уснул последним, сидел у костра, пока не кончились дрова, а потом тоже лег на траву. Уже под утро меня разбудили пацаны. Они сильно замерзли, но у нас не было чем прикрыться. Кто-то стал роптать, зачем мы сюда пришли.
Я сдвинул остатки сгоревшего костра в сторону, положил траву на еще теплое место, и все опять улеглись. Когда проснулись, то солнце уже хорошо припекало. Позавтракали и стали обсуждать: что будем делать дальше?
Решили идти домой, а через пару дней прийти сюда более подготовленными, запасшись одеялами. Продукты решили оставить, сложив все на дереве и приметив место. А в следующий раз начнем сразу с шалаша. Этот день остался в моей памяти, как последний день мирной жизни. Когда мы пришли домой, то узнали, что началась война. ... Никто нас не пытал, где мы были. Все были в шоке. С утра в нашем доме собрались старики послушать обедню из Румынии, и первыми услышали о том, что немцы перешли границу и началась война.

Когда я подошел к своему дому, у нас на крыльце и во дворе были люди. По воскресеньям у нас часто собирались родственники за рюмкой и довечера пели песни, но сегодня люди были другие. Все ждали чрезвычайного сообщения. Женщины тихо плакали, мужчины хмуро смотрели и тихо переговаривались. Хотя все уже знали о войне, но ждали официального сообщения. Я потихоньку прошмыгнул мимо людей и стал ждать.
Никто уже не собирался идти строить лагерь. Разошлась наша дружная компания. пацаны как-то сразу повзрослели. Пока жизнь мало чем изменилась. Вскоре отца мобилизовали в армию. Вся тяжесть перевозки с бахчей и огородов легла на нас с дедом, а мама вскоре родила братишку. Я уже ни от какой работы не отказывался, тем более дед жаловался на боли в ногах. Из колхоза пришл посыльный за мной, я чуть не лопнул от гордости и сразу согласился поработать помощником комбайнера. Месяц работы в поле меня уже закалил. К тому же, я что-то заработал.
Все время у меня перед глазами был образ отца. Мы с мамой ходили его провожать на войну, даже ночевали в парке у областного военкомата. Утром, когда их строили, он прижался ко мне уже отросшей щетинистой бородой и сказал: "Ты, сын, остаешься старшим в семье, на тебя вся надежда". Кругом были пьяные мужии, плачущие в голос женщины, но мой отец был трезв, а у меня - ни одной слезинки. Кто знает, может это еще мое недомыслие, а может потому что я верил, что отец вернется живой.
Мы успели вовремя, до школы, перевезти урожай с бахчей на четырехколесной тележке (подумать только, уже в наше время мы тоже таскали такую телегу с мешками картошки! - прим.dir_for_live). Часть овощей перенесли на себе в мешках. Нашу новую двухэтажную школу заняли под госпиталь. В старой одноэтажной школе половину заняло какое-то училище. Мы занимались в пустующем бывшем монашеском доме, в котоом зимой было, кажется, холоднее, чем на улице. В наших чернильницах-непроливайках замерзали чернила, и мы писали карандашами. Раньше там было водяное отопление, а печей не было. Все было растащено.
В наш дом поставили беженцев, бежавших из оккупированных областей. Почему-то они ничего не взяли с собой из теплых вещей, но привезли патефон и два чемодана пластинок. Я впервые видел столько пластинок. Мама на своей машинке из Таичкиных платьев перешивая одежонку для их малышки. Также делились продуктами.
Были и состоятельные беженцы. Один такой стоял у соседей, и менял часы на продукты. Я случайно увидел у него в чемодане много разных ручных и карманных часов.
Ближе к зиме поток беженцев уменьшился. Зато увеличилось количество стоящих на постое солдат.
В небе часто появлялись на большой высоте немецкие самолеты. Зенитная батарея, установленная на буге за школой, их обстреливала, но я не видел ни одного сбитого самолета. По ночам иногда немецкие самолеты бомбили город. Обычно это были единичные самолеты. Бомбили район заводов, но бомбы падали за городом, где специально включали ложное освещение. Во всех домах окна оклеили бумажными полосками, и везде соблюдали затемнение. Даже у нас, в Городище, ходили по улицам, дежурили, и если у кого замечали в окнах даже полоски света, стучали в окна и предупреждали о последствиях.
Появились первые осколки от зенитных снарядов. Их находили на улица, я обнаружил один на собачьей будке, долго носил в кармане и показывал пацанам.
В школе и при МТС открыли курсы трактористов и шоферов. Я записался на курсы трактористов. На шоферов брали с 9 и 10 классов. В школу пришли военруки, это солдаты и командиры после ранения. Они не любили рассказывать про войну, но гоняли нас до седьмого пота. Девочек учили санинструкторы.
Нашего преподавателя, Вальтера Ивановича, взяли в армию и прислали из беженцев чеха по национальности Феликса Леопольдовича. Коренастый, тучный, весь заросший волосами, он хорошо говорил по-русски. Всегда одет чисто и богато, но пацаны его сразу невзлюбили и частенько подкладывали мелкие пакости. А он иногда, рассвирепев на уроке, выбрасывал ученика за дверь, взяв его за шиворот. Однажды пацан, вцепившись в парту, не дал себя от нее оторвать, так он вышвырнул его вместе с партой. Но при этом он никогда не жаловался директору школы.
Иногда через Городище гнали гурты скота. Коровы за длительный переход были истощены и еле передвигали ногами. Иногда за селом делали стоянку на ночлег, и там можно было поживиться мясом, ибо приставшую скотину резали иногда, и часть мяса продавали или меняли на бругие продукты и овощи.
Всю осень и зиму в поле за селом проводились солдатские учения. Вначале некоторые солдаты, раньше их называли красноармейцами, выбрасывали из сумок лишние концетраты. Я тоже нашел с десяток пачек прессованного горохового супа. Он был очень вкусным, ия, пока шел домой, сгрыз два брикета.
С наступлением зимы в домах расселяли красноармейцев. Иногда за ночь приводили по десять и боле молдат. Они, переночевав, утром уходили.
Клуб в церкви работал ежедневно, и каждый день после кино были танцы. Нашим девкам было приволье. Нас же, пацанов, в клуб не пускали, но у нас был тайный ход, и мы ходили, когда хотели. Правда, кино приходилось смотреть с другой стороны экрана.
По улицам села беспрерывно сновали военные грузовики, и мы, пацаны, на коньках, зацепившись за борт машины, катались целыми днями. Однажды я увидел, как пацана раздавило машиной, проехав по нему колесом, отчего даже был виден снежный след. После этого я убавил свой пыл и опасался машин.
Часто поздно ночью приводили с учений голодных солдат. бабка спешно варила пшеную каш с тыквой и их кормала. Наутро они угощали нас солдатской кашей. Особено такую кашу любила моя сестренка. Она долго выскребала все из котелка. а каша действительно была вкусной, с мясом.
наступили сильные декабрьские морозы. в одн из солнечных и морозных дней прошагало через село очень много солдат. Шли какие-то учения. Большинство из них были в ботинках с обмотками. Многие в холодных буденовках на голове. Это было какое-то вредительство, так как обратно шли и везли на санях обмороженными. Они там, в степи, ночевали при таком морозе... Тогда по радио только и говорили о вредителях.
На перегоне Разгуляевка-Сталинград сошел с рельсов и загорелся состав с военным имуществом. Говорили, что это диверсия. когда мы узнали и пошли туда с мамой, там уже все ценное растащили, мы вырубали изо льда наполовину сгоревшие солдатские обмотки и подшлемники. Потом мама с бабкой их распускали я вязали чулки, носки и варежки.
Когда наступили большие морозы, по улице бродили лошади. Почему они оказались бесхозными - видимо их тоже гнали, и летом они еще питались травой, а зима загнала их к жилью. Мне было очень жаль одну справную лошадку, и я ее подкармливал сеном. Но для лошади этого, наверное, было мало, и она у нас на гумне замерзла. Мне было так жалкоее, что я чуть не плакал.
Разгром немцев под Москвой и наступление наших войск вселило надежду на близкий конец войны. У нас дело было худо. От отца мы получили всего пару писем, и больше все заглохло с самого лета. Потом мы получили известие, что он пропал без вести. Мама часто плакала. И хотя тогда, в первый год войны, было много таких извещений, от этого легче не было.