В Корсуни с переговорами о браке и с самим его совершением, с переговорами об устройстве церковного управления, с набором священников и других необходимых людей, Владимир имел весьма немало дела. Поэтому нужно думать, что он пробыл в ней более или менее долгое время и что возвратился из нее в Киев или только в самом конце 989 г., или даже в следующем 990 г. Так как нет оснований  и нельзя предполагать, чтобы по возвращении он действовал с поспешностью и тотчас же совершил крещение киевлян, как только прибыл в Киев: то вообще представляется необходимым принимать за год этого крещения 990-й год (четвертый от собственного крещения Владимира).
Житие Владимира неизвестного автора и за ним повесть о крещении, помещенная в летописи, представляют дело о крещении Владимиром киевлян таким образом, что - возвратился из Корсуни, сокрушил бывшие в городе идолы, отдал в один прекрасный после сего вечер приказ явиться всем на другой день поутру на реку для купания (что есть крещение как внешнее действие) в новую веру, - и сделал людей из язычников христианами, т.е. представляют дело таким образом, будто вся недолгая история состояла в том, что приказал и исполнено. Вслед за Житием и повестию и новые исследователи большею частью таким же образом представляют себе крещение Владимиром как киевлян, так и всего вообще народа: в Киеве - приказал и исполнено; в других городах - приходил, приказывал и было исполняемо. Позволяем себе с полною уверенностию думать, что это было не совсем так. Когда предстояло крестить целый народ, то, конечно, не могло быть и мысли о том, чтобы везде наставить в вере всех и каждого; в подобных случаях уже по неизбежной необходимости большая часть людей исполняет простой приказ. Но если не было возможности нигде наставить всех, то была возможность везде наставлять некоторых, которые бы своим сознательным поведением в перемене веры могли служить своего рода доказательством для других; была возможность если не вполне, то по крайней мере до некоторой степени везде вводить новую веру таким образом, чтобы ее принятие представлялось не делом принуждения, а делом свободы и убеждения. Предполагать, чтобы Владимир при обращении народа в христианство не хотел делать того возможного, что требовалось всякими доводами разума человеческого и что вместе требовалось достоинством и самой новой веры, значило бы воображать его себе одним из тех деспотов, которые, зная только одно: "приказываю и исполняй", не хотят давать ни малейшего места свободному убеждению даже и там, где от него не могло бы быть ничего, кроме пользы, и где бы оно было желательно и для них самих. Монах Иаков, влагая в уста Владимиру, стоявшему под осажденной Корсунью, молитву к Богу: " Господи Боже, Владыко всех! Сего у Тебя прошу, даси ми град, да прииму и да приведу люди крестьяны и попы на свою землю, да научат люди (моя) закону крестьянскому", дает нам право знать, что Владимир хотел вводить, а следовательно и вводил, христианство в своем народе не только посредством принуждения, но и посредством научения.
О том, что только предполагается, само собою понятно, не может быть никаких положительных речей. А следовательно, мы не можем сказать ничего положительного и о том, каким образом киевляне были приготовляемы Владимиром к крещению. Можно предполагать, что народу приказано было собираться на сходки, - что таких сходок назначено было несколько в разных частях города, - что в продолжение того или другого времени они происходили регулярно, в определенные сроки, и что таким образом они представляли из себя как бы временные училища (огласительные школы) для взрослых. Можно и должно предполагать, что на те отдельные лица, которые по тем или другим причинам имели особенный авторитет между своими согражданами, было обращено особенное внимание, - что лица эти, имевшие влиять на других своим примером и словом, были собираемы на особенные сходки, на которых они были наставляемы в христианстве и убеждаемы к его принятию с особою старательностию и людьми особенно на это способными.
Принимая за совершенно вероятное сейчас сказанное, мы находим не невероятным сделать еще предположение. Греческие священники, приведенные Владимиром из Корсуни, был люди способные к учительству; но они не знали русского языка и могли объясняться только через переводчиков, что в приложении к делу учительства весьма неудобно.  Чтобы иметь возможность надлежащим образом учить крещаемых, должны были найти священников, которые бы могли говорить с народом его собственным языком и которые бы таким образом совершили его оглашение под руководством священников греческих. Таких священников отчасти уже представляли собою священники киевских варягов-христиан, бывшие в Киеве перед сим; но этих священников сравнительно и на все число имевших креститься было слишком мало. Если бы в помощь к ним не могло быть найдено других священников, способных быть учителями со стороны языка, то, конечно, должны были бы удовольствоваться и ими одними и тем, что они могли сделать. Но эти другие священники могли быть найдены, и именно, - во-первых, у болгар, во-вторых, прямо у русских, - других русских, особых от наших киевских и ставших христианами прежде этих последних. Ранее или позднее, Владимир должен был приобрести от болгар славянские богослужебные книги. А если так, то естественнее думать, что он позаботился о них прежде крещения народа, чтобы к сему последнему иметь уже их на лицо. Но приобретая от болгар книги, Владимир имел готовый случай, чтобы приобрести вместе  с тем и священников, которые могли бы быть приготовителями его народа к христианству. Если бы кому-нибудь представилось, что Владимир не вдруг мог обратиться мыслию к болгарам, то летопись положительно отвечает нам, что он хорошо был знаком с ними еще до крещения: в 985 г. он имел с ними или с преддунайской частью их войну, затем прежде или после этой войны он женился на болгарке. Другие русские, особые от киевских и ставшие христианами прежде них, у которых Владимир мог взять священников, были венгерские или угорские русские, которые жили и до настоящего времени живут по ту сторону Карпат в северо-восточной Венгрии и которые были обращены в православное христианство, как мы замечали выше, за целое столетие до нас. Язык единоплеменных нам болгар довольно близок к нашему русскому, а в древнее время был и еще ближе, однако же, во всяком случае, не на столько, чтобы болгарин и русский могли понимать друг друга с первого слова. Но эти угорские или венгерские русские были совсем те же русские, что и мы, и даже говорили одним наречием с киевлянами, - так называемым теперь малороссийским; следовательно, они как раз  представляли собою то, что нужно было Владимиру. Они были непосредственными соседями нашей Червонной или Галицкой Руси, и Владимир не мог не знать о них; а потому, предполагая вероятным, что он позаботился приобрести священников из Болгарии, нельзя не предполагать столько же и даже более вероятным, что он позаботился приобрести последних и от них - венгерских русских.
Как совершено было Владимиром крещение киевлян, мы не знаем. Очень может быть, что дело происходило подобно тому, как оно представляется в Житии Владимира и в повести, помещенной в летописи, а именно -  что все жители города крещены были единовременно (а не по частям), что они явились на место крещения, которым была река, в назначенный день, по приказанию князя. Только при этом совсем невероятным образом представляют дело Житие Владимира и повесть, когда говорят, будто (все) "людье (слышав приказание князя) с радостью идяху, радующеся и глаголюще: аще бы се не добро было, не бы (-ша) сего князь и бояре прияли". Должно думать, что огласительная проповедь священников принесла весь свой плод и что более или менее значительное количество людей было убеждено посредством нее и приведено к сознанию в ложности язычества и истинности христианства: все такие люди, очень может - представляющие собою не совершенное меньшинство в общей массе, нет сомнения, с величайшей радостью и сердечным ликованием шли исполнить приказание креститься. Необходимо предполагать, что было весьма немалое количество таких, которые, хотя сами сознательно и не были убеждены в превосходстве христианства пред язычеством, но предпочитали своему суждению суждение высших и покорно шли креститься, действительно говоря, что житие и повесть влагают в уста всем. Но затем необходимо и всякое правдоподобие требует предполагать, что было некоторое, а может быть - и немалое, количество таких, которые остались глухи к проповеди и в глазах которых князь и бояре были отступниками от староотеческой веры. Одни из таких могли быть заставлены повиноваться угрозами или даже прямо силой, а другие, вероятно, не были заставлены никакими средствами и - или искали спасения в бегстве или сделались, так сказать, языческими мучениками. Митрополит Иларион, молча о последнем разряде упорных, ясно говорит о первом: "да аще кто и не любовию, но страхом повелевшаго, крещахуся, понеже бе благоверие его со властию сопряжено".
Вслед за крещением киевлян или непосредственно перед ним, как необходимо само собою разуметь, Владимиром были сокрушены в Киеве языческие идолы, находившиеся на местах общественных мольбищ, и тотчас же затем было срублено потребное и возможное на первый раз количество христианских церквей. Специальный вопрос составляет то, когда была построена церковь в честь ангела Владимира св. Василия, поставленная на месте того Перуна, который находился на холму близ двора загородного терема, т.е. после собственного крещения Владимира или уже после крещения всего народа? Представлялось бы вероятным думать, что своего ангела Владимир почтил тотчас после своего крещения; но так как летописец весьма ясно дает знать, что холм, на котором стоял Перун с другими идолами, был главным языческим мольбищем киевлян, то на самом деле гораздо вероятнее полагать, что Владимир решился разрушить это мольбище только или непосредственно перед или непосредственно вслед за крещением киевлян, и что таким образом он находил необходимым терпеть языческие моления подле своего собственного дворца в продолжение трех лет после собственного обращения в христианство.

Для крещения других городов после Киева нужно было поставление священников (которые бы могли быть даны крещенным в этих других городах). Священников могли ставить только епископы, и следовательно - ясно, что к крещению других городов после Киева Владимир мог приступить только после прибытия митрополита и епископов. Временем прибытия митрополита и епископов, как мы сказали, должен быть полагаем 991-й год. Во всяком случае они прибыли не позднее сего года, ибо в этом году пришел в Новгород назначенный в него епископ.
Новгородская летопись отождествляет приход в Новгород епископа и крещение новгородцев, т.е. представляет дело таким образом, что новгородцы были крещены епископом в том же году, в который он пришел к ним, или тотчас после прихода. Мы думаем, что это было не так и что епископ более или менее долго жил в некрещенном городе (подобно тому как епископы ростовские жили в некрещенном городе весьма долго). Необходимо думать, что в порядке крещения остальной Руси после Киева было наблюдаемо некоторое сообразование с обстоятельствами и условиями. А это сообразование требовало, чтобы после Киева была крещена область Киевская в теснейшем смысле и чтобы только потом было приступлено к крещению других больших, служивших центрами, городов с их округами. Тогдашняя Русь, только что соединенная из отдельных областей, еще не представляла из себя сплошного и компактного целого, как в настоящее время; она состояла из многих отдельных целых, каковыми были вошедшие в состав всего государства частные области: Киевская или Полянская, Черниговская или Северянская,  Смоленская или Кривичская, Новгородская или Славянская в теснейшем смысле, и проч.. Киев, идеально ставший столицею всего государства, названный матерью городов Русских (греч. метрополис, как назывались у греков главные города областей в административном отношении, - наши губернские), на самом деле в понятии народа еще продолжал быть таковою только для области Киевской или для области племени Полянского. Таким образом, великая перемена, которую народ позволил совершить с собою в Киеве, еще ничего не говорила другим областям русским, потому что другие области еще смотрели на свои столицы и на свои старшие города. Но для области Киевской в теснейшем смысле, для земли Полянской, пример Киева был совершенно обязателен. Не могла же область быть врозь с своею столицей, с своим старшим городом, в котором была ее голова. "На что старейшии сдумают, на том же пригороди станут", - таково было отношение областей к их центрам: Киев сдумал на том, чтобы исполнить волю князя и переменить веру, - на чем же оставалось стать области, как не на том же, т.е. чтобы без дальних напрасных раздумываний и колебаний последовать его примеру? Таким образом, необходимо думать, что вслед за Киевом крещена была область Киевская и что в дальнейшем, хотя вероятно и быстром, но все-таки постепенном, крещении остальной Руси был наблюдаем тот порядок, чтобы крестить сначала тех, от кого ожидалось менее сопротивления, и чтобы наоборот тем, от кого ожидалось этого сопротивления более, дать больше времени свыкнуться с мыслью о необходимости переменить веру.
Если мы примем сейчас сказанное, что Новгород был крещен не тотчас после Киева в 991-м году, а в неизвестном году спустя то или другое время после него: то мы поймем, каким образом Владимир приготовлял к принятию христианства остальную Русь. В Новгород епископ был послан тотчас, как он прибыл с митрополитом из Греции; но город был крещен не тотчас после сего, а спустя тот или другой промежуток времени: ясно, что епископ, посланный в город тотчас по своем прибытии из Греции и прежде чем решено было крестить последний, послан был за тем, чтобы приготовить жителей к крещению. Как поступил Владимир в отношении Новгорода, так он мог поступить и в отношении ко всем городам, в которых намеревался учредить епископские кафедры или - что то же - ко всем городам важнейшим, ибо кафедры были учреждены в этих городах.
Крещение всей Руси, после того как Владимир приступил к нему, очевидно, должно было составлять главный предмет его деятельности. После 990-го года, в который приступлено было к этому крещению, Владимир княжил 25 лет: следовательно, имел совершенно достаточно времени для того, чтобы употребить в этом отношении все свои заботы. Мы не имеем положительных сведений о том, что успел Владимир сделать; но мы имеем положительные сведения о том, чего он не сделал и что было делаемо уже после него. Предполагая  с совершенным правом и основанием, что все, о чем не говорится после, было уже сделано им, мы получим, что он крестил половину Руси, и именно - что он крестил всю ту часть ее, которая по населению была чисто русско-славянскою или Русью в собственном и теснейшем смысле, и что оставил некрещенною часть Руси не-русскую - инородческую (и иноплеменную). Собственную Русь составляли:  Новгородские славяне (не включая в их число подвластных им инородцев), вся часть Руси заднепровская, начиная с сидевших в верховьях Днепра кривичей и кончая, вероятно, сидевшею на Днепре северною (некоторою) частью тиверцев, и в Руси предднепровской или сюстороннее племя северян, которые, сидев по Десне, Семи и Суле, занимали нынешнюю губернию Черниговскую, северные части губернии Полтавской и Харьковской и западную часть губернии Курской, на востоке по г. Курск включительно. Русь инородческую (и иноплеменную) составляли: огромная область Ростовская с Белозерьем, которую населяли инородцы меря и весь, область Муромская, населяемая инородцами муромой, и земля вятичей с радимичами. Последние - вятичи с радимичами были славяне, но славяне не нашего русского, а ляшского или польского племени и были позднейшими к нам выходцами. Поселившись не среди настоящих русских, так чтобы могли быть окружены ими и их влиянием со всех сторон, а с краю и примыкая с одной стороны к ним, а с другой - к инородцам (к помянутым мере и муроме), они весьма долгое время имели наклонность сознавать себя русскими еще менее, чем настоящие инородцы. Если бы судить по пространству, то нужно было бы сказать, что Владимиром была крещена меньшая половина Руси, ибо Русь собственная относилась тогда к Руси инородческой приблизительно так же, как в настоящее время европейская Россия относится к Сибири.
Как было совершаемо и совершено Владимиром крещение собственной Руси, мы не имеем совершенно никаких сведений. Известие позднейшей летописи Густинской, что Владимир, разделив государство на уделы между сыновьями, "посла с ними (в их области) и священников, заповедая им, да кождо по всей области своей повелевает учити людей и крестити людей и церкви ставити, еже и бысть", нисколько не могло бы быть принято, как положительное свидетельство, но как предположение оно не только было бы совершенно вероятно, но и необходимо долженствовало бы быть сделано, если бы только не было несостоятельно тем, что в 991-м году, с которого было приступлено к крещению всей Руси, сыновья Владимира были еще весьма молоды и что разве немногие из них были уже посажены на уделы. Что летопись Густинская предполагает (высказывая в виде положительного факта) о сыновьях Владимира, то, конечно, совершенно необходимо предполагать об его посадниках. Но мы думаем, что должно быть предполагаемо не одно это, а и гораздо большее, именно - что, во-первых, Владимир сам лично принимал деятельное участие в крещении если не всех, то большей части областей, и во-вторых - что он сам лично возможно-усердным образом производил надзор за тем, чтобы христианство в областях водворялось возможно скорее и успешнее. Владимир принял христианство не в преклонной старости, а именно в годы наибольшей способности человека к деятельности (невступно в 30 или с небольшим 30-ти лет): очевидно, есть вся вероятность предполагать самое широкое участие непосредственное. Если великие князья Киевские, по свидетельству Константина Порфирогенита (De administr. imper., с. 9), и без всякой особенной нужды имели обычай проводить целую половину года в объездах своей земли, в так называемом полюдьи, то тем более Владимир должен был предпринимать поездки по областям в виду такой нарочитой и важной нужды, как их крещение и утверждение в них христианства. Сыновья Владимира, по мере того, как вырастали и были сажаемы на уделы, должны были постепенно снимать с него бремя личных забот.
(...)


Когда мы говорим, что при Владимире  была крещена вся собственно русская русь, то этого никак не должно понимать в том смысле, будто крещены были все до одного человека. Не желавших креститься, нет сомнения, было весьма много как в Киеве, так и вообще по всей Руси. В самом Киеве, т.е. именно в самом городе Киеве, полицейский надзор, как нужно предполагать, был настолько силен и действителен, что эти не желавшие не могли укрыться и должны были - или креститься неволей, или спасаться бегством, или же, может быть, подвергнуться казням. Но в области Киевской, т.е. по ее пригородам и селам, и во всей остальной Руси как по городам, так и по селам, значительная часть не желавших креститься имели полную возможность скрываться, и следовательно и скрывались. Таким образом, это дело о крещении Руси Владимиром должно понимать так, что было крещено большее или меньшее большинство жителей, что язычество было объявлено верою запрещенною и преследуемою (religio prohibita, intolerata, illicita) и что оно, хотя далеко еще не перестало существовать, стало верою тайною, подобно расколу старообрядства во времена его сильнейших преследований.
Мы уже начали говорить выше, что совершенная покорность русских в деле перемены веры воле князя и так называемое мирное распространение христианства на Руси есть не что иное, как невозможная выдумка наших неумеренных патриотов, хотящих приносить здравый смысл в жертву своему патриотизму. Нет сомнения, что введение новой веры сопровождалось немалым волнением в народе, что были открытые сопротивления и бунты, хотя мы и не знаем о них никаких подробностей. О крещении новгородцев сохранилась пословица, что "Путята крестил их мечом, а Добрыня огнем". Это очевидно, значит, что в Новгороде новая вера была встречена открытым возмущением, и что для подавления последнего потребовались и были употреблены самые энергичные меры. Очень возможно, что подобные возмущения были и не в одном Новгороде. В то время собственная Русь, кроме разделения на многие области, разделялась еще на две большие половины, которые сделал из нее союз данничества иноплеменникам пред основанием собственного государства, а именно - на половину северную, с Новгородом во главе, которая перед Рюриком платила дань варягам, и половину южную с Киевом во главе, которая платила перед ним дань хазарам. Со всею вероятностию следует думать, что половина Руси, издавна до некоторой степени тянувшая к Киеву, последовала его примеру в деле перемены веры значительно с меньшим упорством, чем половина северная (состоявшая из новгородцев, кривичей, полочан и дреговичей), для которой пример Киева не мог иметь ни малейшей нравственной обязательности.


Преимущественная защита всякой веры естественна ее нарочитым служителям, которые, с одной стороны, обязуются к тому своим призванием, а с другой - побуждаются личным интересом. Наше язычество не имело нарочитых служителей в собственном смысле или жрецов, а имело только волхвов, частное религиозно-общественное служение которых состояло в прорицании будущего и вообще практике всего сверх-естественного. Несомненно, что сословие волхвов в языческой Руси было очень многочисленно; имеем положительные данные для заключения, что волхвы имели желание противодействовать введению христианства; но за всем тем мы вовсе не полагаем, чтобы правительство должно было одолеть их в настоящей систематической борьбе. Сословие наших волхвов не было сословием организованным, так чтобы борьба с их стороны могла быть ведена общею массой и по одной общей команде. Они представляли борцов немалочисленных, но разрозненных и одиночных, а при таком положении дела правительству, как оно поступало после, не было затруднения освобождаться от них тем, что они внезапно исчезали и пропадали без вести, быв по мере их опасности или заключаемы в тюрьмы или предаваемы смертной казни.
Мы сказали, что Владимир крестил всю собственную Русь и оставил не крещенною Русь инородческую. В продолжение 25-ти лет, которые он имел в своем распоряжении, он находился в полной возможности крестить не только первую, но и вторую. Если он не сделал последнего, то, нет сомнения, не по недостатку времени. Нельзя полагать причиной сего и то, чтобы он встретил между инородцами непреодолимое сопротивление. Это сопротивление могло быть; но если бы он захотел одолеть и сокрушить его, если бы он захотел прибегнуть к крещению огнем и мечом, как это, по свидетельству пословица, случилось с новгородцами, то, нет сомнения, он успел бы настоять на своем и достигнуть своей цели. Необходимо думать, что он оставил инородцев до времени в покое по побуждениям государственного благоразумия. Все они давно были данниками Руси (меря с весью и мурома - со времени Рюрика, вятичи - со времени Олега); но пока оставались инородцами, они все были не крепки к Руси и все еще не составляли настоящей Руси. Необходимо было позаботиться о том, чтобы обрусить их. Но чтобы успешнее и скорее достигнуть этого последнего, благоразумие требовало не раздражать их, не возбуждать искусственным образом чувства их особой национальности и не давать им повода поднимать знамя восстания за отеческую веру, чем легко создалась бы упорная вражда, имевшая надолго отчуждить  их от русских. Заботиться об их обрусении прежде, чем об их крещении, предписывала политика или государственное благоразумие, но в то же время дело имело себя таким  образом, что с достижением одной цели, достигалась и другая; сделавшись Русскими, они, так сказать, eo ipso имели сделаться и христианами. Вятичи с радимичами, как мы уже говорили, не были инородцами в собственном смысле, но они были столько строптивы, что  с ними надлежало обходиться еще более осторожно, чем с настоящими инородцами, - после первого покорения Олегом, они был потом снова покоряемы Святославом и дважды самим Владимиром.


Итак, Владимир, как креститель Руси, должен быть разумеем таковым в смысле возможно обширном, полном и собственном. Он был ее крестителем не только в том смысле, что положил первое начало введению в ней христианства и замене им язычества, - что сделал первый некоторый приступ к ее крещению, но и в том смысле, что действительно крестил всю Русь и все русское государство в теснейшем смысле этого последнего, как собственной Руси. Крещение всей Руси не должно быть понимаемо так, что крещены были все до одного человека; полное водворение в ней христианства должно быть представляемо не столько как внутреннее и настоящее, сколько как наружное и просто внешнее: но дело, по самому его существу, и могло быть сделано в том и другом отношении только более или менее поверхностно. Что можно было сделать Владимиру для общего крещения Руси и для полного водворения в ней христианства, то было не только им начато, но и вполне и до совершенного конца сделано.
Мы говорили выше, что Владимир не только был крестителем Руси, но хотел быть и ее просветителем, желал и имел намерение сделать ее страною не только христианскою, но и европейскою во всем смысле этого последнего слова. Вскоре после возвращения из Корсуни, или приведши сам вместе с священниками или получив немного спустя времени вместе с митрополитом и епископами ученых людей и учителей, Владимир роздал этим последним в учение детей "нарочитой чади", т.е. своих бояр и, по всей вероятности, лучших граждан киевских. Весьма неудачным образом предполагая, что дети нарочитой чади набраны были для приготовления в священники, в этом распоряжении Владимира, обыкновенно, видят заботу, относившуюся к церкви. Но дети знатных людей не могли быть набраны для сейчас указанной цели, ибо, с одной стороны, они нужны были для  государственной службы, а с другой - отцы их не могли иметь ни малейшей охоты отдавать их для приготовления в священники, которые должны были выбираться не из знати, а совсем из других сословий. Дети знатных людей могли быть набраны для учения только с той целью, чтобы стать людьми более или менее просвещенными независимо ни от каких практических целей; иначе сказать, помянутое распоряжение Владимира означает, что с генерации набранных детей он хотел водворить в высшем русском обществе греческое просвещение. К обстоятельной речи об этом мы возвратимся после.
Такова история собственного крещения Владимира и крещения им Руси. К нему не приходили послы или миссионеры от разных народов с предложением вер, хотя и могли приходить; он не посылал своих послов для осмотра вер на местах и для выбора лучшей между ними, ибо подобное посольство есть вещь невозможная и немыслимая: он принял греческое православное христианство не каким-нибудь беспримерным образом в истории и не с какою-нибудь сказочною замысловатостью, а совершенно просто и естественно, как принимали христианство все европейские государи. Мы вовсе не питаем напрасной надежды, чтобы все сразу согласились с нами видеть в повести о крещении Владимира, помещенной в летописи, то, что она есть на самом деле, т.е. простое сочинение: люди, привыкшие воображать, что мы совсем особый народ и что у нас все было не по-людски, конечно, не сразу отступятся от своего мнения. Но мы имеем твердую уверенность, что при свете критики житие этого предания весьма недолгое и что, во всяком случае, его выбытие из истории есть не более как вопрос времени.

Повторим кратко действительную историю крещения Владимира со всем ей предшествующим. Тотчас или вскоре после основания нашего государства Рюриком, к великим князьям нашим начали являться на службу из Константинополя варяги-христиане, и во вторую половину княжения третьего из них - Игоря этих варягов-христиан собралось в Киеве так много, что они составили из себя целую общину, которая позаботилась о надлежащем устройстве себя в отношении религиозном, завела церкви и священников. Община эта со времени Игоря продолжала и оставалась существовать в Киеве до самого крещения Владимира. Варягам-христианам естественно было держаться того убеждения. что христианство должно сменить в России язычество, как оно сменило его почти в других странах, а во всяком случае им естественно было одушевляться непосредственным желанием обратить к единой истинной вере страну, находившуюся во мраке языческого суеверия. Отсюда необходимо должно было случиться, чтобы находившиеся близ великих князей варяги-христиане стали проповедниками перед ними христианства. Превосходство христианства перед язычеством так велико и так очевидно, что при некоторой способности проповедников к проповеди  и при некоторой способности слушателей к ее пониманию, не заграждаемой никакими предрассуждениями, успех проповеди есть именно тот результат, которому быть надлежит.  И вот, таким образом проповедь киевских варягов-христиан и имела своим результатом, что Россия через своих князей стала страною христианскою. Варяги обратили к христианству Игоря и его супругу Ольгу, и первое стало бы общею верою Руси уже со времени их, если бы они находили возможным отважиться на то, чтобы переменить веру народа. После Святослава, анти-христианина по характеру, престол великокняжеский перешел к внукам Ольги. Весьма вероятно предполагать, как то и предполагают, что Ярополк после воспитания, полученного от Ольги, также склонён был варягами-христианам на сторону христианства, как она сама и ее муж Игорь; но если он имел намерение и решимость ввести в Россию христианство, то ему помешала в этом ранняя смерть от руки брата. Ярополку наследовал Владимир. Варяги-христиане обратились к нему с своею проповедью так же, как к его предшественникам, а следствием проповеди и было то, чему, при отсутствии особенных исключительных препятствий, и быть надлежало - его обращение в христианство. Совершенно возможное само по себе, это обращение должно было случиться тем легче, что но было подготовлено: пример деда и бабки, воспитание, полученное от второй, и наконец, по всей вероятности, пример брата - вот что уже предварительно имел Владимир в пользу новой веры. Не видев у себя никаких послов или миссионеров, не посылав своих послов по землям, Владимир расположен и убежден был к принятию греческого православного христианства киевскими варягами-христианами, а затем, что касается до обращения всего народа, то в сем последнем случае, как необходимо думать, он действовал не только как человек, желающий дать другим истинную веру, но и как государь, сознававший настоятельную необходимость этой веры государственную. Решившись креститься сам и крестить весь свой народ, Владимир не нашел возможным сделать того и другого одновременно, но сначала крестился сам частным, и по всей вероятности - более или менее тайным образом, а к общему крещению народа приступил только после довольно продолжительного приготовления. Пред общим крещением народа Владимиру нужно было войти в сношения с греками для иерархического устройства будущей русской церкви; так как для целей государственных он считал нужным для себя родственный союз с императорами Константинопольскими, то и вступил в эти сношения весьма оригинальным образом, именно - в качестве победителя греков. После приступа к общему крещению народа Владимир имел в своем распоряжении много лет; вследствие того он не только начал его, но и довел до самого конца, крестив всю русско-славянскую часть Руси, которая составляла тогда собственно русское государство.


Все внутреннее выражается и олицетворяется во внешнем. Насажденная на Руси церковь христианская требовала внешнего представительства, требовала такой церкви в смысле здания. которая бы была церковью всей Руси и матерью всех церквей Русских, которая, одним словом, вещественно и монументально представляла бы собою духовную церковь русскую (подобно тому, как в московской Руси представлял ее московский Успенский собор, а ныне в Руси петербургской представляет собор Исакиевский). Такую всерусскую церковь, или иначе сказать, церковь совершенно исключительную по размерам и великолепию, единственную каменную среди церквей деревянных, Владимир начал строить вскоре после того, как приступил к общему крещению народа, именно - на другой год после похода на Корсунь, и строив пять лет окончил в 996-м году. Как бы поручая крещеную Русь покрову этой церкви, посвященной Божией Матери (празднику Успения) и от данной ей десятины получившей название Десятинной, Владимир молился в ней за Русь в первый раз по ее совершении: "Господи Боже! призри с небесе и вижь, и посети винограда своего, и сверши, яже насади десница Твоя - новыя люди си, имже обратил еси сердце в разум познати Тебе, Бога истиннаго". Церковь эта, вещественно олицетворявшая собою духовную русскую церковь, быв поставлена на том холме, на котором прежде было главное языческое мольбище и на котором прежде стоял идол главного языческого бога - Перуна, представляла собою истинный трофей христианства над язычеством.


Совершив великое дело крещения Руси и ее введения в семью народов, призванных к исторической жизни, быв решителем ее судьбы и нашим первым Петром Великим, Владимир, подобно этому последнему, скончался в старости далеко не преклонной, на 55-56 году жизни и никак не более, 15-го июля 1015-го года.
Он имел некоторые частные, резко выдававшиеся, черты в своем характере, которые не могли остаться без памяти в потомстве и о которых так или иначе упоминают все сказания, говорящие о нем. Он был, во-первых, из числа тех безгранично щедрых людей, которые считают все принадлежащее им столько же собственностью своею, как и всех их окружающих; во-вторых, он был из числа тех истинно гуманных натур, которые не понимают, как можно быть довольну самому, когда не столько же довольны и все окружающие. По всему этому, смотря на жизнь, не как аскет, которым он не был, а с той, для неаскетов и в пределах меры совершенно правильной точки зрения, что "жизнь для жизни нам дана" (разумеем при сем то, что говорит ап. Павел в 1 посл. к Тимофею, IV, 3-5), Владимир хотел, чтобы жизнь его окружающих текла в полном довольстве и веселии, и чтобы этих обязанных князю довольством и веселием людей было как можно более. Когда Владимир стал христианином, то эта наклонность и потребность его натуры щедро довольствовать людей выразились в христианской добродетели безграничного милосердия к нищим и убогим. У него было заведено, чтобы во дворце великокняжеском каждую неделю был обильный пир для всех чиновников дворцовых и городских и для лучших городских граждан при нем самом и без него: "По вся недели устави на дворе в гридьнице пир творити и приходити боляром и гридем и соцькым и десятьскым и нарочитым мужем при князи и без князя; бываше множество от мяс, от скота и от зверины, бяше по изобилью от всего". В самых обширных размерах были им устраеваемы нарочитые пиры, по случаю каких-нибудь праздников (которые в древнее время вообще был празднуемы у нас не по теперешнему, о чем см. ниже). Об освящении и по поводу освящения церкви в Василеве летопись говорит: "постави церковь и створи праздник велик, варя 300 провар меду, и съзываше (т.е. в каждый год в день освящения церкви) боляры своя и посадникы, старейшины по всем градом и люди многи... Праздновав князь дний 8 и възвращашеться Кыеву на Успенье святыя Богородицы и ту паки соторяше праздник велик, сзывая бещисленное множество народа". О христианском милосердии Владимира к нищим и убогим летопись говорит: "Повеле всякому нищему и убогому приходити на двор княжь и взимати всяку потребу - питие и яденье и от скотьниць кунами. Устрои же и се, рек: "яко немощнии и больнии не могут долести двора моего" - повеле пристроити кола и вскладаше хлебы, мяса, рыбы, овощь разноличный, мед в бчелках, а в другых квас, возити по городу, въпрашающим: кде больний и нищ, не могы ходити? тем раздаваху на потребу". Может показаться преувеличенным это свидетельство летописи, но оно вполне подтверждается свидетельствами митрополита Илариона и монаха Иакова. "Кто исповесть", восклицает первый, - "многия твоя нощныя милостыни и дневныя щедроты, яже к убогим творяше, к сирым же и к болящим, к должным и к вдовам и к всем требующим милости! Слышал бо глагол Господень... не до слышания стави глаголанное, но делом сконча слышанное, просящим подавая, нагия одевая, жадныя и алчныя ["жаждущих и алчущих"] насыщая, болящим всяко утешение посылая, должные искупая, работныя свобождая. Твоя бо щедроты и милостыня и ныне в человецех поминаеми суть". Второй пишет: "Боле всего бяше милостыню творя князь Володимер: иже немощнии и стареи не можаху доити княжа двора и потребу взяти, то в двор им посылаше; немощным и старым всяку потребу блаженный князь Володимер даяше. И не могу сказати многия его милостыня: не токмо в дому своем милостыню творяше, но и по всему граду, не в Киеве едином, но по всей земле Руской, - и в градах и в селех, везде милостыню творяше, нагие одевая, алчныя кормя и жадныя напаяя, странныя покоя милостию; нищая и сироты и вдовицы и слепыя и хромыя и трудоватыя вся милуя и одевая и накормя и напаяя". На нарочитых праздниках, каковы освящения церквей, Владимир раздавал нищим огромные деньги - до 300 и более гривен.
Владимир был причислен к лику святых не тотчас после своей смерти и даже весьма не скоро. Что было этому причиной, мы не можем сказать положительно, но с вероятностью предполагаем, что она заключалась в тех изобильных пирах, о которых мы сейчас сказали. Память о них долго жила в народе и они-то и могли смущать и затруднять совесть народную признать Владимира святым, ибо пиры и святость, которая - по позднейшим, впавшим в односторонность, понятиям - стала неприменным синонимом аскетизма, должны были представляться вещами трудно совместимыми. Владимир мог быть признан святым, когда живая память о пированьях - почестных пирах и о столованьях - почестных столах его наконец совсем исчезала, оставшись только в былинах народных, и когда он остался для представления народного только крестителем Руси. Не знаем, когда именно и как это случилось; служба Владимиру написана по признакам в период домонгольский, но не в конце XI или в начале XII века или еще ранее, как думает преосв. Филарет и как наклонен думать преосв. Макарий, а вероятно в конце XII или в начале XIII века, ибо для современных автору ее русских князей Владимир - не дед и не прадед. а уже праотец; затем, сколько имеем сведений в настоящее время, он называется в летописи святым в первый раз под 1254-м годом. (Ипатск., ср. там же под 1229-м годом), а о праздновании памяти его как святого в первый раз упоминается в летописи под 1263-м годом (Лаврент.). Монах Иаков, защищая умершего Владимира он нарекания, что он не творит чудес, говорит: "Не дивимся, возлюбленнеи, аще чудес не творит по смерти: мнози бо святии праведнии не сотвариша чудес, но святи суть. Рече бо негде о том святый Златоуст: От чего познаем и разумеем свята человека? От чудес ли или от дел? И рече: От дел познати, а не от чудес"... и пр. Летопись, и за нею Житие Володимера, жалуясь на своих современников, что они не воздают ему по должному за его великое благодеяние крещения Русской земли, забывая молиться за него в день его памяти, вследствие чего Бог мог бы его прославить, говорят с укором: "Дивно же есть се, колико добра створил Русьстей земли, крестив ю. Мы же, хрестьяне суще, не въздаем почестью противу онаго възданью... Да аще быхом имели потщанье и мольбы приносили Богу зань в день преставленья его, видя бы Бог тщанье наше к нему, прославил бы и "... Владимир похоронен был в построенной им Десятинной церкви, в приделе св. Климента, где мраморный гроб его поставлен был рядом с таковым же гробом прежде него умершей его супруги царевны Анны. Мощи Владимир, в нашествие монголов погребенные под развалинами Десятинной церкви, оставались в земле до первой половины XVII века, до митрополита Петра Могилы. Этот последний, возобновляя в 1635-м г. Десятинную церковь, нашел гроб Владимира и вынул из него останки (все находившиеся или только часть - неизвестно), из коих в настоящее время глава находится в большой церкви Печерского монастыря, ручная кость - в Киево-Софийском соборе, одна челюсть от главы - в Московском Успенском соборе (Эта последняя прислана была в дар царю Михаилу Федоровичу Петром Могилой в 1640-м г., при чем митрополит между прочим просил государя, чтобы он "велел своим государевым мастером своею царскою казною сделать раку на мощи прародителя своего святого и равноапостольного князя Владимира, которая будет поставлена с его мощи у святой Софии, юже сооружи великий князь Ярослав сын его," - Акты Южн. и Западн. Росс., III, стр. 29 и 44. Перенесение мощей из Десятинной церкви в Софийскую, вместе с гробом преп. Феодосия Печерского (sic), предполагалось совершить в том же году, по получении раки, - там же, стр. 29.
(Никоновская летопись и Степенная книга уверяют, будто Владимир не только хотел быть крестителем своей Руси, но помышлял о распространении христианства и между соседними народами, именно говорят, что он посылал своего миссионера (родом грека) к болгарам волжско-камским (первая - I, 95, вторая - I, 147). Известие, конечно, не особенно надежное (а в подробностях баснословное), но нельзя сказать, чтобы совершенно и очевидно невероятное. Великие люди, к которым несомненно принадлежал Владимир, имеют наклонность создавать великие и широкие планы, - и кто знает, может быть, - и в самом деле он мечтал о том, чтобы в противоположность союзу новых народов западной Европы создать союз народов Европы восточной? Когда те же Никоновская летопись и Степенная книга сообщают, что к Владимиру пришло на службу и приняло у него православное христианство некоторое количество болгарских и печенежских князей (первая - I, 95 и 103, вторая - I, 149), то не сообщают ничего невероятного: эти приходы значат то же, что позднейшие боярские "приезды" к князьям и отъезды от них).

(на сайте данный текст приводится в сокращении, без примечаний - А.П.)