Глава 8 ВОСХОЖДЕНИЕ ЛАВРЕНТИЯ БЕРИИ

ПОЧЕМУ БЕРИЯ?

Если Сталин в середине 1938 г. размышлял о стране, где большинство было парализовано террором, а меньшинство-мнительностью и фанатизмом, где проявляли инициативу только в писании доносов, где приходилось обходиться без лучших специалистов — офицеров, физиков, переводчиков, инженеров, агрономов, — возможно, он терялся в раздумьях. Был разрушен и личный мир Сталина: жена предпочла жизни с ним смерть; оба сына чувствовали к отцу только страх и отвращение; своих ближайших грузинских друзей, Авеля Енукидзе и Серго Орджоникидзе, он умертвил. Остались услужливые роботы Каганович, Молотов, Ворошилов, Андреев и Жданов, с которыми можно было развлекаться только пением, но не беседами: даже из записок Сталина к Моло-тову совсем исчезает бывшая нота товарищеской привязанности.

Выдвинув Ежова, Сталин сместил центр власти и сделал НКВД не просто главной исполнительной силой партии, но и мощной внутренней силой, способной свергнуть любого хозяина. Поэтому было логично поручить Лаврентию Берии сначала надзирать за Ежовым, а потом сменить его. В личном плане Берия годился идеально, так как Сталин за пятнадцать лет изучил все его недостатки — лживость и похотливость, как и его достоинства — умную, гибкую и бессердечную целеустремленность. В отличие от Ежова, Берия знал, когда нужно отступать, сдерживаться. Он был не только злопамятным садистом, но и догадливым прагматиком, способным быстро овладеть целой сферой знаний и распутать сложный узел спорных вопросов. В истории СССР Берия оказался после Сталина вторым мастером в распределении кадров. Как станет ясно в конце его карьеры, Берия мог бы приспособиться к другому политическому режиму и стать ведущим политиком в любой стране мира.

На Кавказе Берия проявил себя, как миниатюрный Сталин, убивая и терроризируя, и как гибрид Ежова и Сталина, управляя хозяйством более ловко, чем Каганович, а интеллигенцией — более мастерски, чем Андрей Жданов. Энергия и бессовестность Ежова слились у Берии с тонким умом и изощренностью Менжинского; вдобавок он любил, как ни один другой шеф ЧК-ОГПУ — НКВД, лично принимать участие в побоях и заплечных делах. Он с равным рвением поддерживал атмосферу общего террора и в то же время чинил испорченные террором механизмы в хозяйстве и Вооруженных силах СССР. Единственной помехой выдвижению Берии являлось почти неодолимое отвращение, которое он внушал многим знавшим его на Кавказе большевикам, и Сталин сумел только после истребления большей части этих ненавистников перевести Берию с Кавказа в Москву. После смерти Кирова, Енукидзе и Орджоникидзе в окружении Сталина никто уже не смел брезговать таким кровавым, лживым, честолюбивым и беспринципным коллегой-развратником. Пройдет пятнадцать лет, прежде чем он напугает Кагановича, Молотова и Ворошилова до такой степени, что покажется им страшнее и опаснее, чем Ежов.

БЕРИЯ НА КАВКАЗЕ

Лаврентий Берия родился 29 марта 1899 г. в поселке Мерхеули, недалеко от Сухуми. Отец и мать, Павле и Марта, мингрельские крестьяне, жили в хижине без четвертой стены и с дырой в крыше над очагом. Как и Сталин, Лаврентий был у них третьим и единственным здоровым ребенком1. Как и мать Сталина, мать Берии была набожной и волевой женщиной и стремилась сама решить судьбу своего сына; она была по происхождению из дворянской семьи Джакели, родственников Дадиани, феодальных правителей Мингре-лии. На сбережения матери Берии удалось получить образование в городском училище в Сухуми. Он начал учиться на инженера-гидравлика. Когда летом 1917 г. его призвали в армию, он работал инженером, потом, в период существования Закавказской республики, переехал в Баку, где опять начал учиться на нефтяника.

О революционной деятельности Берии в Баку до сих пор спорят. В 1919 г. он работал разведчиком для Мусавата, партии азербайджанских националистов, которые сотрудничали с британскиоккупантами и преследовали большевиков. Всю жизнь Берия уверял, по всей вероятности не греша против истины, что он участвовал в Мусавате в качестве агента большевиков. Подозрения возникали постоянно, и Берию не раз тщательно проверяли в двадцатые, тридцатые и пятидесятые годы2. В 1920 г. Михаил Кедров предлагал расстрелять его; в 1926 г. Дзержинский начал следствие; в 1931 г. группа грузинских коммунистов, а в 1936 г. вдова Лакобы посылали в Москву Орджоникидзе компромат на Берию. Каждый раз Берия наносил своим обвинителям жесткий контрудар3.

К середине 1920 г. Берия вернулся в Грузию, где независимое правительство арестовало его за шпионаж и посадило в Кутаисскую тюрьму. Сергей Киров, тогда посол советской России в Грузии, тайно подготавливал тбилисскую пятую колонну ко вступлению Красной армии и требовал, чтобы грузины освободили Берию. Берия вернулся в Баку, где новая азербайджанская ЧК его арестовала: только благодаря ее шефу Мир Джафару Багирову Берию быстро освободили. Судьба его, кажется, висела на волоске: из Архангельска приехал сумасшедший палач Михаил Кедров, чтобы навести порядок в развращенном национализмом и коррупцией Баку, и первым делом набросился на Берию и Багирова за панибратство с духовными лицами всех вероисповеданий и за дискриминацию армян и русских в угоду азербайджанцам и грузинам. В этот раз Берия и Багиров были спасены поручившимся за них Микояном.

К октябрю 1922 г., всего полтора года спустя после установления советской власти, Берия уже возглавлял секретно-политический отдел в грузинском VIIV. Он женился на шестнадцатилетней девушке, Нине Гегечкори, незадолго перед тем арестованной ЧКза участие в антисоветской демонстрации.

В Тбилиси, как в Москве, ЧК была составлена большей частью из представителей некоренного населения — латышей и русских. В этом многоязычном городе очень ценили Берию, который говорил по-русски, по-грузински, по-мингрельски и по-азербайджански4. В характеристиках Берии, данных начальством, иногда отмечалась его трусость, но отзывы о его усердии были похвальными: Уншлихт, заместитель Дзержинского, так высоко оценил заслуги Берии, что в 1923 г. он наградил его браунингом с дарственной надписью. В следующем году Берия оправдал доверие Уншлихта, руководя кровавым подавлением грузинского народного восстания, хотя, по-видимому, он рыцарски предупреждал мятежников о той, что VIIV все заранее известно.

Это предостережение показывает, что в Берии еще не заглохла человечность: в конце года он даже попытался подать в отставку, попросив правительство послать его в Бельгию, чтобы заниматься инженерным делом и потом работать в бакинской нефтепромышленности. Но VIIV в Закавказье уже не могло справиться без Берии. Оставаясь в этой организации, Берия, очевидно, решил сделать блестящую карьеру и сразу взялся за дело, очерняя или высылая на работу в глушь своих соперников. Грузинские чекисты, недолюбливавшие Берию, по доброй воле разъезжались по всему СССР в поисках работы в более приятной компании.

Гибель коллег ускорила восхождение Берии, и вскоре он приобрел репутацию опытного убийцы и фальсификатора. В 1925 г. в результате аварии самолета «Юнкере» под Тбилиси погибли начальники Берии — Соломон Могилевский, председатель Закавказского VIIV, и любимец Сталина Георгий Атарбеков, кровожадный армавирский чекист. Три экспертные комиссии не смогли определить причину аварии. Берия сам сочинил некролог Могилевскому:

Я видел потрясающее место гибели наших товарищей. Я видел обезображенные останки того, под чьим руководством на протяжении двух лет я вел работу в ЧК [...]. Не верится, не хочется верить... И я больше не: услышу мягкого голоса Соломона Могилевского. [...] Помню его особо внимательное отношение ко мнеи к работе АзЧК: «На-вас мы здесь опираемся», — говорил он в дружеских беседах со мной5.

Берия был опасен своим соперникам и начальникам, но верен своим подчиненным. Потом он изобретал более осторожные методы, чтобы устранить тех, кто ему мешал. В 1926 г. свояк Сталина, Станислав Реденс, стал главой Закавказского VIIV. Реденс в Одессе и в Крыму во время Гражданской войны вел себя бессердечно, но и безалаберно. В Тбилиси, не зная грузинского, он оказался не начальником, а марионеткой Берии. Первой ошибкой Реденса было то, что вопреки советам Берии он запретил аджарским мусульманкам носить чадру и закрыл багумские медресе. Аджарцы ответили вооруженным бунтом, который Берия усмирил без кровопролития, отменив все запреть! Реденса. Политический рейтинг Берии поднялся, а Реденс потерял весь авторитет. В конце концов, Берия споил Реденса, которого нашли на улице пьяным и голым; Сталин перевел его на Украину.|

К 1931 г. Берия комплектовал VIIV своими людьми, грузинами и мингрелами. Вначале тбилисская публика, привыкшая к коррумпированным и ленивым вождям, относилась к Берии положительно: он работал аккуратно, не причиняя никому лишних хлопот, и казался непритязательным — пил только вино и одевался скромно; к тому же на фоне троцкистов и воинствующих коммунистов Берия казался либералом. При помощи минимума средств, но максимально используя свою хитрость, Берия особенно ловко справлялся с политическими кризисами, например с восстанием в Аджарии против коллективизации. Эти таланты Сталин заметил и оценил.

Берия подражал в Тбилиси любому московскому новшеству. Когда Менжинский разгромил Рискую православную церковь, Берия такими же Методами атаковал Грузинскую церковь, -заточив в тюрьму на девять лет католикоса Амбросия. В 1927 г. Берия «избрал» патриархом Грузинской церкви послушного Христофора и затем запретил своим коллегам преследовать тех священников, которые еще служили. Когда Менжинский и Сталин начали искать вредителей среди инженеров и экономистов, Берия тоже подверг закавказских специалистов унижениям и арестам: бакинских нефтяников он судил за то, что они якобы работали на британское консульство и дореволюционных хозяев — Нобелей. Как в России, так и в Грузии была создана, а потом разгромлена «левая» и «правая» оппозиция. Для Сталина Кавказ являлся микрокосмом СССР, и Берия оказался идеальным наместником, подавляющим все центробежные тенденции местных народов. Кое в чем наместничество Берии было мягче, чем можно было ожидать. Коллективизация была введена в Грузии больше на бумаге, чем в действительности, но единственный упрек, который Берия заслужил от Сталина по этому вопросу, был за то, что он недостаточно занимался борьбой с вредными насекомыми в виноградниках. В 1932 г. Берии, в отличие от Косиора, удалось уговорить Кагановича снизить наполовину нормы реквизиции зерна в Грузии, он также выпросил у Кагановича для Тбилиси грузовики и автобусы, намеченные для Москвы.

Сталину Берия подобострастно льстил. Через Нестора Лакобу, у которого Сталин проводил летние сезоны в конце двадцатых и в начале тридцатых годов, Берия сблизился с вождем. Берия подавлял свое презрение к абхазам и старался любезностью преодолеть то отвращение, которое тбилисские гэпэушники внушали абхазам в Сухуми. Типичным фактотумом Берии был Надарая, который потом стал виртуозным палачом в метехской тюрьме в Тбилиси и с улицы-забирал девушек для Берии.-Первые записки Берии к Ла-кобе в 1928 г. уже отдают нарочитой доверительностью; часто Берия просит, чтобы Лакоба простил какому-нибудь грузинскому чекисту преступление или грубость; или чтобы Лакоба замолвил слово Сталину за Берию. В 1929 г. Берия отблагодарил Лакобу своим обычным подарком, трофейным револьвером с патронами, и очень любезно подыскал для маленького Рауфа Лакобы хорошее издание Жюля Верна.

В начале тридцатых грузинские вожди, чета Мамия и Мариам Орахелашвили, сильно раздражали Сталина своим потворством бывшим меньшевикам и троцкистам и небрежным отношением к героическим подвигам молодого Сталина на Кавказе6. Берия же выделялся — как единственный сталинист в Грузии.

Сталинскую оценку подтвердил Менжинский своим поздравлением по случаю десятилетия служебной деятельности Берии в 1931 г.:

10 лет существования органов VIIV Грузии записали славную страницу в историю ВЧК-ОГПУ, страницу, полную самоотверженной, героической борьбы с врагами пролетариата...

Вся эта огромная напряженная работа в основном проделана своими национальными кадрами, выращенными, воспитанными и закаленными в огне боевой работы под бессменным руководством товарища Берии, сумевшего с исключительным чутьем всегда отчетливо ориентироваться и в сложнейшей обстановке, политически правильно разрешая поставленные задачи7.

Берия окончательно восторжествовал в октябре 1932 г., когда Сталин сделал его главой не только грузинской, но и всей закавказской партии, т.е. фактически кавказским наместником. Решающую для назначения характеристику дал Нестор Лакоба, таким образом сам назначив своего собственного палача. В июне и июле

1932 г. Серго Орджоникидзе, Лакоба и Сталин обсуждали смену руководства в Грузии. На смену Орахелашвили предлагались два кандидата, Лаврентий Берия и В. И. Полонский, который враждебно относился к «пересаливанию» Берии. В архиве Лакобы сохранилась копия, написанная карандашом, с записью разговора, которую он немедленно переслал Берии:

Дорогой Лаврентий! Пишу кратко о том, на что. по-моему, необходимо тебе обратить свое внимание. [...]

Коба: Создав Бюро ЦК. не следовало его увеличить. Берия хочет получить голоса, что ли? [...]

Коба. Когда приедет Берия? (Вопрос этот был мне задан и в начале разговора).

Я. Он хотел закончить неотложные дела до 27-28 июня, а потоп приехать. Может быть, ему раньше следовало бы приехать? < Коба. Это дипломатия?! Я. Если нужно, Берия приедет теперь же. Коба (шутя): У нас свобода передвижения, приехать в тот или иной срок не воспрещается; [...]

12 июля я застал Кобу, Серго и Ворошилова. Произошел следующий разговор (диалог):

Серго: Что, вышибаете Мамию? г> Я: Нет, мы его не вышибаем. Серго: А кто его вышибает? Я: Он сам себя вышибает. Серго: Как это он себя вышибает?

Я: Мамия никого и ничего не организует, никого не призовет к порядку, он хочет, чтобы все делалось само по себе. [...]

Коба — обращаясь ко мне, спросил (указывая на Серго): Говорит, что надо Полонского посадить секретарем ЗК Крайкома. Как вы понимаете?

Я: Это было бы грубейшей ошибкой — и обращаясь к Серго — Серго, неужели вы серьезно Полонского предлагаете секретарем Заккрай-j кома?

Коба: Не он (Серго) предлагает это, а такое мнение существует в Москве.

Я: Откуда бы взялось такое мнение, ничего не поймешь? Коба: А Берия подойдет? В Закавказье? Я: Единственный человек, который работает по-настоящему-это Берия. Мы можем быть пристрастны к нему. Это вам виднее. Я могу сказать только одно.

Серго: Берия молодей, работает8.

Став первым секретарем Закавказского крайкома, Берия мог. прямо апеллируя к Сталину, действовать независимо от любого члена Политбюро или партии. Кроме политических источников власти он располагал и другими: двоюродная сестра его жены, Александра Накашидзе, работала экономкой Сталина в Москве и десять лет передавала Берии сведения обо всем, что случалось без него на кунцевской даче. Лето 1933 г. Берия провел вместе с Лако-бой, Сталиным и их детьми. Он сажал осиротевшую Светлану к себе на колени; хвастался своей преданностью, замахиваясь топором на кусты в саду Лакобы, как будто они — головы сталинских врагов. Был, правда, один опасный эпизод, вполне вероятно, инсценированный Берией, когда пограничники открыли огонь по катеру Сталина, — Берия тогда телом заслонял вождя. Следующие три лета прошли так же счастливо — охота, экскурсии в горы, игра в городки. Насторожили патриархальных абхазов только ухаживания Берии за их женами и дочерьми.

БЕРИЯ-САТРАП

В Тбилиси первым делом Берия решил исправить ошибку Ену-кидзе, выпустившего историю подпольных типографий Закавказья, где имя Сталина почти не упоминалось, и заказал новую историю большевистского движения на Кавказе. Он не любил читать, тем более писать книги и поэтому выбрал в «соавторы» ректора университета и председателя Союза писателей, Малакию Торошелидзе, и наркома просвещения, Эдуарда Бедию, которые собирали и фальсифицировали материалы, чтобы представить Сталина в качестве Ленина кавказского большевизма. Передав книгу Сталину на редактирование, Берия приписал себе все авторство, и книга стала обязательным чтением во всех вузах Закавказья. Соавторы скоро стали фантомными авторами — фантомными и в прямом, и в переносном смысле.

Применяя методы ежовщины у себя на Кавказе, Берия превзошел и Ежова, и Сталина своими познаниями о местных людях науки и искусства. Тех партийцев старого закала, кого еще не забрали Ягода и Ежов, сам Берия арестовал в 1936 и 1937 гг. Многие из них считали Сталина другом семьи и писали ему — ответа не было. Когда осенью 1932 г. Сталин в последний раз приехал в Тбилиси повидаться с матерью, Малакия Торошелидзе, Сталин и Берия обнимались и пели песни9. 16 декабря 1936 г. Сусанна Торошелидзе умоляла Сталина:

Отец, мать и старший брат арестованы... мне 17 лет... брат исключен... Вы поймите, дядя Coco... брат Леван всегда нервный [подчеркнуто Стаза своих отцов»1

Берия правил Закавказьем до 1936 г., когда: этот союз республик опять разделили на три республики, Грузию, Азербайджан и Армению, но его влияние осталось сильным и в Армении (Азербайджан тоже превращался в ад благодаря другу Берии Багирову). Берия обращался с национальными меньшинствами еще более жестоко, чем с грузинами и мингрелами: абхазы и южные осетинцы подверглись насильственной грузинофикации. В июле 1936 г. Берия лично застрелил Ханджияна, главу армянской партии11; через пять месяцев он отравил Нестора Лакобу и разгромил абхазов. Пока Ежов и Сталин наполняли Политбюро русскими, Берия делал свою партию чисто грузинской.

Еще теснее, чем старые московские большевики, грузинские большевики были связаны с интеллигенцией. Расправившись со старыми большевиками, Берия лично и беспощадно набросился на грузинских писателей, художников, музыкантов и актеров. (В отличие от Сталина, Берия композиторов не щадил.) К середине 1938 г. был уничтожен каждый четвертый член Союза писателей Грузии, а остальные потеряли, иногда навсегда, способность творить. Писателей уничтожить было легко, до такой степени они рассорились друг с другом. До прихода Берии Паоло Яшвили и Тици-ан Табидзе сами составили комиссию, которая подвергала членов Союза подобию суда и лишала некоторых права издаваться. Архив Союза содержит бесконечные дела о спорах и драках: пьяная реплика или попытка воспользоваться принадлежащим союзу «фордом» приводили к кровной мести, а фактически бериевской чистке. Мало кто предвидел, чем угрожал приход к власти Берии.

Берия скреплял свои связи с грузинской интеллигенцией не на чтениях, выставках или концертах — он заходил в гости к интеллектуалам и участвовал в их ссорах. Он любил без приглашения заходить в театр во время репетиции или приглашать писателей на встречи. Летом 1937 г. он арестовал двенадцать видных писателей и созвал остальных. «У некоторых из вас, -говорил он, — есть необъявленные связи с врагами народа. Пропускаю фамилии». Затем Берия подозвал Тициана Табидзе и сказал ему: «Среди пропущенных фамилий, товарищ Табидзе, была и ваша».

Старые большевики, например Бесо Ломинадзе, учились в од-ной школе с такими поэтами, как Паоло Яшвили и Тициан Табидлавадзе, основателями группы «Голубые рога», которая хотела сочетать лазурь французских символистов с грузинской жизнерадостностью и примирить оба элемента с большевизмом. Вначале Берия поощрял таких поэтов, назначив Паоло Яш вили членом ЦК Закавказья, Галактиона Табидзе — ЦК грузинской партии, и даже ненадежного Тициана Табидзе — членом Тбилисского совета.

Режим Орахелашвили иногда проявлял такую идеологическую строгость, что запрещал классиков грузинской литературы — Руставели как феодала и Чавчавадзе как буржуазного идеалиста. Берия же объявил, что народ будет праздновать годовщины обоих писателей, таким образом одновременно сметая и ханжеский троцкизм, и русский шовинизм.

Несмотря на свое невежество, Берия выказал поистине театральный талант. Он учился у тех режиссеров, которых он репрессировал. Он начал с директора театра Руставели, Сандро Ахмете-ли, ученика Станиславского. Ахметели бежал в Москву, где Ежов по просьбе Берии задержал его и послал назад в Тбилиси. Берия объявил его британским шпионом, пытал, пока тот не онемел и не был разбит параличом, и расстрелял его. 28 июня 1937 г. Берия сделал последний жест, устроив открытый аукцион всей собственности Ахметели не где-нибудь, а в театре.

Следующей добычей оказались «Голубые рога». Их вождь Гри-гол Робакидзе, поклонник Гумилева, имел такой громкий успех в Москве, что Серго Орджоникидзе доверчиво позволил ему с женой и приемной) дочерью поехать пожинать лавры в Германию. Но Робакидзе там остался и засел за писание антисоветских романов. Один из них«Убитая душа», содержит «гороскоп Сталина», проницательный психологический этюд:

[РОПоглощенный деятельностью, Сталин сидел в Кремле, провод с током, а не властелин: провод революционных сил, существо, но не человеческое. Электрический провод с предупреждением «Опасно для жизни». [... J Он торчал, наполненный жестоким током, непобедимый, холодная, слепая судьба советской земли и, может быть, всего мира12.

Невозвращение Робакидзе оказалось достаточным поводом чтобы перебить всех друзей писателя.

В 1936 г. грузинские писатели соперничали друг с другом в оказании гостеприимства Андре Жиду, когда он приехал в Тбилиси, Цхалтубо и Сухуми с группой французских коммунистов. Те писатели, которые предлагали Жиду обед и не менее щедрые похвалы автоматически превратились в фашистских агентов, как только Жид опубликовал свою вежливую, но убийственную антисоветскую критику «Возвращение из СССР». Лучший прозаик Грузит Михеил Джавахишвили, обрек себя на смерть замечанием: «У Андре Жида есть хорошие идеи». Отрекаться было поздно. Паоло Яшвили тщетно доказывал, что гостеприимство по отношению к приезжим знаменитостям — его подхалимская, рецидивистская болезнь, и написал стихи «К предателю Андре Жиду». «Предательский, черномордый пес Троцкого, иди за своим хозяином!» Но грузинские поэты ничем не могли спастись от того ада, который Берия им приготовил в мае 1937 г.

, Журнал «Литературная Грузия» стал рупором Берии. Целый выпуск был посвящен речи Берии об успехах грузинских писателей в перестройке своего творчества и личного поведения в соответствии с требованиями Берии и Сталина. Знаком работы нал собой было участие в новых соревнованиях или компиляциях Сначала надо было писать о детстве вождя (не говоря правды, но и не сочиняя лжи): Гиорги Леонидзе сумел написать поэму, которая соблюдала все правила игры. Берия любил систему тендеров, будь то на покрытие улиц Тбилиси асфальтом или на писание восхвалений Сталину. Он всегда принимал самый средний результат -без новаторства, но и без дешевого подобострастия. В 1934 г. каждый грузин, способный к стихоплетству, вносил свой вклад в антологию грузинской поэзии о Сталине. В 1935 г. был открыт конкурс на художественную биографию вождя. Почти все писатели, еще остававшиеся в живых в 1939 г., написали прозу или стихи в этом духе.

Берия напоминал грузинским писателям, что он издает Руставели в то время, когда Гитлер сжигает Гейне. Он настаивал, что единственный покровитель писателей — это он. К 1937 г. те произведения, что еще не были присвоены Берией, восхваляли его мудрость. Молодой подхалим Тригол Абашидзе написал: i

К ЛАВРЕНТИЮ БЕРИИ

Вы везде, там, где добывают уголь, На открытых лугах, усердно вспаханных, [Вы ведете вперед, и в нашей земле < Сталинская быль стала явью.

15 мая 1937 г. Берия ошеломил интеллигенцию своим докладом

на съезде грузинской партии. Надев форму энкавэдэшника, он прочитал список за списком — сколько произведений опубликовано или снято, как если бы это были посаженные или выкорчеванные деревья или же эксплуатируемые или заброшенные шахты. Жанр за жанром Берия подытоживал достижения и неудачи в поэзии, в прозе, в драматургии и в критике. С особенной ядовитостью Берия обрушился на критиков, будто бы вводивших публику в заблуждение. Почти сразу после этой речи Берия арестовал критика Бенито Буачидзе, который тщетно старался отвлечь внимание НКВД от своего фашистского псевдонима (ошибка футуризма, он рано полюбил Муссолини) и от своих слишком левых рапповских взглядов. Критикуя Буачидзе, Берия позаимствовал все упреки, которыми Буачидзе раньше осыпал недостаточно пролетарских грузинских писателей. Этому первому аресту грузинские поэты рукоплескали. Но за ним последовала целая волна арестов.

Берия доверил другому, более мягкому, критику — Давиту Деметрадзе организовать серию заседаний Союза грузинских писателей с мая по октябрь 1937 г., где с семи часов вечера до половины четвертого утра писатели должны были осуждать себя и своих коллег. Только два поэта не ходили на эти заседания — Галактион Табидзе и Иосеб Гришашвили: их читал с удовольствием сам Сталин, и Берия поэтому освободил их от этого страшного испытания13.

На очередном собрании писатели должны были сначала, как бы совершая ритуал, превозносить мудрость Берии, а потом признаваться в связях с теми, кого арестовали на предыдущем заседании. Злосчастную жертву потом выводили в фойе, где ее ждали энкавэ-дэшники. Голуборожцы или признавали обвинения против себя, или доказывали свою невиновность и виновность других14. Николо Мицишвили, который в 1920 г. увлек Мандельштама грузинской поэзией и благодаря тому сам заинтересовал русского читателя, был арестован прямо в Доме писателей. В 1934 г. Мицишвили напечатали на первых страницах антологии стихотворений о Сталине, и стихотворение перевел сам Пастернак. Но однажды, напившись, он вдруг откровенно высказал свое мнение о советском руководстве: из всех голуборожцев его расстреляли первым.

Русские поэты были ошеломлены смертью другого поэта, Паоло Яшвили, который дружил с Пастернаком и блестяще переводил Пушкина. Яшвили был таким убежденным большевиком, что в феврале 1921 г. он сел на белую лошадь, чтобы встретить Красную армию на окраине хоилиси. Он был хорошо знаком и с московской, и с парижской красной интеллигенцией и любил общаться со звездами науки, с бактериологом Гоги Элиавой и с инженером Володей Джикией. Чем больше этих людей арестовывали, тем труднее становилось Яшвили выбраться из -когтей Берии. Громче всех он требовал на митингах смерти для Каменева и Зиновьева, но он знал, что и сам обречен. На заседании, где его допрашивали сотоварищи по Союзу писателей, он воскликнул:

Как должен поступать советский писатель, когда он пьет вино в каком-то притоне и какой-нибудь пьяный человек, незнакомец, вдруг встает, говорит неискреннюю речь о тебе, хвалит твои литературные достижения, и ты должен сам встать и перед всеми ответить речью благодарности к человеку, который часто очень подозрителен?15

22 июля, пока коллеги обсуждали исключение поэта, Паоло Яшвили достал припрятанное охотничье ружье и застрелился. Пленарное заседание писателей сразу постановило, что отныне нельзя будет вспоминать о Яшвили иначе как с «безбрежным отвращением» и что каждый должен осудить его «предательскую» деятельность. Тициан Табидзе молча вышел из зала, и ему инкриминировали декадентство и связи с невозвращенцем Робакидзе. Тициан спокойно дожидался ареста, написав за это время свои самые прочувствованные и мудрые стихи:

Еще немало прейдет племен, о. Может быть, высохнет Понт Эвксинский, Но все-таки горло поэта, разрезанное от уха до уха, Будет жить в атоме стиха.

Табидзе медленно пытали, пока он не умер. Когда палачи потребовали, чтобы он назвал своих сообщников, он перечислил всех покойных поэтов Грузии — рассылая плохо образованных энкавэ-дэшников по всем кладбищам Тбилиси.

На этих заседаниях только один писатель говорил, что хотел. Это был отец будущего президента Грузии и романист Константин Гамсахурдия. Гамсахурдия защищал Тициана Табидзе и требовал, чтобы писатели, работающие в НКВД, молчали. Он передал собранию слова, сказанные ему Орджоникидзе, о том, что «нельзя посылать несогласных интеллигентов в лагеря, потому что такая политика — подражание Гитлеру». Он намекал, что можно и не подражать московскому террору, — грузинам нельзя обрезать деревья

грецкого ореха так, как русские обрезают елки. Гамсахурдия был, как и Берия, мингрел, но с совершенно другим прошлым. Он был уполномоченным независимой Грузии в Германии16 и по возвращении, в Грузию был сослан на Соловецкие острова. Когда его освободили, он перевел на грузинский язык дантовский «Ад» и в начале коллективизации написал гротескный роман, «Похищение луны», в котором активист, похожий на Берию, насилует собственную мать и убивает отца. Тем не менее Берия любил Гамсахурдию (он знал, что из всех здравствующих грузинских прозаиков Сталин ценит только Гамсахурдию, хотя он его читал с редакторским карандашом в руке). Берия подарил ему револьвер с серебряной надписью. Однажды Гамсахурдию арестовали за роман с троцкисткой Лидией Гасвиани, главой государственного издательства. Берия лично выпустил его, заметив, что связи с врагами народа разрешаются, если они чисто сексуального характера. Гамсахурдию и Берию связывала странная смесь взаимных увлечений, уважения и ненависти.

В Грузии был еще один прозаик, который по гениальности и популярности не уступал Гамсахурдии, — Михеил Джавахишвили. Но он, храбро похвалив Яшвили за мужественное самоубийство, обрек себя на гибель. 26 июля 1937 г. грузинский Союз писателей постановил: «Михеил Джавахишвили, как враг народа, шпион и диверсант, должен быть исключен из Союза писателей и физически уничтожен». Один храбрый друг Джавахишвили, Геронти Ки-кодзе, не принимал участия в голосовании и демонстративно вышел из зала. (Его почему-то не арестовали.) Джавахишвили били в присутствии Берии, пока он не подписал признания; его расстреляли 30 сентября. Его имущество разграбили, брата расстреляли, а вдову превратили в затворницу на следующие сорок пять лет.

Берия истребил почти всех видных армянских, абхазских и южноосетинских интеллигентов, но русских он не имел права трогать, если ранее они еще не подвергались аресту. К концу 1937 г. Берия приостановил свой террор и собрал в оперном театре оставшихся в живых интеллигентов. Он объяснил, что все жертвы — инженеры, режиссеры, поэты — были замешаны в одном огромном заговоре, имевшем целью распространить эпидемию тифа, продать Аджарию туркам и убить Лаврентия Берию.

Как и Ежов, Берия совращал или насиловал женщин, заблаговременно арестовывая мужей, любовников или отцов. В отличие от

Ежова, он не скрывал своих пороков от публики. На заднем сиденье своего открытого «бьюика», сидя между двумя телохранителями, Сихарулидзе («сыном радости») и Талахадзе («сыном грязи»), Берия медленно патрулировал улицы, — заманивая или похищая школьниц. Когда его перевели в Москву, Берии пришлось на какое-то время воздержаться от таких экспедиции, и только после Второй мировой войны вместе с новыми телохранителями, Саркисяном и бывшим палачом Надарая, Берия опять начал охотиться на молодых девушек. Он внушал отвращение партийным товарищам, таким же кровожадным, как и он, похотью, с которой он смотрел на их жен1, любовниц и дочерей.

НАВЕДЕНИЕ ПОРЯДКА ПОСЛЕ ЕЖОВА

Первые два месяца в Москве Берия осваивался с осторожностью. С середины ноября 1938 г. он уже с большей уверенностью приступил к смене курса. Жертв террора брали теперь не наугад, а — как до 1936 г. — на основании связей с уже арестованными. Те чистки, которые Ежов затеял в армии, в НКВД, в комсомоле, в Наркомате иностранных дел и среди интеллигенции, были или прекращены, или расширены. Расстреляв людей, назначенных Ежовым, Берия осчастливил НКВД, штат которого почувствовал, что новый шеф не только пользуется доверием Сталина, но и вводит кавказскую систему отношений между начальством и рядовыми служащими. За предательство Берия будет наказывать жестоко, но верных он не предаст. После непредсказуемой скорпионской неблагодарности Ежова Берия показался чекистам принципиальным человеком.

Берия быстро научился своему делу, но вначале часто спрашивал у Сталина советов — в отличие от Ягоды и Ежова, он плохо знал московскую элиту, писателей, журналистов, военных, дипломатов. Начиная с сентября 1938 г., с небольшими перерывами, Сталин и Берия работали в одном кабинете, по крайней мере два раза в неделю, иногда каждый день. Вначале эти встречи продолжались меньше часа, но к весне 1939 г. их длительность увеличилась до двух часов. В 1940 г. Берия иногда запирался со Сталиным с шести часов вечера до пяти утра. Даже после 1949 г., когда Сталину минуло семьдесят лет и он принимал все меньше людей, проводя с ними все меньше времени, Берия приходил каждую неделю на два часа.

ентия БерииПервым делом Берии было избавление НКВД от последних ежовиев и от горсточки людей Ягоды. С сентября 1938-го по февраль 1939 г. было арестовано девяносто семь кадровых энкавэдэш-ников (столько, сколько Ежов арестовал за все свое время). Большую часть расстреляли даже до расстрела Ежова, но кое-кого доили до последней капли, чтобы накопить материал для дальнейших арестов. Такой жертвой оказался свояк Сталина Станислав Реденс, арестованный по личному ордеру Берии. Ключевые вакантные места заполнили бериевцы из Тбилиси.

Что касается рядовых чекистов, то Берия за один год повысил их уровень грамотности: он завербовал столько людей с высшим образованием, что они составили 35% (раньше — всего 10) всего состава НКВД, а людей без среднего образования стало меньше — их доля упала с 42 до 18%. Славянский шовинизм Ежова был разбавлен переводом кавказцев из Тбилиси (не все были грузинами). Самыми влиятельными пришельцами были Серго Гоглидзе, бывший и при Ежове комиссаром госбезопасности, и заместитель Гоглидзе, Михеил Гвишиани. Берия послал Гоглидзе в Ленинград, а Гвишиани во Владивосток; над Белоруссией же надзирал Лаврентий Цанава17. Узбекистан тоже получил грузина, точнее, мингрела, Алексия Саджаю, который за двадцать лет до того под псевдонимом доктора Калиниченко прославился как самый страшный садист в Одесской ЧК. Таким образом, можно сказать, что в 1939 г. большая часть территории СССР оказалась под контролем грузин и мингрелов.

Из подопечных Берии самыми влиятельными были тбилисские армяне, братья Богдан и Амаяк Кобуловы, бакинский грузин Владимир Деканозов и Соломон Мильштейн, виленский еврей, который работал с Берией с самого начала и был самым страшным из мучителей тбилисской ЧК. Амаяк Кобулов вскоре стал советником в советском посольстве в Берлине, а Деканозова потом назначили советским послом в гитлеровской Германии. Богдан Кобулов, на редкость самоуверенный зверь, стал заместителем Берии.18 Мильштейн выполнял одну из ключевых миссий НКВД — контроль советскими железными дорогами.

Был среди команды Берии один интеллигент; кавказский русский Всеволод Меркулов, недоучившийся физик из Петербургского университета, потом выказавший свою твердую волю в подавлении аджарского восстания 1929 г. Самый дикий чекист в команде Берии j тбилисский еврей Леонид Райхман, заведовал учебн заведениями НКВД. У Берии имелся и любимый аристократ, князь Шалва Церетели, храбрый, но очень недалекий сокамерник Берии в кутаисской тюрьме, который одно время был бандитом, а потом служил в грузинской ЧК в качестве профессионального убийцы. Как и у Ягоды; у Берии был не только символический аристократ; но и символический латыш — А. П. Эглитис из Тбилиси. Берия дополнил свою команду двумя военными — Сергеем Кругловым, танковым механиком, а теперь главой отдела кадров, и Иваном Серовым, который научился своему ремеслу, будучи комиссаром украинского Н КВД (и потом прославился на весь мир подавлением Венгерского восстания 1956 г.). Берия допустил большую ошибку, назначив двух русских, Круглова и Серова, — в конце концов они егоггоедадут.

Из людей, назначенных Ежовым, Берия сохранил только нескольких. Павел Мешик, украинский специалист по госбезопасности, оказался слишком необходимым человеком, и его сделали главным экономистом НКВД; Яков Раппопорт, единственный долгожитель из латышских евреев, не переставал применять рабский труд для строительства каналов; Леонид Баштаков, заведующий дисциплиной в школах ОГПУ и НКВД, отвечал за все тайные убийства, так называемые спецоперации; Лев Влодзимирский, русский, несмотря на польскую фамилию, при Ягоде управлял Северным Кавказом, у Ежова работал в отделе госбезопасности в Москве, ау Берии возглавил государственную охрану.

У Ежова были некоторые особо даровитые следователи, которых казнить было нельзя. Есаулов, выжавший из Ежова полное признание вины, и Лев Шварцман, полуграмотный палач, выдвинутый Ежовым за эффективное избиение заключенных и сочинение их показаний. Борис Родос, до полусмерти избивший Ежова, также оправдал доверие Берии, который поручил ему уничтожить всех чекистов и партийцев, которые могли или хотели бы бросить тень на бакинское прошлое Берии. Чтобы угодить Берии, Родос пытал и убивал многих кавказцев, включая Бетала Калмыкова, первого секретаря Кабардино-Черкесии, и младших братьев и секретарей Серго Орджоникидзе. Каким-то чудом сам Родос, посвященный во множество тайн из прошлого своего хозяина, уцелел.

Летом 1939 г. партийное руководство Средней Азии вслед за кавказцами познало всю тяжесть руки Родоса. Он работал в тюрьме Лефортово, специально оборудованной для палачей, но сам не использовал для пыток дубинки, наркотические препараты или электрический ток — он просто избивал людей ногами и мочился им в рот. Берия приобрел еще одного садиста, Александра Ланг-фанга, который начал свою карьеру бетонщиком, а потом стал известным палачом, превращая дипломатов и коминтерновцев в неузнаваемые куски мяса. Но страшнее всех был Шварцман, который особенно любил мучить женщин и потом записывать их признания, с грамматической изящностью, которая удивляла всех, кто знал о его полной необразованности19.

Как и Ежов, Берия неумолимо разыскивал бывших энкавэдэшкиков, перешедших на службу в другие ведомства. Вообще, из тех чекистов и коминтерновцев, кого арестовал Ежов, Берия почти никого не щадил. Белу Куна допрашивали еще целый год, пока не расстреляли в конце 1939 г., зато его сожительница Розалия Землячка, любимица Сталина, сохранила свое кресло в Контрольной комиссии партии.

Из энкавэдэшников, арестованных Ежовым, Берия сохранил только одного, Андрея Свердлова, сына Якова Свердлова. Мальчиком он воровал у Ягоды сигареты и, как только подрос, стал самым молодым следователем в ОГПУ. Когда Ежов его арестовал, его допросили с удивительной мягкостью и повели к Берии в кабинет. Берия извинился перед Свердловым от имени ЦК и назначил его помощником того следователя, который только что допрашивал его. В 28 лет Свердлов стал специалистом по академикам, поэтам и женам старых большевиков: его особенно боялись за странную смесь интересной умной беседы с крайним физическим насилием. Он зубы и заговаривал, и выбивал.

Из всех чекистов только один осмелился протестовать против назначения Берии. Михаил Кедров, который, поправив свои расшатанные садизмом нервы, стал директором Института нейропсихологии, вместе с сыном Игорем решил еще раз осведомить Сталина о двурушничестве Берии в Баку. В начале 1939 г. Берия арестовал сначала отца, а потом и сына. Но неожиданно для Берии Верховный суд оправдал Михаила Кедрова. Только в октябре 1941 г., когда целый поезд увозил заключенных из Москвы в Саратов, Берия смог без приговора расстрелять Кедрова.

Берия без колебаний уничтожил последний островок гуманности в империи Ежова — лефортовскую больницу, куда временно помещали заключенных, чтобы привести их в нужное состояние для дальнейших пыток. Анна Анатольевна Розенблюм, «лефортовская добрая фея», следовала старинным традициям русских тюремных врачей, например доктора Гааза, выходившего молодого Достоевского в Омске. В течение двух лет в Лефортово Анна Ррзенб-люм засвидетельствовала сорок девять случаев смерти под пыткой и гораздо большему числу людей восстановила здоровье. Люди, прошедшие Лефортово и ГУЛАГ, помнят ее как последнего порядочного человека в НКВД. 31 января 1939 г. она была арестована по приказу Берии, и вскоре Борис Родос пытал ее. Осужденная как польский шпион, она вернулась в Москву через пятнадцать лет и дала показания против своих палачей.

Казалось, что НКВД удалось реформировать. Правда, офицеры все еще присваивали мебель и квартиры арестованных, но теперь Берия постановил, что «мебель подлежит учету и выдается временно служащим, поселенным в этих квартирах». Арестантов возили по городу уже не в «черных воронах», но менее демонстративно — в фургонах с надписью «Хлеб», «Овощи», таким образом пропагандируя сразу две неправды.

Берия еще хотел придать НКВД ту видимость культуры, которой могла похвастаться Красная армия, и поэтому учредил единственный в мире ансамбль песни и пляски тайной полиции. Первое выступление ансамбля было приурочено к официальному шестидесятилетию Сталина в декабре 1939 г.20 В 1941 г. именно в этом ансамбле нашел себе приют драматург Николай Эрдман, который в двадцатых годах разгневал Сталина своей «антисоветской» пьесой «Самоубийца». Затем в 1933 г. Эрдман был арестован и получил три года ссылки в Сибири за то, что он уговорил великого актера Качалова декламировать перед Сталиным его легкомысленные басни, например:

Однажды VIIV явилося к Эзопу И — хвать его за жопу. Смысл басни сей предельно ясен. Довольноэтих самых басен2 .

Советские граждане начали думать, что Берия вернет в НКВД правосудие и умеренность, когда освобождали сотни, даже тысячи арестованных, а энкавэдэшников арестовывали или увольняли за фальсификацию дел. Освобожденные могли объявлять свою невиновность и разоблачать незаконные пытки, но они не знали, что Сталин в том же году подтвердил в письменной форме свое разрешение НКВД пользоваться «физическими методами воздействия».

Генеральный прокурор Андрей Вышинский с привычной гладкостью сменил систему на бериевский «правовой порядок» (хотя целый год ему понадобилось писать записки Сталину, требуя, чтобы НКВД согласовывал аресты с прокуратурой). Он инсценировал открытые демонстрации законности: группа ветеринаров, осужденных за распространение сибирской язвы среди скота, нашла себе адвоката, Бориса Меньшагина, которому удалось добиться их оправдания и ареста прокурора НКВД22. Сам Вышинский ушел из прокуратуры в правительство; [став заместителем председателя Совнаркома, где он продолжал выживать своих коллег, бросая их волкам на съедение. Он истреблял любого прокурора, имевшего хоть каплю совести и законности в душе. Фаина Нюрина, находившаяся в опасности уже потому, что была еврейкой, подписала ордер на собственную смерть в 1937 г., когда она процитировала революционерку Олимпу де Гуж: «Женщина имеет право всходить на эшафот, ей должно быть дано право всходить и на трибуну»23. А после падения Ежова Вьшшнский-спокойно отдал в руки Берии своего беспощадного подчиненного, Григория Рогинского, с помощью которого Вышинский избавился от таких опасных соперников, как Крыленко; Берия передал Рогинского, заклейменного как контрреволюционер, Кобулову и Влодзимирскому на избиение24. Проку: ратура в 1940 г. была поручена Виктору Бочкову, военному без всякого юридического образования, который советовал Ежову и Берии, каких офицеров лучше арестовать. Берия не сомневался, что Бочков будет перегибать палку по требованию НКВД.

В армии было гораздо меньше арестов после ареста Ежова. В 1939 г. уволили всего 847 офицеров и арестовали только сорок одного. (При Ежове уволили 38 тыс. и без малого 10 тыс. арестовали.) Офицер флота, Петр Смирнов-Светловский, арестованный в марте 1939 г., был почти последним обвиняемым заговорщиком в Вооруженных, силах. В том же году Берия снова принял в армию 5570 уволенных офицеров25. Через два года НКВД составил список еще 18 тыс, военных, еще не умерших в ГУЛАГе, и перевел несколько тысяч прямо из ГУЛАГа на фронт.

Тем не менее при Берии население ГУЛАГа продолжало расти: к началу 1939 г. насчитывалось 1 344 408 человек, не говоря о 315 584 в лагерях исправительного труда и приблизительно столько же — в тюрьмах. Суды теперь оправдывали кое-кого из обвиняемых в контрреволюции. Гораздо меньше людей расстреливали. В 1939 г. за контрреволюцию расстреляли 2552 (по сравнению с 328 618 в .), а в 1940 г. еще меньше — всего 1649, если.не считать 22 тыс. пленных поляков, убитых в Катыни и других местах, или зэков, уничтоженных охраной в ГУЛАГе. Смертность в лагерях упала — в 1939 г. умерло 50 тыс. человек, вдвое меньше, чем в 1938 г. Говорят о бериевской амнистии, но факты свидетельствуют об обратном. В 1939 г. освободили из ГУЛАГа 223 622, т.е. меньше, чем в 1938 г. (279 966). В 1940 г. освободили больше: приблизительно 300 тыс Если сравнить такие цифры с притоком новых заключенных — в 1939 г. 749 647 и в 1940 г. 1 158 402, — то становится очевидным, что никаких послаблений на самом деле не было. Буи», вал такой же массовый террор, как раньше, только смерть осужденных наступала уже не так быстро и неизбежно.

Сталину нужен был не более гуманный; а более гибкий НКВД. Теперь он все чаще издавал приказы убить кого-либо без ареста и без суда. При Ягоде и Ежове такие убийства большею частью происходили за границей, а теперь они становились почти нормальным явлением в СССР В лагерях бывшие работники НКВД уничтожали таких неудобных и болтливых заключенных, как Карл Радек. В Москве такие убийства свершались прямо-таки мастерски. Одним из первых в июле 1939 п был убит советский посола Китае ИватБовкун-Луганец. Его решили, не арестовывать, чтобы остальные советские дипломаты вПекине не впали в панику. Берия и Кобулов забронировали целый железнодорожый вагон, чтобы увезти Бовкуна-Луганца с женой в Цхалтубо. В том же вагоне ехали три офицера НКВД — двое приближенных Берии, Влодзи-мирский и Шалва Церетели/а также эстонский еврей Веньямин гульст. Церетели убил посла, Влодзимирский избил жену, — а Гульст задушил ее. На вокзале в Кутаиси тела погрузили в мешки. Глава грузинского НКВД, Аксентий Рапава, повез тела по горным дорогам, где инсценировали аварию. Шофера застрелили и всех троих похоронили в Тбилиси?. По приказу Сталина тела посла и его жены эксгумировали и перезахоронили с полными почестями.

Тем же летом Сталин решил наказать маршала Григория Кулика за недовольство, высказанное во время чистки Красной армии. Самого маршала надо было хотя бы на время сохранить, так как его опыт артиллериста был необходим в начавшейся вскоре финской войне. В 1940 г. решили убить его жену. Две недели Влодзимирский, Церетели и Гульст стерегли квартиру Кулика, пока жена не вышла одна. Ее допросил Берия, якобы вербуя ее как агента НКВД, а затем Кобулов послал ее в Сухановку, гдеБлохин ее расстрелял. От

чаявшийся Кулик объявил ее в розыске — неизвестно, догадывался ли он о судьбе жены26. ВлодзимирскиЙ и Церетели получили наградыГульста сделали заместителем наркомвнудела в только что захваченной Эстонии. У Сталина, кажется, еще были планы таким же незаметным образом избавиться от Максима Литвинова и Петра Капицы, но он приказал Берии пока не приводить приговора в исполнение. Алексея Каплера, первого любовника своей дочери, Сталин приказал просто избить.

ПОСЛЕДНИЕ ИНТЕЛЛИГЕНТЫ

Первой большой задачей, которую Сталин поручил Берии, был показательный процесс над огромной сетью так называемых шпионов. Десятки интеллигентов и партийцев давали показания, обрекающие чуть ли не всех еще не арестованных писателей, послов и служащих в Наркомате иностранных дел. С момента первого ареста до последней казни прошло два года, но сам показательный процесс не состоялся. Сталин раздумал, может быть потому, что он был озабочен своим новым договором с Гитлером и разделом Восточной Европы, и к тому же многие из обвиняемых или намеченных для арестов могли еще пригодиться.

Козлом отпущения избрали журналиста Михаила Кольцова. Он был почти единственным журналистом в «Правде», который умел писать и интересно, и идеологически корректно. Хотя он выглядел хрупким и хилым, его ловкость и храбрость — он был одним из первых советских летчиков и работал корреспондентом на многих фронтах, от Кронштадта до Барселоны — сделали его известной и популярной фигурой. Кольцов старался не отходить от сталинской линии и не раз помогал энкавэдэшникам убивать «врагов народа» среди своих знакомых, но его проза иногда была по-настоящему сатирической47. «Испанский дневник», летопись идеализма и цинизма гражданской войны в Испании, был известен по всей Европе. По отношению к этой войне СССР занял номинально нейтральную позицию, поэтому Кольцов воевал под псевдонимом Дон Мигуэль.

Сталин, Ежов и Берия смотрели с недоверием на советских участников в испанской гражданской войне. Такие военные советники, как Владимир Антонов-Овсеенко, советский генеральный консул в Барселоне, или журналисты вроде Кольцова легко заражались троцкизмом и другими ересями испанских республиканцев. Агенты НКВД в Испании поэтому тратили больше сил на похищение и уничтожение тех вождей республиканцев или командиров Интернациональной бригады, которые уклонялись от сталинизма, чем на борьбу с фашистами генерала Франко. Сталин был уверен, что поражение Испанской республики было вызвано не диверсиями Н КВД, а предательством троцкистов;

На Кольцова Сталин уже двадцать лет копил обиду. В 1918 г. Кольцов находился в своем родном Киеве, где под немецкой властью он печатал либеральные антибольшевистские статьи. В 1923 г., несмотря на возражения Сталина, Кольцов опубликовал в «Огоньке» (долговечном журнале, который он и основал) фотомонтаж «День в жизни Троцкого». В 1935 г. Кольцов отвечал за организацию Всемирного конгресса писателей в поддержку культуры против фашизма, но он не смог заставить участников конференции так же громко хвалить Сталина, как они ругали Гитлера. Хуже того, этот конгресс шантажировал Сталина, требуя, чтобы он прислал не партийных бюрократов (все были одеты в одинаковые костюмы казенного покроя), а настоящих писателей Пастернака и Бабеля18. Кольцов тем не менее не порвал ни с Анри Мальро, ни с Андрс Жидом, которые, видимо, отстранялись от Сталина, и даже пригласил Жида в СССР. Кольцов поощрял неподконтрольные НКВД встречи Жида с советскими интеллигентами и, когда Жид вернулся во Францию, не смог ни отговорить его от печатания своей книги «Возвращение из СССР», ни оспорить его «клевету».

Когда Кольцов-Дон Мигуэль вернулся из Испании, Сталин принял его с напускным добродушием. 14 мая он вызвал Кольцова на продолжительную беседу с участием Ворошилова и Ежова. Они обсуждали, почему республиканцы терпели неудачу за неудачей. В конце беседы Сталин встревожил Кольцова вопросом, есть ли у него револьвер, и двусмысленным советом воспользоваться таковым, чтобы застрелиться. Кольцов передал своему брату, что он прочитал в глазах Сталина осуждение — «слишком прыток». Уже 27 сентября Берия и Кобулов прислали Сталину справку по агентурным и следственным материалам29. Когда 13 декабря 1938 г. Кольцов был арестован, он узнал, что следователь, который не мог написать двух слов без трех орфографических ошибок, был убежден в существовании заговора всех не арестованных русских прозаиков и поэтов. Арест Кольцова, почти единственного уважаемо: го во всем мире советского интеллигента, потряс всех.

После ареста Кольцова Сталин вызвал Александра Фадеева, секретаря президиума Союза писателей, чтобы тот стал соучастником.

К августу у НКВД накопилось достаточно материала, чтобы сделать из Гнедина и Кольцова руководителей всеобъемлющего заговора дипломатов и интеллигентов.

ком расправы30, Фадеев застал Сталина, читающего две папки с показаниями Кольцова под пыткой. Сталин дал ему прочитать их и сказал: «А теперь вы поверили в его виновность?» Кольцов признался, что его завербовала и французская, и немецкая разведка, вместе со всеми его французскими друзьями и его немецкой подругой Марией Остен. В заговор якобы были вовлечены Бабель, Пастернак, Эренбург и Алексей Толстой.

Шварцман и Райхман, самые хитрые из следователей Берии, допрашивали и пытали Кольцова дальше, и он признался в связях с теми, кто уже был расстрелян или ждал немедленного расстрела. Кольцов дружил с Радеком; он был знаком с заместителем Ягоды Георгием Прокофьевым, жене которого он давал работу. Он признался в рабочих и интимных отношениях с женой Ежова. В Испании он, конечно, не мог не знать Вальтера Кривицкого и Александра Орлова, которые перебежали на Запад. Шварцман и Райхман составили для Кольцова список всех живых и свободных, на которых они искали компромат. Он без угрызения совести донес на Владимира Ставского, секретаря Союза писателей, и разоблачил Анри Мальро как шпиона. Но пытки не прекращались, и к маю 1939 г. Кольцов давал показания на людей, которых он любил и уважал, на Всеволода Мейерхольда, на пятерых советских послов — Владимира Потемкина и Якова Сурица в Париже, Ивана Майского в Лондоне, Бориса Штейна в Риме, Константина Уманского в Вашингтоне, не говоря уж о Максе Литвинове. Всех этих «космополитов-интеллигентов» якобы развратила западная разведка.

В поддержку признаний Кольцова Берия арестовал Евгения Гнедина, заведующего отделом печати в Наркомате иностранных дел. Гнедин каким-то чудом в конце жизни смог написать свои воспоминания о том, как Кобулов и Берия пытали его, выбивая показания против Литвинова:

Кобулов со всей силы ударил меня кулаком в скулу, я качнулся влево и получил от сидевшего рядом лейтенанта удар в левую скулу. Удары следовали быстро один за другим [...] так боксеры работают с подвес< шейным кожаным мячом. Берия сидел напротив и со спокойным любопытством наблюдал, ожидая, когда знакомый ему эксперимент даст должные результаты31;

Поздним вечером 1 февраля 1940 г. под председательством Ульриха состоялся суд над Михаилом Кольцовым, который отказался от всех показаний, но был, конечно же, расстрелян той же ночью, Именно тогда вывели на расстрел и Всеволода Мейерхольда, размозжив ему перед этим обе ноги. Как и Кольцов, Мейерхольд перед судом отказался от показаний; зря он писал протесты Молотову;

Клали на пол лицом вниз, резиновым жгутом били по пяткам и по спине, когда сидел на стуле, той же резиной били по ногам... меня бшж по лицу размахами с высоты [...]

Когда эти места ног были залиты обильным внутренним кровоизлиянием, то по этим красно-сине-желтым кровоподтекам снова били жгутом, и боль была такая, что казалось, что на эти места лили крутой кипяток. Я кричал и плакал от боли32.

Через неделю Ульрих приговорил к смерти и Бабеля. Всех троих расстрелял лично Блохин, и их останки были сброшены в яму № 1 на Донском кладбище. Ульрих с улыбкой осведомил брата Кольцова, что официальный приговор «десять лет без права переписки» означал, что Кольцов жив и находится в каком-то уральском лагере.

Из осужденных по делу Кольцова многие никогда не узнали, что они когда-то стояли на краю пропасти. Дипломаты не были расстреляны: Майский остался послом в Лондоне, Литвинова заменили Молотовым в мае 1939 г., так как Риббентроп вряд ли подписал бы договор с евреем, но его пощадили на случай смены союзников.

Совершенно отдельно Сталин расправился с Борисом Пильняком, чья «Повесть непогашенной луны» так его взбесила. Последние русские прозаики замолкли: Михаил Булгаков, уже ослепший, умирал, а Андрей Платонов был поглощен безысходной депрессией. После убийства Мейерхольда и его жены остальные театральные режиссеры тряслись от страха. В кино Сталин решил лично надзирать над всеми режиссерами, в особенности над Сергеем Эйзенштейном33.

Несмотря на свою профессию инженера, Берия был, по крайней мере до начала войны, не менее жесток с инженерами, биологами и физиками, чем с писателями. В Грузии он убил бактериолога мировой известности Гоги Элиаву (из-за любовшщы Элиавы) и лучшего инженера Закавказья Володю Джиквдо. Приехав в Москву, Берия первым делом арестовал Андрея Туполева и Сергея Королева, без гения которых не было бы ни советской авиации, ни ракет. Берия понял, что такие люди — необходимы, и создал для

них особые условия. Они работали дальше в тюрьмах-институтах, под гнетом обещаний («Самолет взлетит, ты получишь Сталинскую премию и свободу») и угроз («Самолетупадет, итебя расстреляют»).

Несмотря на ужасы, свершавшиеся во всех тюрьмах страны, среди интеллигенции оказались мыши, убежденные, что кот ушел. Правда, советская цензура в 1939 г. стала относительно слабой, до такой степени, что можно было подумать, что ее отменили. Печатали похабные письма Александра Чехова брату Антону; набирали в типографии собрание стихотворений Анны Ахматовой. В Грузии молодой Иван Иоселиани напечатал повесть «Теймураз ИТ», с ностальгией воспевавшую последнего грузинского самозванца. По всему СССР журналы печатали материалы, которые раньше обрекли бы и автора, и издателя на ГУЛАГ, — всесоюзный географический журнал напечатал гомосексуальныелюбовныеписьмаНиколая Пржевальского его любимому казаку.

Вскоре убедились в фиктивности этих послаблений. Новый любимец Сталина Андрей Жданов советовал Берииу как навести порядок в литературных делах. Иван Луппол, редактор писем Александра Чехова, умер в лагере; собрание стихотворений Анны Ахматовой превратили в макулатуру. Взбесившийся Жданов намарал на докладной в ЦК, цитирующей сотню лучших строк Ахматовой как доказательство «малохудожественности» ее поэзии:

Просто позор, когда появляются в свет, с позволения сказать, сборники. Как этот Ахматовский «блуд с молитвой во славу Божию» мог появиться в свет? Кто его продвинул?34 6

Берия освободил в 1939 г. кое-каких людей науки, например почвоведа Бориса Полынова и тех профессоров, которые раньше занимались западными и южными славянскими языками. Эту группу репрессировали в начале 1930-х гг., потому что их предмет ты связывали их с буржуазными государствами Центральной Европы и Балкан, и они давали своим студентам читать средневековые религиозные тексты. Невозможно было убедить Андрея Вышинского, тогдашнего ректора Московского университета, что для изучения церковнославянского языка необходимо читать Евангелие. Однако к 1939 г. Сталин, пренебрегая марксистской идеологией, пересмотрел русскую историю и место России среди ее младших братьев-славян: лингвисты-слависты получили не только свободу, но и кафедры.

То, чего Маркс с Энгельсом в науке двадцатого века не предвидели, сильно расстраивало подручных Сталина. Теория относительности Эйнштейна и квантовая механика Планка, казалось, отрицали материализм, бесконечность времени и пространства и все построения марксизма. Сталин и Жданов, которому Сталин поручал вопросы философии, с трудом мирились с фактом, что без Эйнштейна и Планка современной электроники и атомной энергии не будет. В конце концов, символически обличая буржуазный идеализм, советские физики продолжали усваивать эти буржуазные теории. Тем не менее немецкий физик Ханс Гельман, убежавший от нацистов и опубликовавший в СССР «Квантовую химию», был расстрелян, а его коллеги, Юрий Румер и Николай Фукс, арестованы — первый Ежовым, второй — Берией. Лев Термен, изобретатель телевидения и одного из самых удивительных музыкальных инструментов (терменвокса), был увезен в ГУЛАГ. Три блестящих физика-теоретика, Матвей Бронштейн, СП. Шубин и Александр Витт, погибли в 1938 г. Профессор Иван Башилов, единственный человек в России, который умел выделять радий из урания, был арестован в 1938 г., чтобы копать ямы около завода, который он сам построил. Когда завод под руководством НКВД уже переставал работать, Башилова вернули, все-таки как заключенного, в его кресло.

В эти годы Берия ничего не делал для того, чтобы спасти советскую атомную программу; наоборот, он ее провалил. Из всех известных ядерных физиков уцелел только Петр Капица. Капица не боялся споров со Сталиным и Молотовым, запретившими ему возвращаться в Кембридж, где он сотрудничал с Резерфордом в лаборатории Кавендиш и где он оставил свою семью. Силой своей личности Капица добился того, что советское правительство собрало для него полный дубликат всего того, что было — в Кембридже. Более того, Капица спорил с Ежовым, Берией и Меркуловым (который кое-что понимал в физике) и спас своего коллегу Льва Ландау и блестящего математика Николая Лузина.

Медицина и биология страдали намного больше, чем физика. Как профессия, медицина была скомпрометирована не только тогда, когда Дмитрия Плетнева приговорили на 25 лет по обвинению в убийстве Горького и Максима Пешкова, но и когда ученики Плетнева, Виноградов и Меер Вовси, оболгали себя и других, показав, что Плетнев и в самом деле был убийцей. Биология умерла вместе с коллективизацией, когда Сталин, в отчаянной попытке восстановить продуктивность сельского хозяйства после уничтожения кулаков, заинтересовался чудесами и чуть ли не колдовством. Были дурацкие опыты — разводили кроликов, но крестьяне быстро съели всех до последнего; разводили кенгуру, которые русских морозов не вынесли; в Аскания-Нова на Украине зоологи пытались приручать африканских антилоп; на севере впрягали лосей в плуги. Самое сумасшедшее решение проблемы очаровало Сталина: Трофим Лысенко, украинский крестьянин с дипломом садовода, объявил, что он открыл тайну» как заставить зерновые приспосабливаться к плохим почвам и климатам. Лысенко бессознательно воскресил теорию эволюции Ламарка, который полагал, что эволюция происходит с изменением поведения, передаваемым следующим поколениям. Если бы космологи объявили, что земля — диск, лежащий на спине гигантской черепахи, — они не были бы большими мракобесами, чем Лысенко. Лысенко и его сторонники напоминают академика из Лагада в романе Джонатана Свифта «Путешествия Гулливера», который обещает, что все земные плоды будут созревать во всякое время года, по желанию потребителей, причем эти плоды по размерам превзойдут в сто раз те, какие мы имеем теперь... но не перечтешь всех их проектов осчастливить человечество. Жаль только, что ни один из этих проектов еще не доведен до конца, а между тем страна в ожидании будущих благ приведена в запустение, дома в развалинах, и население голодает, или ходит в лохмотьях.

Современная генетика была выброшена за борт и объявлена контрреволюционным еврейским «вейсманизмом-морганизмом». Лысенко наградили докторской степенью, хотя, судя по издевательствам, которые Сталин писал на полях статей Лысенко, сам вождь отлично знал, что он шарлатан. Тем не менее влияние Лысенко пережило Сталина и завершило разрушение советского сельского хозяйства.

Те немногие биологи, которые смело называли Лысенко шарлатаном, были арестованы, как вредители. Мировая звезда генетики Николай Вавилов подготовил для Лысенко образцы хромосом, существование которых Лысенко отрицал; но шарлатан в микроскоп даже не посмотрел. В июне 1939 г. подопечный Лысенко пожаловался Молотову (сам Лысенко был полуграмотен и только подписывал письма) на провокацию — мол, на международном съезде генетиков в Эдинбурге оставили в честь отсутствующего Вавилова место почетного председателя пустым. Лысенко требовал ареста Вавилова:

Хору капиталистических шавок от генетики в последнее время начали подпевать и наши.отечественные морганисты. Вавилов в ряде публичных выступлений заявляет, что «мы пойдем на костер», изображая дело так, будто бы в нашей стране возрождены времена Галилея [..]

Вавиловцы и Вавилов в последнее время окончательно распоясались, и нельзя не сделать вывод, что они постараются использовать международный генетический конгресс для укрепления своих позиций и положения. Вавилов в последнее время делает все для того, чтобы изобразить, что в нашей стране происходит гонение на науку. [,.]

Конгресс может стать средством борьбы против поворота нашей советской науки к практике, к нуждам социалистического производства [...]35

Прочитав это письмо, Берия попросил у Молотова разрешения арестовать Вавилова как главу буржуазной школы формальной генетики.

В августе 1940 г. Вавилова забрали, и он выдержал 1700 часов допросов пресловутого лейтенанта Александра Хвата, прежде чем сознаться в том, что он помогал во вредительстве расстрелянному наркому сельского хозяйства Якову Яковлеву. Престарелый научный руководитель Вавилова академик Дмитрии Прянишников ходатайствовал за него перед Берией: ему казалось, что, как руководитель диссертации жены Берии, он сможет изменить ход дела. Тем не менее Вавилова приговорили к смерти, заменив приговор после двух апелляций на двадцать пять лет тюремного заключений. Через два года в Саратовской тюрьме Вавилову предложили научную работу в лаборатории со сносными условиями, но было поздно: истощенный: пытками и недоеданием, в январе 1943 г. он умер, по всей видимости, от воспаления легких и хронической дистрофии36. 2 и 3 декабря 1940 г. два сотрудника Вавилова, биологи — Николай Кольцов и Николай Иванов, скоропостижно умерли по невыясненной причине. Прянишников умолял Берию по крайней мере спасти то, что осталось от биологии и генетики в СССР. Берия не удостоил его ответом.

Младший брат Николая Вавилова, Сергей, был физиком. В июне 1945 г. Сталин назначил его председателем Академии наук.

Сталина забавляли парадоксальные4 назначения, и он любил распределять по самым престижным постам людей, чьи братья, жены или дети были или расстреляны, или заточены. Дело было не только в садизме, но и в том, что Сталин чувствовал себя защищенным от предательства, когда у него были заложники. Сергей Вавилов даже в 1945 г. не знал о судьбе брата; Сталин в его присутствии позвонил Берии и инсценировал разговор: «Лаврентий, что случилось с нашим Николаем Вавиловым? Что, он умер? Ах, как могли мы потерять такого человека?»

Лысенко был не единственным шарлатаном, взлелеянным Сталиным. В лингвистике Сталину очень понравились работы Николая Марра, сына шотландского искателя приключений, Джеймса Мар-ра, который в старости женился на гурийской крестьянке. Николай Марр проявил исключительные дарования и еще до революции стал профессором, открыв и отредактировав грузинский перевод потерянного греческого комментария к Песни Песней. После революции Марр изобрел марксистко-марристсскую лингвистику, т.н. яфетическую теорию, которая развилась из идеи единства кавказских языков и дошла до полного сумасбродства: все языки, настаивал Марр, произошли из четырех магических слогов, «сап, бер,<йон, рош» и развивались по мере эволюции классового общества. Марр умер в 1934 г. Его бред не исключал некоторых интуитивных догадок насчет природы языка, которые опередили лингвистическую науку его времени, но его посредственные и еще более циничные ученики, как подмастерья колдуна, пытались сделать на марризме карьеру, разоблачая всех сомневающихся порядочных коллег как простофиль, обманутых эмигрантами и иностранной разведкой37.

ЭТНИЧЕСКИЕ ЧИСТКИ

В 1939 г., как вспоминал Каганович, поведение Сталина вновь изменилось. Он перестал интересоваться массовой «отсортировкой» советских граждан и даже начал перепоручать своим подопечным, особенно Молотову и Берии, не только мелкие дела, но и важные политические решения. Тучи, сгущавшиеся над Европой, Сталин, видимо, считал хорошей потодой для СССР: пусть себе воюют Германия с Англией и Францией до полного взаимного истребления, а СССР без единого выстрела спокойно заберет добычу и расширит свои территории. Судя по густо измаранным карандашом полям его книг, Сталин посвящал большую часть своего времени чтению: он жадно читал и комментировал сценарии, исторические романы, научные монографии, грузинскую и русскую литературу, лингвистику. Его вкусы становились все более консервативными, а его политика — националистической, отнюдь не социалистической.

Весной 1939 г. Сталин прервал переговоры с Великобританией и Францией и вскоре после того ошеломил1 мир своим разделом с Гитлером; Из пакта Молотова — Риббентропа вытекали огромные административные и полицейские задачи, когда Сталин, согласно секретным статьям пакта, захватил восточную часть Польши и балтийские государства. У Берии уже не было досуга, чтобы чистить дальше советскую интеллигенцию и дипломатический корпус. Русские теперь по ночам могли спать спокойнее; а вот поляки, финны и вскоре эстонцы, латыши и литовцы страдали хронической бессонницей. То, чему Ежов подверг советских граждан, стало участью всех новых подданных Советского Союза, не говоря уже о немецких и еврейских беженцах. Людей начали карать не по классовой, а по этнической принадлежности

Берия на самом деле был не первым чекистом, кто занимался этнической чисткой. В 1920 Е около 45 тыс. терских казаков переселили из Притеречья на Украину и север Европейской части России. По приказу Сталина Ягода и Ежов уже обращали внимание на этнические группы, которые проживали по обеим сторонам любой советской границы или могли испытывать приверженность к другому государству38. Между Ленинградом и тогдашней финской границей жили 200 тыс. ингерманландцев. После убийства Кирова их финноязычные школы и газеты, колхозы и сельсоветы закрыли, а весной следующего года Ягода выселил 30 тыс. ингерманландцев на север и в Таджикистан. В Ленинграде исчезли поставлявшиеся ими молочные продукты. Позднее выселили в Казахстан 45 тыс. поляков и немцев из пограничных зон Украины. В 1937 г. Ежов наметил для истребления фактически всех поляков и латышей с советскими паспортами в российских городах. Следующим этапом была отмена любого подобия правосудия: Ежов переселял целые народы из пограничных зон в Казахстан, Сибирь и Среднюю Азию, откуда кочевников выгнали в начале 1930-х гг.

Первым народом, познавшим все ужасы массовой депортации, были дальневосточные корейцы. В начале века их считали ценными иммигрантами; многие обращались в православие и бежали от корейского императора, который обезглавливал христиан. Потом пришли корейцы, бежавшие от японских колонизаторов. В 1917 г. корейцы поддерживали большевиков. Они производили почти весь рис и сою в СССР и принимали коллективизацию более спокойно, чем любой другой народ. Тем не менее уже в 1928 г. обдумывали, куда переселить всех корейцев, чтобы русифицировать пограничные зоны около Владивостока. Во время ежовшины корейцы, как и все другие народы, лишились своих лучших интеллигентов и партийных администраторов, но они не переставали добиваться политической автономии. Несмотря на зловещие намеки в газетах, что советские китайцы и корейцы — агенты японской разведки, корейцы не подозревали, какую судьбу им готовит НКВД. В августе 1937 г. все 180 тыс. корейцев были отправлены эшелонами в Казахстан и Узбекистан39.

Моральная и физическая выдержка корейцев была такова, что они сумели сплотиться и выжить на новых землях. По сравнению с другими переселенцами им повезло: каждому корейцу разрешали взять с собой тридцать килограмм имущества, и они предпочитали брать семена риса и сои, чтобы в Средней Азии было что сеять. Корейцы редко говорили по-русски, и никто из них не знал казахского языка, но их хорошо приняло еще не прошедшее чистку казахское и узбекское руководство, нуждавшееся в хороших фермерах. Корейцы быстро научились выращивать в новых условиях не только рис, но также хлопок и арбузы. Тем не менее в поездах люди умирали от истощения, и многие погибли от холода в свою первую среднеазиатскую зиму. Через год условия ухудшились: корейский язык был запрещен в школах, осталась всего одна корейская газета; начался процесс принудительной ассимиляции, и корейский язык в СССР практически исчез. Земля, раньше населенная корейскими крестьянами, теперь переданная во власть пограничников из НКВД и русских переселенцев, уже не давала ни риса, ни сои.

Зимой 1937/38 г. настала очередь курдов, в особенности тех, кто жил в Нахичевани на турецко-иранской границе. Курды — народ, уже шестьсот лет не имевший своего государства, преследуемый турками, иранцами, британскими правителями Ирака и французскими правителями Сирии, — думали, что найдут защиту у Советов. Но 48 тыс. курдов из Нахичевани и столько же из Азербайджана и Армении узнали, что через сутки их погрузят на поезда

ВД. В отличие от корейцев, они были совсем не подготовлены и ехали в летней одежде в степь, тде стояли сорокаградусные морозы. В Казахстане курдов расселили, два-три семейства по поселку, и старшего мужчину из каждой семьи забирал НКВД и, вероятно, расстреливал, так как их больше никто не видел. Только в тюрьмах и лагерях группы курдов могли поддерживать друг друга: сопротивление ста сорока курдов, которые бились кулаками и сапогами против бандитов и воров в бараках, стало сюжетом известной курдской народной баллады40. Никто точно не знает размеров курдской катастрофы — курдский язык был запрещен, курдам не разрешали встречаться друг с другом или возвращаться на родину, и сегодняшние курды верят, что погибло около 40% советских курдов.

В феврале 1938 г. арестовали всех (сколько именно, неизвестно) иранцев в СССР, включая бежавших от шаха. Весной того же года, когда вожди строили себе дачи около Сочи и в горах Западного Кавказа, Ежов выселил с этой территории несколько тысяч греков. Кое-кому удалось найти убежище в Греции, но большую часть ждала та же судьба, что и курдов.

i Пакт Молотова — Риббентропа обеспечил Советскому Союзу аннексию почти всей — за исключением Финляндии — территории, которую потеряли Николай II и Ленин. СССР приобрел двадцать миллионов новых граждан. Начиная с сентября 1939 г. и вплоть до июня 1941 г., когда Гитлер вторгся в СССР, их делили по двум критериям, этническим и социально-политическим. Восточные территории Польши были населены еврейскими горожанами, украинскими и белорусскими крестьянами и польскими помещиками, интеллигентами и администраторами. Вначале с украинцами и белорусами НКВД обращался мягко — г- их просто загнали в колхозы. Крестьяне часто радовались освобождению от ига польских помещиков. Пылкие украинские и русинские патриоты из Галиции, однако, ненавидели советскую власть так же, как польскую, и Берия объявил их врагами и бандитами.

В балтийских странах сначала арестовали всех государственных служащих, всех владельцев фабрик и земли, всех членов некоммунистических партий и всякого человека, которым народ гордился. Но после начала войны с Германией окончание программы советизации Прибалтики пришлось отложить до 1944 г.

Сталин никогда не забывал, как в 1920 г. его унизили поляки, так блестяще отбив наступление Красной армии и всем продемонстрировав беспомощность сталинской военное тактики, Теперь вместе с Гитлером, он в полной мере им отомстил. И Гитлер, и Сталинсчитали Польшу «ублюдком Версальского договора» и намеревались понизить статус польского народа до нацменьшинства; В отличие от Сталина, Гитлер планировал полное уничтожение польских евреев, но его операция «Aktion А-В», призванная превратить польскую интеллигенцию и военных в малозначимый элемент, оказалась по сравнению с политикой Сталина и Берии умеренной. Из Восточной Польши НКВД выселил в три приема 400 тыс. поляков, евреев, украинцев и белорусов на восток41. Каждый шестой человек умер в первый же год ссылки, но по сравнению с теми поляками, которых бросили в лагеря в западных районах России, этим переселенцам повезло42.

КАТЫНСКОЕ УБИЙСТВО

Катынь (и соседние местности), где НКВД уничтожил около 22 тыс польских офицеров, полицейских и служащих, является, пожалуй, самым известным и бессмысленным из сталинских зверств. Вероятно, Ежов расстрелял еще больше поляков в 1937- 1938 гг., но то были советские граждане. Катынская расправа, кроме полного отсутствия человечности, показывает удивительное тупоумие: ведь нельзя было сомневаться в том, что мир неизбежно узнает об этом преступлении и привлечет Советский Союз к ответственности. Даже стерев Польшу с карты мира, как мог Сталин, подобно Гитлеру, поверить, что можно совершить такое без всяких последствий?

Архивные документы доказывают, что решение убить всех польских офицеров принималось постепенно, в течение четырех месяцев после того, как офицеры сдались в плен, — и об этом решении почти сразу же пожалели, узнав, что сами себя лишили хороших военных специалистов в войне против Гитлера43. Никто не предвидел сдачи в плен тех польских офицеров, которых немцы не поймали и которые не успели пробиться в нейтральную Румынию: Ворошилов передал Берии польских «военнопленных» (ведь СССР Польше войны и не объявлял), так как у НКВД был™ крайней мере опыт Строительства лагерей для пленных; Красной армии нечем было кормить военнопленных, и Ворошилов хотел освободить неполяков, но против этого возражал Лев Мехлис. Единственные пленные, возвращенные домой, были те немецкие солдаты, которых взяли поляки.

Берия устроил восемь лагерей, главным образом на Смоленщине. Начальником этих лагерей он назначил Петра Сопруненко. Сопруненко уже десять лет служил пулеметчиком, идеальная специальность для исполнения того, что Берия уготовил для пленных поляков. Лагеря построили в Козельске, в Оптиной пустыни, в Старобельске в бывшем женском монастыре, в Осташкове на озере Селигер в монастыре Ниловой пустыни и в Путивле в Сафро-ние веком монастыре, до тех пор приюте для больных туберкулезом и сирот. Здесь заключенные голодали и мерзли в разваленных сараях и свинарниках. Умирали в таком количестве, что Мехлис решил освободить тех, кто был с этнической или политической точки зрения относительно приемлемым для советской власти; еще 44 тыс. поляков, выходцы из немецкого сектора Польши, были переданы немцам. Отделили еще 25 тыс. младших офицеров и рядовых для принудительного труда, строительства шоссейных дорог в горах по линии новых границ, и 11 тыс. отправили на рабский труд в шахтах Донбасса. Только польские евреи могли считать себя счастливыми: советская власть давала то, в чем Гитлер им отказывал, ~ шанс выжить.

Вначале к старшим польским офицерам обращались на «вы», хотя у них и отняли наручные часы. По приказу Берии офицеры в звании подполковника и выше получали отдельные нары и хорошее питание. С теми, кого намеревались передать немцам, тоже поступали вежливо. Всем говорили, что их заключение временное, Среди польских офицеров не все были профессиональными военными, так как поляки в отчаянной попытке защитить страну от завоевателей мобилизовали всех — журналистов, врачей» художников, судей и священников. Среди них были и женщины, например Янина Левандовска, знаменитая летчица.

Еще 3 тыс. польских офицеров были интернированы в Литве я переданы НКВД. К декабрю 1939 г. во всех лагерях для поляков НКВД распределил своих стукачей, и их доклады о непокорности поляков сильно раздражали Берию. НКВД отвык от заключенных, хорошо знающих свои права и международное право. Польские офицеры писали письма в Кремль, подчеркивая, что или Польша и СССР были в состоянии войны и, следовательно, их надо считать военнопленными, или не было состояния войны, тогда их арест незаконен. Жены и матери офицеров, жившие в Восточной Польше или выселенные в Казахстан и Сибирь, тоже писали письма, требуя сведений о пропавших мужьях и сыновьях. За Уралом

уже жили 135 тыс. польских переселенцев, большей частью женщины и дети, которые на собственную судьбу не жаловались, так как каждой семье разрешали брать с собой в Сибирь до полутонны имущества и скарба.

Раздосадованный НКВД начал арестовывать не только недовольных: польский пасечник, который читал офицерам лекции о пчелах, был выслан за контрреволюцию. Лагерная администрация транслировала для заключенных записи речей Молотова, показывала фильмы, присылала агитаторов с лекциями. Конфисковали деньги и карты, выдавали шахматы. В конце концов в каждом лагере открыли по больнице, и смертность начала падать, иногда до нуля. Кое-какие статьи советского закона о правах военнопленных, подобия Женевской конвенции, были соблюдены.

Польские офицеры 3d эти мелкие уступки благодарности не выражали. В Старобельске группа полковников требовала защиты у Красного Креста и у иностранного посольства, представлявшего польские интересы4. Они просили, чтобы об их местопребывании были осведомлены родственники, и, если они считаются арестованными, требовали формального обвинения. Они хотели, чтобы их избавили от фильмов, которые «оскорбляют наши национальные чувства». Они были возмущены тем, что письма приходили и отсылались очень редко. (Польские офицеры в немецком плену имели право получать сколько угодно писем и сами могли писать раз в месяц.) Чем разумнее были просьбы, тем бесчеловечнее была реакция энкавэдэшников. В январе 1940 г. Берия приказал, чтобы в Осташкове сфотографировали всех пленных и сняли отпечатки пальцев: он собирался обвинить всех в «борьбе против международного коммунистического движения». Самых несговорчивых поляков увозили в Москву и Киев на суд. То, что произошло в Осташкове, повторилось через месяц во всех лагерях для поляков. НКВД обдумывал план переслать 140 тыс. поляков на Кол ы му. Тем не менее в феврале несколько списков, имен были переданы международному Красному Кресту.

Не в силах справиться со своими пленными и ожидая еще больше военнопленных после войны с Финляндией, Сопруненко предложил осуществить «разгрузку» поляков. Он рекомендовал освободить старых, больных и убежденных (или умеющих убеждать) коммунистов и казнить пограничников, разведчиков и штабных офицеров. Берия передал эту рекомендацию Меркулову, который хотел облегчить Сопруненко задачу, переведя 22 тыс. гражданскислужащих и землевладельцев в городские тюрьмы. Но перевода не последовало, и лагеря остались перенаселенными. *

В начале марта 1940 г. Берия в докладной записке Сталину наконец выразился однозначно:

Все они являются заклятыми врагами советской власти, преисполненными ненависти к советскому строю.

[...] Каждый из них только и ждет освобождения, чтобы иметь возможность активно включиться в борьбу против советской власти [...,|

Предложить НКВД СССР:

1) дела о находящихся в лагерях для военнопленных 14 700 человек бывших польских офицеров, чиновников, помещиков, полицейских, разведчиков, жандармов, осадников и тюремщиков, 2) а также дела об арестованных и находящихся в тюрьмах западных областей Украины и Белоруссии в количестве 11 ООО человек членов различных контрреволюционных шпионских и диверсионных организаций, бывших помещиков, фабрикантов, бывших польских офицеров, чиновников и перебежчиков - рассмотреть в особом порядке, с применением к ним высшей меры наказания — расстрела44.

Решили не ознакомлять жертв ни с обвинением, ни с приговором. Политбюро туг же проголосовало за расстрел, сначала Сталин, потом Ворошилов, Молотов и Микоян. Каганович и Калинин согласились по телефону.

Почему близкое окружение Сталина с таким энтузиазмом решило уничтожить польских офицеров, когда весь мир знал, что они находятся в плену у Советов? По-видимому, ни Сталин, ни Ворошилов так никогда и не оправились от поражения, которое Красная армия потерпела под их командованием: среди пленных офицеров были те, кто воевал против Сталина и Ворошилова в 1920 г. Зимой 1939/40 г. маленькая финская армия с таким успехом громила советские силы, что Сталин и Ворошилов должны были переживать унижение еще острее. Давнишняя взаимная ненависть поляков и русских распаляла злобу Политбюро. Русским всегда было досадно, что поляки их изображают варварами, против которых польское рыцарство выступает последним бастионом Европы, но именно в 1940 г. Советы проявили такое варварство, какого не упомнишь со времен монгольского ига.

Кажется, сам Берия придумал это решение. Сталин в тот период, если он и отрывался от чтения, то впадал в какую-то депрессию, которую, несомненно, усиливали поражения Красной армии, армии без генералов, в войне с хорошо подготовлеными и патриотически настроенными финнами. В кабинете Сталина Берия встречался только с командирами армии, и вряд ли вопрос о польских военнопленных стоял на повестке дня. Получив докладную записку от Берии, Сталин внес одну странную поправку. Берия предлагал, чтобы смертные приговоры подписали он сам с Меркуловым и Баштаковым (главой спецопераций), а Сталин заменил Берию его подчиненным Богданом Кобуловым. Неужели он предвидел, что потом об этой мере пожалеют, и хотел, чтобы не Берия стал козлом отпущения, — или же массовое убийство польских пленных было слишком мелким делом для наркома внутренних дел и главного советчика вождя, когда наступала мировая война?

Итак, не Берия, а Богдан Кобулов председательствовал на совещании дюжины старших энкавэдэшников, проведших целую неделю за организацией убийства 22 тыс. человек. Всех членов семей приговоренных надлежало в один и тот же день, 15 апреля, выселить в Казахстан на десять лет. Пришлось связаться с правительством Гитлера, чтобы вернуть всех поляков из Центральной Польши на территорию, оккупированную немцами. Потом Кобулов, Меркулов и Баштаков приготовили 22 тыс. расстрельных ордеров. Освободили от расстрела 600 человек, которых считали потенциально полезными — некоторых по просьбе иностранного отдела НКВД Павла Судоплатова, считавшего, что их военные знания пригодятся Красной армии в случае войны с Германией; к тому же после разгрома Коминтерна не хватало кадров для возможного после войны марионеточного коммунистического правительства Польши. Семьи этих шестидесяти счастливцев также освободили от репрессивных мер. Таким образом уцелели три польских генерала — Владислав Анд ере, Зигмунт Берлинг и Ежи Волковицкий, — которые через год возглавят польскую Армию Людову.

Вдобавок оказалось, что среди пленных были пятьдесят известных людей: кое-кого из них выручили западные политики — художника-импрессиониста Юзефа Чапского спас Бенито Муссолини; за Вацлава Комарницкого, будущего министра юстиции в лондонском польском правительстве, замолвил слово сам Гитлер. Польских фашистов, самых яростных ненавистников большевизма, решили не убивать, апередашь немцам. Одного пленного, про-Сталин й его подручные

фессора Станислава Свяневича, только в последний момент опознали как ведущего эксперта по немецкой экономике — его сняли с поезда смерти и сохранили ему жизнь, несмотря на то что он был свидетелем участи своих товарищей.

Соломон М ильштейн, специалист НКВД по транспорту, составил расписание поездов и грузовиков, которые везли пленных на места расстрела и захоронения в лесах около Катыни. К марту 1940 г. палачи с-Лубянки заканчивали расстрелы ежовцев и интеллигентов из окружения Кольцова: их командировали на Смоленщину, выдав им немецкие пистолеты и отличные боеприпасы45. Со-пруненко к трму моменту занимался обменом военнопленными с Финляндией, и составлением окончательных списков занялся Аркадий Герцовский.

В апреле подлежали расстрелу 11 генералов, один адмирал, 77 полковников, 197 подполковников, 541 майор, 1441 капитан, 6061 лейтенант (включая младших офицеров), 18 священников и главный раввин польской армии, вместе с польскими чиновниками и землевладельцами. В список осужденных вписывался любой поляк, вызвавший подозрение властей; например Людвик Гель-бардт, который, умирая от рака желудка в украинской больнице, имел дерзость написать Молотову, прося воссоединить его с обнищавшей семьей. Некоторые поляки уже догадывались о том, что их ждет. Некоторые совершали попытки самоубийства, тем более что с марта переписка с родными была прекращена. Когда в марте поезда комплектовали, некоторые тешились иллюзией, что едут домой, хотя они и боялись своей участи под немецкой властью.

Василий Блохин и его люди иногда расстреливали более гуманно, чем было принято. В Твери (тогда Калинине), куда привезли пленных из Осташкова, каждого офицера в отдельности вводили в читальню тюрьмы и проверяли личность, потом надевали» наручники и уводили в звуконепроницаемую камеру, где расстреливали в затылок. Трупы волокли в заднюю дверь, грузили в закрытые машины и увозили в Медное, на территорию, выбранную Блохиным и отведенную поддачи энкавэдэшников. В операции участвовало всего гхятьдесят палачей, но Блохин в своем особом кожаном фартуке, шлеме и рукавицах взял на себя главную роль. Каждый вечер подсчитывали трупы и телеграфировали цифры Меркулову.

Так же поступали в Харькове, закапывая тела на территории санатория НКВД рядом с дачами энкавэдэшников, где уже лежали тысячи советских расстрелянных граждан.

Пленные, которых казнили в хатынском лесу (в 1943 г. немцы эксгумировали там останки 4143 трупов), успели оставить свидетельства о расправе. Один поляк вырезал на деревянном обломке дневник последних дней; другой дневник заканчивается словами: «Отняли мои рубли, ремень, перочинный нож». Здесь жертв ставили перед ямами, с руками, связанными колючей проволокой, иногда с петлей на шее. Из захороненных в Каты ни некоторые, в особенности католические священники, были заранее расстреляны в Смоленске в подземном подвале; их тела бросали штабелями в яму.

К середине апреля перестреляли всех. Ничего не подозревающие семьи ехали на восток, где многие умрут от голода и холода. Любой еще живой польский мужчина был причислен к огромной партии в 135 тыс. человек, посланной на север, чтобы строить железную дорогу для перевоза угля из Воркуты.

Один энкавэдэшник, Даниил Чехольский, проявлял подобие гуманности, за что его уволили. Он принимал предсмертные письма от обреченных и сам посылал их родственникам телеграммы: «Ваши мужья уехали. Адреса мы незнаем». Другие участники уходили в запой, хотя Берия наградил всех палачей месячной зарплатой, а организаторов медалями.

«Разгруженные» лагеря теперь принимали пленных из Литвы, Латвии и Эстонии (Сталин до лета 1940 г., когда был заключен мир с Финляндией, медлил с репрессиями в Прибалтике). Благодаря ежовщине в СССР осталось очень мало кадров со знанием эстонского, латышского и литовского языков, а в новых прибалтийских «республиках» было очень мало своих коммунистов, готовых сотрудничать с советской властью. Поэтому советским оккупантам понадобилось много времени, чтобы отобрать националистов, интеллигентов, помещиков на выселение. Их не только выселяли, но и расстреливали. Погибло не менее 60 тыс. эстонцев, латышей и литовцев, и только наступление Гитлера заставило НКВД на время прекратить эти злодеяния. До последнего дня железные дороги России были запружены составами с депортируемыми из Прибалтики. За неделю до начала войны 17 тыс, литовцев и 17 тыс. латышей увезли в Сибирь, в Коми, в Казахстан; семь эшелонов с проститутками ехали в Узбекистан. Накануне этой депортации Советский Союз отторг от Румынии Бессарабию и Северную Буковину и сразу депортировал оттуда 30 тыс. человек. Еще 20 июня поезда увозили поляков и западных украинцев на восток.

Едва закопали трупы в Катыни, как стало ясно, что случилась политическая катастрофа. В октябре 1940 с «произошла запоздалая перемена в отношении к полякам: подполковника Берлинга отправили в Москву (но на этот раз везли в мягком купе), чтобы обсудить с Берией и Меркуловым перспективы формирования польской армии на советской территории. «Хорошо: у вас в лагерях есть замечательные кадры для такой: армии», — сказал Берлинг. Меркулов ответил: «Нет, не эти. С ними мы допустили большую ошибку». Берлингу с остальными спасенными офицерами отвели прекрасную дачу под Москвой. Через месягг Берия осторожно осведомил Сталина, что он собрал группу из двадцати четырех польских офицеров, антинемецки настроенных, которые будут сотрудничать с советской властью, если получат разрешение от правительства Си-корского в Лондоне. Сталин все еще боялся спровоцировать Гитлера, но Берия не отставал. Он уже в августе нашел уцелевших польских офицеров в Латвии и из тех, кого он не послал в ГУЛАГ, собрал две бригады. К ноябрю Берия осмелился сказать Сталину, что он теперь собирает польских офицеров «для борьбы с Германией»*.

Как только немецкая армия вторглась в СССР, около двух третей польских солдат, отправленных в ГУЛАГ, освободиличтобы они сражались с нацистами. Большинство из них отказались служить в Красной армии и предпочли поехать через Среднюю Азию, Иранй Египет, чтобы сражаться вместе с британцами в Северной Африке. В 1942 г. около 100 тыс. поляков вместе с семействами покинули СССР через иранскую границу; в Сибири осталось столько же, и тех начали снова преследовать. Генерал Сикорский без устали требовал от советских представителей сведений о 22 тыс. пропавших офицеров. Сталин делал вид, что справляется у Берии, и потом передавал, что они были отправлены пешком в Маньчжурию или сидели в лагерях, где ленивое начальство еще не зарегистрировало их. Вышинский утверждал, что их освободили в Польше; потом Сталин объявил генералу Андерсу, что немцы, должно быть, взяли их в плен.

13 апреля 1943 г. немцы начали раскопки в Катыни и пригласили швейцарскую комиссию расследовать место преступления: теперь Сталину пришлось не просто врать, но списать вину на немцев. К вечному своему позору, американцы и британцы потворствовали сталинскому обману и оболгали швейцарцев. Официально было объявлено, что немцы расстреляли поляков и положили в захоронение старые советские газеты, чтобы оклеветать неповин

ных советских людей. В январе 1944 к, завоевав территорию Каты-ни, советская власть учредила свою собственную комиссию, демонстративно исключив из комиссии и НКВД, и членов партии. Два академика, один митрополит, председатель советского Красного Креста и Алексей Толстой сообща обучили местных крестьян искусству лжесвидетельства, поставили целый спектакль и даже засняли его на пленку. Алексей Толстой, интеллект которого не уступал его беспринципности, предупреждал Николая Шверника, заведующего антинемецкой пропагандой:

Я смотрел кинохронику Катынского дела и нахожу, что в таком виде она не только совершенно не годится для показа, но может лаже произвести отрицательный эффект.

Сцена допроса свидетелей озвучена так, что похоже на то, что свидетели повторяют какой-то заученный урок47.

В 1946 г. на Нюрнбергском процессе, когда защита Геринга сделала попытку сослаться на Катынь, советская комиссия под руководством Вышинского яростно протестовала. В Минске вешали немецких офицеров, якобы расстрелявших польских военнопленных в Каты ни. Ложь не прекращалась до 1988 г.

Столь же вредным для пользы советского дела было циничное и жестокое обращение с двумя видными польскими евреями, взятыми в плен в октябре 1939 г. Хенрык Эрлих и Виктор Альтер руководили Еврейским социалистическим союзом (Бундом), главной силой еврейской) антифашистского движения. Эрлиха и Альтера увезли в Москву и обвинили в шпионаже в пользу Польши и в подрывной работе против пакта Молотова — Риббентропа. Люди Берии так медленно обрабатывали свою добычу, что к тому времени, когда Альтера приговорили к смерти, СССР уже воевал с Германией. НКВД два раза менял решение: сначала пленникам дали десятилетний срок, а потом даровали свободу, при условии что они возглавят советский Еврейский антифашистский комитет (ЕАК). К сентябрю Эрлих и Альтер переехали из Лубянки в гостиницу «Метрополь», где за ними надзирал офицер связи, бериевский поляк. Берия назначил Эрлиха председателем комитета, Альтера — секретарем, а известного всему миру режиссера и актера Соломона Михоэлса — заместителем председателя. Контролировать Эрлиха и Альтера было трудно: они с энтузиазмом налаживали связи с американским, британским и польским послами и хотели создать

еврейский легион в составе Красной армии. Хуже того, они начали разыскивать пропавших польских офицеров. 4 декабря 1941 с Берия поручил Леониду Райхману арестовать их по обвинению в деятельности в пользу Германии. В мае следующего года Эрлих повесился в тюрьме, а Альтер писал на имя Сталина письма, угрожая самоубийством. Весной 1943 г., когда немцы раскопали Катынь и Сталину уже нечего было терять, Молотов, наконец, ответил на письма Эйнштейна и многих других выдающихся американцев и поручил Литвинову объявить, что и Эрлиха, и Альтера давно расстреляли за измену. На самом деле Берия расстрелял Альтера через три дня после этого объявления. Расстрел и сожжение тела и всех вещей Альтера лично освидетельствовал Огольцов, тогдашний глава НКВД в куйбышевской эвакуации. Рузвельт и Черчилль заставили своих соотечественников молчать, но доверие и евреев и поляков к Сталину было подорвано.

В 1940 и 1941 гг. казалось, что инстинкт и хитроумие Сталина перестали подсказывать ему нужный курс. Затеяв зимнюю войну с Финляндией силами Красной армии, которую НКВД подверглоботомии, Сталин утратил ореол никогда не ошибающегося руководителя. Одобрив убийство польских офицеров и двух всемирно известных еврейских активистов, он поступил столь же глупо, сколь и жестоко. К тому же, отмахиваясь от всех сообщений о том, что Гитлер собирается наступать, грозно обличая всех предупреждавших о войне как англо-американских агентов, Сталин допустил колоссальную ошибку. В первых двух просчетах Сталин будто бы охотно и очень нетипично для себя сознавался. Когда он винил Ворошилова в некомпетентном руководстве финской кампанией, Ворошилов не на шутку рассердился: «Вы убили всех старших офицеров!», разбил тарелку и выбежал из зала. Сталин его не арестовал и не переставал ценить, но он лишил Ворошилова Наркомата обороны и поручал ему только такую работу по защите родины, где его посредственность не могла сильно вредить. И за убийство польских офицеров, которых так недоставало спустя год, ни Берия, ни Меркулов, ни Богдан Кобулов не слышали от Сталина упреков.

О чем думал Сталин в 1940 году? Все его враги были уничтожены, внутренними делами заведовал Берия, иностранными — Молотов; ему могло казаться, что наступило тихое кабинетное время, когда он станет философом на троне. Он относился к Гитлеру достаточно серьезно — настолько, что заказал и внимательно прочитал перевод «Mein Kampf*. Сталин читал те же книги, что и Гитлер: Клаузевица «О войне», «Воспоминания» Отто фон Бисмарка, но выводы они делали разные. Читая Клаузевица, Сталин мог заключить, что немцы никогда больше не повторят ошибку Наполеона

и никогда не будут воевать сразу на два фронта. Правда, и Сталин, и Гитлер были азартными игроками, но Гитлер, как любитель рулетки, ставил все на одну карту, на блицкриг, а Сталин, опытный игрок в покер, перебирал с загадочным выражением лица свои карты и строил (Предположения о картах противника.

Пока его подопечные занимались управлением страной, Сталин переосмыслял и историю, и самого себя. С тех пор как умер историк-марксист Покровский, Сталин начал снова понимать историю не как борьбу классов, а как деятельность правителей по созиданию и укреплению государства. Уже во второй половине 1930-х гг. школьные книги содержали положительную оценку русского национализма и расширения Российской империи. В 1938 г. Сталин запретил использование латинского алфавита для языков народов СССР; они должны были перейти на кириллицу. Царизм объявили прогрессивной кое в чем силой, создавшей из многих народностей одно государство. Юбилеи русских классиков начали праздновать по всему СССР; щедрые Сталинские премии присуждались композиторам, художникам, режиссерам, писателям, воспевавшим прошлое России как прелюдию к еще более великому будущему. Андрей Жданов заказывал патриотические оперы, фильмы и романы.

Кино становилось для Сталина (и потом для всего Политбюро, которому легче было сидеть вместе в темноте) единственным необходимым искусством. Сталин начал прощать даже грешников среди кинематографистов — он дал работу Каплеру, которого НКВД избивал за то, что он целовался со Светланой (правда, раздумав, Сталин упек Каплера в лагеря на десять лет). Сергей Эйзенштейн, чуть не попавший в опалу за годы, проведенные за границей, и религиозно окрашенное изображение крестьянства в фильме «Бежин луг», стал любимцем. Вместе со Львом Шейниным, любимым дознатчиком Вышинского, Эйзенштейн предложил сценарий о суде и оправдании еврея Менделя Бейлиса, обвиненного в 1913 г. в Киеве в ритуальном убийстве христианского мальчика. Но прославлять евреев Сталин отказался, так как неотъемлемой частью его русского шовинизма был антисемитизм. Поэтому Эйзенштейну указали, что надо снять фильм не о порядочных русских присяжных, оправдавших еврея, а об Иване Грозном. Сталин воображал, что он такой же суровый, Богом помазанный правитель, который спасет свою страну в войне на двух фронтах. Для Сталина немцы и японцы в J 941 г. отождествлялись с л и войнами и татарами середины XVI в. Алексей Толстой, как всегда чуткий к прихотям Сталина, написал черновик пьесы об Иване Грозном в трех действиях. Сталин тщательно, переписав целые сцены, отредактировал пьесу Толстого; вместе они слепили Ивана достаточно жестким, без угрызений совести, без жалоб, таким, каким его хотел видеть Сталин.

В 1940 г. Сталин был одержим не только Иваном Грозным, но и великим полководцем Александром Суворовым. Предлагали сценарии фильма, прославляющего героя екатерининских времен, который воевал с равным успехом и против шведов, и против турок. Сталин прочитал сценарии и приказал сделать Суворова более жестким:

I В сценарии не раскрыты особенности военной политики и тактики Суворова: 1) правильный учет недостатков противника и умение использовать их до дна; 2) хорошо продуманное и смелое наступление, соединенное с обходным маневром для удара по тылу противника, 3) умение подобрать опытных и смелых командиров и нацелить их на объект улара, 4) умение смело выдвигать отличившихся на большие посты вразрез с требованиями «правил о рангах», мало считаясь с официальным стажем it происхождением выдвигаемых, 5) умение поддерживать в армии суровую, поистине железную дисциплину48.

В 1940 г. Стал ин как военачальник был еще очень далек от суворовского идеала, но все его поведение в последующие годы свидетельствует о внутреннем стремлении освоить суворовские правила, как он их понимал.

КОНЕЦ ТРОЦКОГО

В Катыни Берия несомненно оплошал, но в мае 1940 г. он покрыл все свои ошибки одной громкой победой: НКВД удалось убить Троцкого. Семь лет, с тех пор как Троцкий покинул остров Бююк-ада и перебрался во Францию, погоня за ним, единственным врагом, которого Сталин принимал всерьёз, казалась гротескным фарсом. Французские власти возмущались тем, что на обочинах шоссе лежали трупы, изрешеченные пулями, и что эмигранты и дипломаты помогали советским агентам. НКВД за это время уничтожил детей Троцкого! его родителей, сестру, невестку и восемь секретарей, не говоря о тысячах/сторонников. Когда в январе 1937 г. Троцкий укрылся в Мексике, НКВД оживился, так как своих людей среди мексиканских коммунистов было много, а среди беженцев из Испании в Мексику уже были активные сотрудники НКВД. Тот факт, что политические взгляды Троцкого теперь изменились в сторону примирения со сталинизмом, не уменьшал ненависти вождя. Троцкий озадачивал троцкистов тем, что одобрил раздел Польши, выдвигая теорию, что СССР все-таки есть государство рабочих и что Прибалтика и Восточная Польша могут теперь радоваться, что они стали частью рабочей империи.

Берия унаследовал от Ежова несколько еще не расстрелянных конквистадоров гражданской войны в Испании. Главным специалистом был Наум Эйтингон, который под псевдонимом генерала Котова вел партизанскую кампанию с республиканцами и который стал главным агентом НКВД в Испании после того.;как на Запад перебежал Александр Орлов49. Эйтингону помогали Иосиф Григу-левич и Павел Судоплатов, тогда новичок в главном отделе НКВД (Судоплатов станет единственным из бериевцев, который опубликует полный, хотя и лживый, рассказ о своей деятельности). НКВД выделил им 300 тыс. долларов на новую операцию. Они придумали два плана, пользуясь агентами, Троцкому неизвестными. Первый, дилетантский, план придумал Григулевич: мексиканские сталинисты, возглавляемые художником Давидом Сикейросом и пользуясь-предательством последнего секретаря Троцкого, Роберта Шелдона Харта, открыли пулеметный огонь по комнате Троцкого и Седовой. Убийцы не потрудились проверить, достигли ли их очереди цели, так что Троцкий с женой уцелели, спрятавшись под кроватью50.

План Эйтингона был более изощренным. Его агент, Рамон Меркадер, фанатичный сталинист, с крепким телосложением и слабой психикой, уже воевал в Испании. Мать Района, Каридад, была еще более фанатична: она уже четвертый год работала на НКВД. Меркадер знал языки и имел множество разных псевдонимов и паспортов: он был и бельгийцем Жаком Моннаром, и канадцем Франком Джексоном. Эйтингон и Судоплатов дали ему поручение ухаживать за помощницей Троцкого, Сильвией Агелофф, не проявлять никакого интереса к Троцкому и троцкизму и вкрасться в дом под видом аполитичного мужа Агелофф. Несмотря на отсутствие у Мвркалера рекомендации, политических знаний и личного обаяния, Троцкий из вежливости или из безразличия к собственной безопасности вопросов ему не задавал и не боялся оставаться у себя дома наедине с ним. 20 августа 1940 г. Меркадер пробил Троцкому голову ледорубом. Убийцу арестовали, а Эйтин-гон с Каридад Меркадер уже ехали в Калифорнию. Любые сомнения насчет ответственности Сталина за убийство Троцкого были -возможно, непреднамеренно — развеяны тем, что еще неизвестный мексиканской полиции факт, что Троцкого убил человек из его же окружения.) был торжественно обнародован «Правдой».

Сталин был чрезвычайно доволен этим успехом и лично заверил Наума Эйтингона в том, что «ни один волос не упадет с вашей головы»51. Сталин сам отредактировал некролог Троцкого в «Правде», собственноручно приписав концовку: «Так бесславно кончил свою жизнь этот презренный человексойдя в могилу с печатью международного шпиона и убийцы, на теле»52. Через три недели Сталин сменил ненависть на великодушие и напомнил ЦК, что в фильмах надо отдавать врагам справедливость:

Я бы предпочел, чтобы нам давали врагов не как извергов, а как людей, враждебных нашему обществу, но не лишенных некоторых человеческих черт. У самого последнего подлеца есть человеческие черты, он кош-то любит, кого-то уважает.) ради кого-то хочет жертвовать. Есть у него какие-то человеческие черты. [...] Почему Бухарина не изобразить, каким бы он ни был чудовищем, — а у него есть какие-то человеческие черты. Троцкий — враг, но он был53 способный человек, — бесспорно изобразить его, как врага, имеющего отрицательные черты, ной имеющего хорошие качества, потому что они у него были, бесспорно4.

30 января 1941 г. за уничтожение Троцкого Берия был назначен генеральным комиссаром госбезопасности.1 Казалось, его не волновало, что, когда Ягода и Ежов получили столь же высокий ранг, дни были уже сочтены.