Карта сайта

Книжник, наученный Царству Небесному
Несколько штрихов к жизни Е.Е. Голубинского. Часть 1.

Андрей ПЛАТОНОВ

Дата публикации:
9 Апреля 2002

...Чувство братства с людьми, дающее сознавать
смысл жизни среди них, наполняет сердце человека
блаженством, выше которого ничего нет, потому что Господь,
который есть любовь, сотворил людей именно для блаженства
братской любви.

Е.Е. Голубинский. "Повесть о хорошем человеке".

Вряд ли удастся найти в жизни Евгения Евсигнеевича Голубинского момент, когда бы его можно было представить отдельно от Церкви. Парадокс его судьбы заключается в том, что она подтверждает и наполняет смыслом афоризм: "русский - значит православный", который сам же историк более всех опровергал своими трудами, в которых показывал сколь мало и неглубоко был просвещен наш народ Светом христианского просвещения. С рождения до смерти, когда он, умирающий, попросил положить себе на голову книгу, с которой он хотел прийти на Суд Божий - свое исследование о самом близком и дорогом для него русском святом "Преподобный Сергий Радонежский и созданная им Троицкая Лавра" - он был всегда в Церкви и с Богом. Человек, рожденный в народе крещеном, народе, знакомом с христианской верой, имеет залог - звание православного дается "авансом", им еще нужно стать, направляя свою волю к постижению веры. А возможности для этого были в XIX веке, увы, почти у одних только детей духовного сословия, учившихся в духовных училищах и семинариях. Облик Голубинского как будто иллюстрирует евангельский парадокс о книжнике, наученном Царству Небесному - то, богатство книжного знания, которое он искал и неустанно приобретал, соединившись с верой, засвидетельствованной столь же неустанным собиранием живого Предания Церкви, открыли ему прошлое и будущее, старое и новое. Сокровище своего ведения он вынес для нас - ведь Бог дает это сокровище своим избранным не для утаивания, а для служения ближним. Конечно, Голубинский не одинок. Замечательная плеяда знаменитых академических подвижников церковной науки - протоиерей Федор Голубинский, протоиерей Александр Горский, В.В. Болотов, Н.П. Гиляров-Платонов, А.П. Голубцов, Н.Н. Глубоковский - учителя, ученики, коллеги, друзья Голубинского, каждый из которых, будучи укорененным в традиции, смело устремлялся к новым открытиям, создавал новые научные направления, и вместе с тем они не были кабинетными учеными, отдавая все свои силы для помощи ближним и исправления недостатков в Церкви и обществе, для воспитания смены. И все же у Голубинского особое место, о чем свидетельствует, к слову, избрание его в академики Императорской Академии Наук.

Сельские впечатления детства

Родился Евгений 28 февраля 1834 года в семье священника Евсигния Феодоровича Пескова1 в богатом селе Матвееве глухого Кологривского уезда - в "медвежьем углу" Костромской губернии. Грамота давалась ему легко. Дед по отцу - священник села Успенье-Нейское Федор Никитич Беляев - хвалил живого, резвого и острого мальчика, приговаривая: "ты будешь у меня академистом". В собственной семье с самого детства Евгений воспринял добрые, благие семена христианской веры. Но также увидел он и самые отталкивающие стороны быта погруженного в пьянство священнического сословия.

Картины церковной жизни в русской провинции XIX века были нерадостны. Самые первые детские воспоминания историка - драка пьяного клира, в которой приняли участие и жены клирошан. "Духовенство предано было безмерному пьянству. На Великий пост прекращалось пьянство священников, а затем начинался новый пьяный год... Много куролесили наши священники, и можно было бы рассказать о них большое количество анекдотов. Отцы пили, но не умирали от водки, а из сверстников моих, бывших священниками в нашей местности, трое или четверо преждевременно отправились на тот свет от водки"2. Конечно, это наиболее отрицательные черты быта сельского духовенства. Основную часть этого быта составлял все же обычный сельскохозяйственный труд, о чем историк пишет в статье "Благие желания относительно русской Церкви": "Так что человека хватает, наконец, только на то, что суть наши священники в настоящее время, - быть механическим совершителем церковных служб и треб, и более ничего. В продолжение всего лета крестьянские работы от восхода солнца до вытухания вечерней зари; в продолжение зимы, чуть не целый день, заботы о скотине, которая содержится для земледельчества, в приготовлении ей корма и в самом ее кормлении,- когда тут о книжках, когда читать их надлежащим образом, когда тут думать и размышлять... Всякому можно личным образом наблюдать, как земледельчество в весьма непродолжительное время изменяет семинариста, поступающего в священники, совсем в другого человека, нежели каким он поступил: человек поступает на место исполненный разных благих мечтаний; но проходят три-четыре года и от мечтаний не остается ни малейшего и следа, - человек просто грамотный крестьянин, и более ничего; самая наружность человека совершенно изменяется: вместо тщательной заботы о приличии вы видите совершенно крестьянскую и совершенно распущенную неряшливость"3.

Эти отрицательные впечатления детства, не повредив вере Е.Е. Голубинского, выросли в трезвую убежденность в необходимости преобразований в Русской Церкви, необходимости насаждения в ней столь существенных для христианской веры просвещения и нравственности. Именно эта боль за Церковь и народ водили пером, писавшим "Историю Русской Церкви", а вовсе не желание хулить собственную историю. Особенно это ясно по прочтении всех шести статей, изданных уже после смерти Е.Е. Голубинского его учеником С.А. Белокуровым под общим названием "О реформах в быте Русской Церкви". В предисловии С.А. Белокуров писал: "Будет оскорблением памяти почившего думать, что при раскрытии недостатков Русской церкви им руководило какое-либо иное чувство, кроме искреннего желания ей блага, желания улучшения ее жизни, желания оказать ей посильную помощь в этом деле. Он был сын, искренно любивший свою матерь-Церковь, и выставлял недостатки ее не для того, чтобы глумиться над нею, а чтобы чрез обнаружение их освободить ее от них".

Откуда в таких условиях развивалась у будущих академических ученых подвижников их крепкая и осмысленная вера? Мы далеки пока что от ясного представления о той "совокупности неповторяемых условий жизни, которая создала таких людей, как Горский, Голубинский, Ключевский"4. Все же сопоставление "Воспоминаний" и статей "О реформах" кое-что проясняет и тут. Историк вспоминал, что отец учил его грамоте по знаменитой в то время между священниками книге "Путь к спасению" Феодора Эмина. "Красноречие книги, состоящей из восьми размышлений, первое из которых начинается словами: «Опомнись, в светских роскошах погруженная душа моя!», приводило в восхищение нас обоих - и отца, и меня". По-видимому, это семейное учение, а с 9 лет и учение в духовном училище, сформировали духовный облик ученого. Обсуждая возможность исправления нравов народа, Е.Е. Голубинский писал: "На приходских священниках лежит непременная обязанность учить народ вере и нравственности христианской, и эту обязанность они могут исполнять надлежащим образом не иначе, как посредством систематически школьного обучения детей". В отличие от крестьянских детей, дети священства такое обучение тогда уже проходили. Любопытно, что отец выбрал фамилию сыну в честь знаменитого земляка, академического философа Федора Александровича Голубинского5, а также в честь его младшего брата - Евгения, бывшего приятелем (и собутыльником) отца по семинарии... Не исключено, что и имя сыну отец дал в честь этого своего приятеля!

В восемь лет Евгений потерял мать Анну Козьминичну6. "Смерть матери сильно повлияла на меня: из мальчика резвого сделался я замкнутым и нелюдимым, начав чуждаться сверстников и игр".

Годы духовной учебы

Девяти лет, на первой неделе Великого поста 1843 г., отвезли мальчика в Солигаличское училище, где, по мнению отца, "лучше учили и секли". По традиции в училище Голубинскому сразу дали прозвище - "медведь".

Годы учебы историка в училище известны нам только из "Воспоминаний" и примечательны усердным учением мальчика у очень ревностного учителя - Павел Никитич Альбов очень живо преподавал краткий катехизис, постоянно обращаясь к детям с вопросами: "Что это значит? Как это объяснить?" Успехи Евгения в греческом языке привели П.Н. Альбова однажды в такой восторг, что он пообещал ему великую будущность, советуя быть смиренномудрым и не превозноситься.

В бытность Голубинского в последнем классе духовного училища из семинарии пришло предписание отобрать у всех учеников произвольные фамилии и восстановить старые, отцовские; но для Евгения, очевидно, за его успехи, сделали исключение - ему была оставлена громкая фамилия, и он с великою честью пронес ее до самой могилы.

Уже после смерти Е.Е. Голубинского по мысли и плану С.А. Белокурова была начата подготовка издания "Описи библиотеки академика" с воспроизведением всех пометок его на книгах. Возглавивший эту работу И.А. Голубцов написал вступительную статью об историке, где он на основе изучения книг делает очень важные наблюдения. Приведем из нее отрывок, касающийся учебы Голубинского: "Успехи и похвалы, питая самолюбие замкнутого и серьезного мальчика, при создавшихся условиях домашней обстановки естественно привязывали его к школе и книге, и он смолоду не привык относиться к ним формально, по казенному…

Понятно, что пытливому семинаристу недолго было придти к убеждению в необходимости основательно изучить и новые европейские языки, как лучшее средство непосредственного общения с самими источниками знания. Не забудем, что то еще была пора крепостного права, и, может быть в помещичьей усадьбе его родного села Матвеева слышалась еще французская речь, и в барских комнатах на полках можно было видеть, а еще легче в изобилии встретить в Костроме у букиниста маленькую карманную французскую книжку, большею частью наследие XVIII века. И Е.Е-ч принялся за изучение французского языка; это первое для нас уловимое проявление его самодеятельности в области знания. Поступив в Академию в 1854-м году, он утроил свою настойчивость в этом отношении, и к святкам первого же года стал довольно свободно читать и по-французски и по-немецки.

В семинарии же, по-видимому, определились и общая настроенность, и научные интересы Е.Е-ча; видимо, уже тогда он стал в немногочисленные ряды той части семинарской молодежи, которая, не быв подавлена филаретовски-казенным школьным режимом, искала положительного знания и не чуждалась некоторого свободомыслия в своем мировоззрении. Купив где-то за год еще слишком до окончания семинарии за 10 коп. сер. французскую книжку: "L'esprit de l'encyclopedie", Е.Е-ч не без особого быть может значения надписывал, что она принадлежит ученику "Богословия": не богословски и не философски была настроена голова его, вероятно, уже и в то время. В Академии философия плохо ему давалась, и впоследствии он оценивал себя, как философа, у которого ум заходит за разум. Гораздо успешнее были его занятия по словесности, расколу и истории. Во всем составе его библиотеки нельзя указать ни одной, пожалуй, чисто богословской или философской книжки, которую бы он приобрел сознательно с целью изучения предмета; здесь мы встретим лишь 3-4 старых его учебника, да несколько богословских трактатов на латинском языке, приобретенных случайно из уважения к их древности. Богословские же и философские диссертации, подаренные сослуживцами или учениками, в отличие от прочих книг он обычно оставлял неразрезанными; иногда, правда, он прочитывал попадавшую где-либо ему под руку философскую или богословскую статью, иногда покупал даже какое-либо руководство по истории философии или богословию, но это делалось им или потому, что он считал для себя необходимым иметь минимальное знакомство с соответствующими областями, или потому, что излагавшиеся здесь предметы были связаны с тем или другим интересовавшим его вопросом истории и жизни.

Пока продолжался курс обучения, кончая Академией, Е.Е-ч был, очевидное дело, связан в своих занятиях рамками школы и для очередных своих тем черпал материал в казенных книгохранилищах: о собственной книге казеннокоштнику не приходилось мечтать, и лишь случайные книжки, попадавшиеся ему у букиниста, стоившие 5-10 коп. серебром, становились изредка достоянием любознательного студента"7.

Об учебе историка в Костромской семинарии помимо "Воспоминаний" имеется подробный очерк Н.И. Серебрянского8, написанный на основе архива семинарии по заказу С.А. Белокурова в 1915 г. для издания в Чтениях Императорского Общества Истории и Древностей Российских.

Голубинский пишет, что в семинарии ко времени его поступления уже были истреблены "последние следы бурсацкого рыцарства: пьянство и дебоши". Все же Евгению дважды довелось напиваться пьяным во время вакаций (каникул). Хорошо характеризует его то, что вследствие этого произошло. "Кто-то из товарищей вызвал меня на хвастовство, говорил, что меня пошлют в академию и т.д. Я начал хвастать, и замечательно то, что я сознавал, что хвастать мерзко, и все-таки продолжал. После мне стало страшно стыдно, и я дал себе обещание никогда не пить".

Еще один любопытный момент "Воспоминаний" - семинаристы звали друг друга по-деревенски: Костюха (Константин), Менюха (Вениамин). В воспоминаниях М. Муретова, несправедливо низко (как мы далее покажем - А.П.) оценивающего авторитет Голубинского-преподавателя, сказано, что профессора Голубинского в академии студенты звали "Евсюха". Можно предположить, что это обычное семинарское обращение, производство же его от отчества, а не от имени, придает ему, скорее, оттенок уважительности.

Из семинарских профессоров на Голубинского оказал влияние очень хороший и усердный преподаватель патрологии П.С. Смирнов, увлекавший семинаристов чтением святоотеческих творений. Хорошо преподавались и ряд других предметов - риторика, православное исповедание, философия, пастырское и нравственное богословие. Преподаватель последнего предмета - К.Ф. Бронзов - был очень хорошим проповедником.

В 1854 году по окончании семинарии Голубинский на казенный счет был послан в Московскую духовную академию, разминувшись по пути со знаменитым профессором МДА (и первым представителем костромского землячества в ней) протоиереем Феодором Александровичем Голубинским, который по выходе в отставку поехал в Кострому, где вскоре умер.

В Академии профессоров слушали плохо. Все же некоторые из них несомненно оказали решающее влияние на воспитание Е.Е., как ученого. Главным образом, это, конечно, относится к его земляку профессору Александру Васильевичу Горскому. Некогда и сам А.В. Горский точно так же прибыл из Костромы в Академию. У него было письмо от отца - костромского кафедрального протоиерея - к профессору Ф.А. Голубинскому - "несумненному благодетелю" с просьбой не оставить вниманием и попечением юного земляка. Теперь настала пора самому А.В. Горскому стать попечителем костромского студента.

В своих "Воспоминаниях" Голубинский отмечает, что слушали в Академии профессоров плохо. Исключение он делает для бакалавра Священного Писания иеромонаха Михаила Лузина, чьи лекции о Бауэре и Штраусе были выдающимися, и их слушали внимательно.

Вот еще некоторые любопытные проявления почитания землячества: по поступлении в Академию Голубинский хотел поступить для заработка в письмоводители редакции академического журнала "Прибавлений к изданию Творений святых отцов в русском переводе" по приглашению старшего письмоводителя А.В. Власова - тоже костромича. Но другой костромич - ректор Евгений (Сахаров) выступил против, так как это бы отвлекало Голубинского от учебы и сказал, что Голубинский в случае нужды в деньгах может обращаться к нему, и в самом деле несколько раз давал ему денег на чай.

Голубинскому пришлось все свое время до последней минуты отдать учебе. Учеба в Академии строилась с опорой на писание месячных сочинений. С увлечением писал Голубинский сочинения по всем предметам, но наиболее высоко были оценены его сочинения по истории, истории литературы и Новому Завету.

Курсовая работа была написана Голубинским на тему "Образ действования императоров греко-римских против еретиков и раскольников в IV в." Тема была передана из Синода митр. Филарету, а А.В. Горский поручил ее Голубинскому. За работу, дважды издававшуюся впоследствии, он получил степень магистра.

Преподавание и научное творчество

После академии Голубинский два года служил профессором Вифанской семинарии. Уже там он пришел к решению посвятить себя всего науке и дал обет за 35 лет написать Историю русской церкви до учреждения Синода. С 1861 года он становится преподавателем Московской духовной академии и начинает работу всей своей жизни. 20 лет не только кабинетной и преподавательской, но и "полевой" (поездка в Австро-Венгрию, на Балканы, в Константинополь и Иерусалим) работы завершились защитой докторской диссертации9 и изданием в 1881 г. 1 тома "Истории Русской Церкви". Вот что об этом периоде пишет И.А. Голубцов: "Придется признать это время исключительным, как по проявленному Е.Е. напряжению любознательности и всех умственных сил, так и по тому влиянию, какое эта работа имела на характер всей дальнейшей его научной деятельности: в это время с одной стороны закончилось в значительной мере как изучение вспомогательных дисциплин, так и накопление сведений по областям смежным с предметом его будущего исследования на русской почве; с другой стороны несомненно тогда же попутно выяснились многие вопросы и общий характер его будущей работы по И.Р.Ц. Не забудем, что изучая историю балканских церквей, знакомясь лично с тамошними церковными отношениями и памятниками укрепляясь в интересе к быту и общественности, изучая иностранные языки и вспомогательные дисциплины, развивая свой беспощадный критицизм, запасаясь иноземной книгой и материалом для будущего сравнительного изучения русских явлений, он был в то же время преподавателем русской церковной истории; это преподавание несомненно намечало ему вопросы, требование от него исследования, заставляло его вырабатывать общий и детальный план работы и помогало ему постепенно вводить получаемый мм материал на свое место в будущей работе. К этой работе он приступал таким образом во всеоружии своего научного ведения и прозрения. Но не даром досталось ему это сокровище, на эти же годы падают два больших испытания, пережитых им в личной жизни: он утратил на половину зрение, ослеп на правый глаз, и потерял окончательно надежду на семейный образ жизни".

Слух об откровенности "Истории" Голубинского породил неприязненное отношение обер-прокурора Синода К.П. Победоносцева. Это сделало невозможным печатание 2-го тома "Истории", затруднилась сама научная работа и преподавание. Митрополит Московский Сергий10, по словам ректора Академии о. Антония (Храповицкого), хотел отставки Голубинского. Впрочем, говорили, отставки его хотел и сам Антоний.

В 1895 г. Голубинский вышел в отставку. Новая сфера деятельности открылась для него в 1902 г. в связи с избранием в Императорскую Академию Наук. Примерно в это же время Победоносцев кардинально изменил свое мнение о труде Голубинского, и Белокуров получил от него предложение не только начать печатание 2-го тома, но и переиздать 1-й. В 1903 г. труд Голубинского о канонизации святых пригодился Синоду для канонизации преподобного Серафима Саровского, которой горячо желали царь с царицей. В 1906 г. Голубинский был приглашен к участию в работе Предсоборного Присутствия, подготовлявшего Поместный Собор Русской Церкви. Именно участие в обсуждении реформ, которые необходимы Русской Церкви, позволили Голубинскому окончательно сформулировать свою концепцию церковно-общественного переустройства.

"Благие пожелания" академика Голубинского

В письме С.А. Белокурову, написанном 13 марта 1906 г., Голубинский писал: "С сегодняшнего дня начинаем благоустраивать русскую церковь... Сегодня первое заседание секций особого присутствия". К сожалению, работа Предсоборного присутствия была прервана - царь не желал собора. Мысли и предложения Голубинского нашли свое выражение в изданной в том же году статье "К вопросу о церковной реформе". В 1913г., уже после смерти ученого, был издан сборник "О реформе в быте Русской церкви", предлагающий целостное решение основных проблем, стоящих перед нашей Церковью. Самое важное в проекте Голубинского - указание высшей власти, что развитие России должно служить к благу ее народа, и с другой стороны, указание обществу, что благополучия нельзя ждать от правительства - оно может быть достигнуто только солидарными усилиями всех здоровых сил общества - крестьян, земств, священства, купечества. Удивительно, но, по утверждению Голубинского, лучшие правители России - Владимир Святой и Петр Великий - в своих реформах добивались значительного продвижения и в укреплении государства, и в достижении благосостояния и просвещении народа. Статья "Благие желания (pia desideria) относительно Русской церкви" была написана раньше других - еще в 1881 г.: "Думы и заботы всех русских людей... сосредоточены на том, что наше государство, столько далеко стоящее позади других и так медленно двигавшееся доселе по пути развития, должно, наконец, стать на этот путь твердо и решительно и, не колеблясь, пойти по нему со всей энергиею... Истинную задачу всякого государства составляет не то, чтобы оно заботилось о возвышении своего политического могущества, от которого большинству его жителей ни тепло, ни холодно..., а то, чтобы оно пеклось о гражданском благополучии народа, чтобы оно стремилось всем доставить средства жить по возможности не худо. Мы, русские, слишком достаточно заботились о политическом могуществе нашего государства и пора, наконец, приняться за заботы о гражданском благосостоянии нашего народа. Что простой народ наш живет слишком бедно и худо, - так бедно и худо, как нигде в Европе и, может быть, не везде в Азии, это составляет факт, отрицать который не решаются, наконец, и самые отважные лицемеры. Причин крайне незавидного положения у нас простого народа две: внешне-социальные суровые условия и внутренняя невоспитанность его самого. Чтобы поднять благосостояние народа, нужно устранить обе причины и никак не одну только: поставьте народ в самые благоприятнейшие социальные условия, наделите его всевозможными льготами и просто дайте ему денег, - если не будет устранена другая причина, из этого ничего не выйдет, кроме того, что процветут кабаки и что народ ниспадет еще на низшую степень бедности, совсем, что называется, промотается и оголеет. Постепенно отстранять внешние неблагоприятные условия и создавать условия благоприятные есть собственно дело государства; но задача нравственного воспитания народа есть не его задача, для него невыполнима, и в сем случае оно необходимо должно обратиться к помощи церкви и к ее священникам. Народ наш предан пьянству не только в лице городских ремесленников-пролетариев, как это почти везде, но и в лице всего своего земледельческого сословия, как это нигде. Пока не будет достигнуто, чтобы народ наш стал по возможности трезвым, до тех пор будут бессильны и недействительны все внешние старания об улучшении его быта: но это может быть достигнуто только при помощи священников... Тут предстоит двойной труд - сначала нужно сделать трезвыми самих священников и потом уже возложить на них обязанность (миссию) сделать трезвым народ; но именно этим, хотя и удлиненным, путем, а не каким-нибудь другим может быть достигнута цель. Язва и болезнь пьянства не позволяют нам простирать наши мечты далее трезвости, то есть заставляют нас ограничивать наши мечты; но трезвость не составляет всего, что может дать нравственное воспитание народа и чем условливается его благосостояние. Всякому читателю, полагаем, приходилось встречать известия о сектантских общинах, представляющих из себя образцы благоустроенности и процветания, - как в них все не только трезвы, но и трудолюбивы, честны, расположены помогать друг другу, как поэтому в них вовсе нет той лохматой бедности, которой до такой степени изобильно у нас. У сектантов сделало это нравственное воспитание, и если это возможно у них, то, конечно, возможно и у нас. Скажут, что на сектантов влияет их исключительное положение. Но протестантизм есть вера целых народов, которые нисколько не находятся в исключительном положении: и до какой степени нравственное воспитание церкви, через пасторов, подняло там благосостояние народов! Потрудитесь узнать, например, о соседней нам Швеции, до какой степени народ обязан в ней своим благосостоянием церкви!.. Церковь учит и должна учить людей иметь все те добрые качества, которые мы желали бы видеть в наилучших гражданах; она учит нравственности христианской, а нравственность гражданская вся объемлется нравственностию христианской, как меньшее целое большим целым... Таким образом вопрос о том, в каком положении находится церковь, есть не только вопрос для самой церкви, но имеющий безусловно существенное значение вопрос и для государства... Что наша Русская церковь и как помощница государства, и как выполнительница своих прямых целей совершенно далека от положения сколько-нибудь удовлетворительного и еще заставляет желать очень иного, - это составляет печальную, но бесспорную истину, которую оспаривать имеют охоту только те, кто личным образом заинтересован в том, чтобы все оставалось в церкви так, как доселе есть. Следовательно, как в интересах государства, так и в интересах самой церкви не может не быть признано предметом настоятельных желаний то, чтобы церковь, подобно государству, не отставая от него, если уж не показывая ему пример, что долженствовало бы быть, усвоила сознание необходимости своего самоулучшения".

Приведем вкратце комплекс мер, предложенных Голубинским для улучшения состояния Церкви на всех уровнях - от высшего церковного управления до прихода:

- весьма увеличить число епархий и образовать по подобию греческих митрополичьи округи; архиерей губернского города - митрополит (архиепископ); архиереи уездных городов, в числе четырех подведомственные ему, и составляющие городской собор (по первоначальному порядку имели своих епископов не только все города (каждый как самый большой, так и самый малый, по одному), но непременно все деревни или совокупности деревень, представлявшие из себя приходы);

- назначить архиереям жалование;

- не переводить их с места на место, а старшинство их, при совершенном уничтожении старшинства кафедр, считать по старшинству посвящения;

- одежду архиереям носить черную и не пышную, как повелевают каноны, так чтобы наконец, они стали по возможности свободны от той болезни жестокой славы, о которой говорит Регламент, ездить архиереям не четвернями, а парами11;

- отменить ордена архиереям;

- заставить синодских чиновников не брать взятки;

- издать свод законов Русской церкви;

- как патриархи с собором, так и епархиальные архиереи с пресвитериями должны производить дело управления и суда по возможности гласно и открыто: печатать протоколы своих заседаний, чтобы все могли знать и обсуждать их постановления;

- поместные соборы должны состоять как из священнослужителей, так и из мирян, причем миряне имеют совещательный голос в общецерковных вопросах (умножение числа епископий, способ назначения епископов и священников, организация попечительств и т.п.), но не участвуют в решении вопросов, касающихся прав епископов и патриарха, монашества;

- патриарх не должен иметь никаких единоличных прав, как это было у нас в старину (Суханов: У нас патриарх на Москве что твой папа ). С единоличным патриаршеством неизбежно соединена опасность деспотизма. Константинопольские вселенские патриархи вовсе не единовластны: ничего не может делать без них состоящий при них Священный Синод, но они ничего не могут делать без этого синода, иначе сказать патриарх суть не более как председатель синода;

- церковь христианская должна быть не только путеводительницею людей в Царство Небесное, но и попечительницей об их земной бедности, чем она действительно была в первые века своего существования. При каждой приходской церкви должно быть учреждено попечительство о бедных прихода, которое должно состоять, кроме местного священника или священников, из того или другого количества честнейших и усерднейших к делу христианского добродеяния прихожан. Эти попечительства должны собирать и принимать от прихожан их добровольные приношения в пользу бедных прихода и потом, Богу и совести их назирающим, употреблять их по их назначению. При этом наше теперешнее нищенство, которое до такой степени неблаговидно и которым до такой степени злоупотребляется, должно быть вовсе уничтожено. Не может быть никакого сомнения в том, что прихожане относятся к учреждению братства с сочувствием. Но вопрос об их существовании и процветании будет зависеть от того, как отнесутся к делу священники, которые в начале могут стать главными его руководителями, и в случае должного участия, скоро смогут поставить его твердо, и, наоборот, в случае равнодушия могут убить его в самом начале, так, чтобы оно явилось на свет уже мертворожденным. По этой причине, христиански необходимое и в государственном отношении чрезвычайно важное дело должно быть вменено священникам в число их существенных и непременных обязанностей, за нерадение о которой им грозило бы такое взыскание, как за нерадение о других существенных и непременных обязанностях. Так как не во всех приходах средства для удовлетворения нужд будут соответствовать ее размерам, то, по примеру первенствующей церкви, дело должно быть организовано так, чтобы в пределах уездов или благочиний могла существовать между попечительствами братская помощь.

В случае народных бедствий в каких-нибудь местах России, голода и пожаров, попечительства могут быть и посредниками в передаче пожертвований;

- необходимо направить денежные вклады (не только прямо вклады денег, но и жертвование их на построение церквей) от монастырей в приходские церкви. По заповеди святых отцов, которая читается и в ныне принятом у нас церковнобогослужебном уставе, содержащем устав монашеской жизни, "стяжание чуждих трудов вносити (в монастыри) каково любо отнюдь несть на пользу нам (монахам); но (подобает) яко яда смертоносна отбегати же (сего) и отгоняти". Без нужды благо украшать или строить церкви значит отнимать деньги у бедных. Но жертвовать следует на духовенство под условием, чтобы последнее должным образом исполняло свои обязанности проповеди и нравственного воспитания, так как разумность и полезность этого жертвования слишком ясна. После духовенства дело должно дойти и до самых приходов, так, чтобы устроялись при них больницы, богадельни, ремесленные школы;

- Священник есть для своих прихожан учитель нравственности христианской во всем ее объеме; следовательно, он должен быть для них, по возможности, образом и примером всех христианских добродетелей. Для этого требуется, чтобы они сами надлежащим образом воспитывались нравственно в приготовляющих их семинариях. Но порок пьянства нашего духовенства, в который впадают священники по поступлении на места, несмотря ни на какое воспитание, полученное в семинарии, необходимо искоренить между ними отчасти мерами административной строгости, отчасти принятием других соответствующих мер. Если мы хотим, чтобы священники искоренили пьянство в народе, - а сделать это могут только они, - то, конечно, мы должны начать с них самих. Вообще, искоренение пьянства между священниками (которому и до сих пор, как было в XVI веке, продолжают дивиться иноземцы) есть дело самой первостепенной важности и самой неотложной нужды. Так как зло слишком застарело и упорно, то и борьба с ним необходима самая энергическая. Во-первых, необходимо усилить надзор за духовенством, которого у нас теперь почти вовсе нет (ибо благочинные почти совсем не составляют надзирателей) и который нужен, кроме нашей причины, и по многому другому; во-вторых, должны быть приложены к делу наказания и карания самые суровые), чтобы не сказать - беспощадные, Муравьевские, ибо, потворствуя, мы будем делать то, что приносить сотни и тысячи людей (каковы прихожане) в жертву единицам. Наряду с мерами административно-карательными существует в данном случае мера воспитательная, которая, как таковая, прочнее первых и которую поэтому необходимо приложить к делу в полной мере. Это - заведение училищ для девиц духовного звания, так, чтобы женами священников были непременно женщины, получившие образование. Влияние образованных жен на священников, весьма важное в том отношении, чтобы внести в их жизнь порядочность, опрятность и приличие вместо теперешних, почти совсем крестьянских, грязи, неопрятности и неприглядности, несомненно, решительным образом будет содействовать и тому, чтобы искоренить между ними пьянство. К приличной и хорошей жене являться пьяным свиньей из деревни - человека невольно возьмет совесть, и он станет умерять и невольно сдерживать себя, с тем, чтобы дойти, наконец, до убеждения, что радости жизни не в одном грязном пьянстве, как учили отцы, - что хорошая и приличная жена, хорошие и приличные дети и сам с ними как быть человек - гораздо лучше;

- Просвещение отсутствовало у нас как во всем обществе, так и в духовенстве, до времен Петра Великого; до того же времени и наши священники не могли быть учителями народа. Со времени Петра у нас начало вводиться просвещение как во всем обществе, так и в духовенстве, и, наконец, до некоторой степени совсем ввелось, так что в настоящее время ставят в священники непременно и исключительно людей получивших настоящее общее и богословское. И однако наши приходские священники и до сих пор остаются для народа только совершителями церковных служб и треб... наши приходские священники, чтобы стать истинными пастырями своих пасомых, должны принять на себя обязанность двойного учительства: во-первых, школьно-систематически обучать истинам веры и правилам нравственности христианской всех подрастающих детей (по мере прихождения ими в школьный возраст); во-вторых, посредством регулярно постоянной проповеди в церкви поддерживать знание истин веры и ревность к соблюдению правил нравственности в людях взрослых. Необходимо при каждом приходском храме устроить приходские училища, настоит самая неотложная нужда в самых нарочитых стараниях о насаждении и возращении в народе христианской нравственности. Простой народ наш во внешнем поведении омерзительно сквернословен, затем безобразно пьян, не сознает обязанности быть трудолюбивым, совсем не знает, что такое христианская совесть (припомните наших ремесленников и их возмутительную склонность к обманам), в своей семье и со своими несчастными рабочими-животными - безобразный варвар. Наши купцы, столько усердные к внешней молитве, столько приверженные к храмам и теплящие в своих лавках неугасимые лампадки, до такой степени мало наблюдают честности в торговле, что можно подумать, будто они лампадки теплят затем, чтобы Бог помогал им обманывать людей. Наши чиновники, от верху до низу, давно ли перестали, и перестали ли совсем, - представлять собой олицетворение тех пороков, которые свойственны их званию?

Стараться воспитывать детей так, чтобы из них выходили люди не одной наружной тщетной (самой по себе) молитвы, но и истинные христиане, - в этом должны поставлять свою задачу наши священники при преподавании детям христианского нравоучения;

- богослужение совершается у нас далеко не совсем так, чтобы оно могло приносить народу всю пользу и чтобы совершение и вообще соответствовало его смыслу и назначению. Все, что читается и поется в церкви, должно быть внятно, разборчиво, чтобы могло быть разобрано присутствующими, а иначе не будет иметь смысла, ибо читается и поется не для кого-либо, как для присутствующих; но у нас это далеко не так - весьма значительная часть слышимого на них остается для присутствующих нечленораздельным звуком кимвала звяцающего, тщетно бьющим воздух. В случае литургии причина -дурной обычай; в случае вечерен и утрен - дурной обычай и принятый на приходах устав монастырский, представляющий службы в таком объеме, что если бы совершать всенощные бдения или заутрени так истово, чтобы все читаемое и поемое на них было совершенно внятно для присутствующих, то они выходили бы до такой степени продолжительными, как в приходских церквах это совсем невозможно (и как это и в самих монастырях вполне соблюдается только на одном Афоне). Нельзя и нет основания заставлять мирских людей быть монахами (и притом только Афонскими); но бессмысленно и совершать службы так, чтобы присутствующие вовсе не разбирали того, что читается и поется (сравнивай ап. Павла в I посл. к Коринф. гл. 14); следовательно, для достижения возможности последнего необходимо сократить службы. Право начертывать чин общественных служб со включением и литургии в древнее время принадлежало не только каждой частной церкви, но и каждому епископу, и права этого никто потом не ограничивал; монастырский устав вошел у нас в приходские церкви не путем вселенского или частного законодательства, а просто путем обычая. Следовательно, дело может быть сделано собственною властию Священного Синода. Необходимо уничтожить этот взимающийся над всяким разумом обычай, и при этом должно начать с архиерейских протодиаконов, которые задают дурной тон и подают дурной пример всем прочим диаконам (а господа купцы с их купеческим вкусом и купеческим смыслом не должны иметь в сем случае никакого голоса). Пусть диаконы, - если угодно, - остаются басами, но они непременно должны служить так, как этого требуют человеческий смысл и значение того, что они возглашают и читают. И какая бессмыслица, что возносящий молитву не разбирает и не знает, что он говорит! Чтение евангелия на литургии или - что то же - слова Божия есть самое главное на ней, и это-то слово Божие читается так, что почти что все равно, если бы и не читалось. Необходимым внести ряд исправлений в богослужение: исправить переводы богослужебных текстов Нового и Ветхого заветов; чтобы богослужение совершаемо было по возможности истово, выпускать кое-что в чтении и пении (на всенощной: кафизмы сокращать, чтение тропарей канона, шестопсалмие несколько сократить; перед литургией чтение часов весьма сократить или совсем отставить); чтобы богослужение было по возможности понятно, сделать перевод главнейшего на русский язык и продавать самой дешевой ценой, сделать издание Библии с хорошим введением и с постоянными подстрочными примечаниями; царские двери делать маленькие, как у греков, восстановить древнюю форму иконостасов, чтобы алтарь был виден народу; одевание архиереев на литургии перенести с середины церкви в юго-западный угол.

"Благими намерениями вымощена дорога в ад", или, говоря словами апостола Павла, "вера без дел мертва". Е.Е. Голубинский не остановился лишь на благих пожеланиях, но всю жизнь был примером для своих учеников, посвятив ее христианскому просвящению и благотворительности - он помогал и заботился и о своих родных, и о соседских детях, и о своем родном селе, и об училище, семинарии, академии, в которых он учился.

Завершим статью удивительной характеристикой этого великого русского подвижника церковной науки, найденной в черновиках И.А. Голубцова.

"Черты характера - самолюбие, гордость ученая, смирение перед Богом, разочарование после неудач, чувство усталости; религиозность, внимание к Св. Писанию; не любит трат зря; ненавидит сребролюбие; глубоко государственное настроение - отказ от жалования; не жалеет денег на удовлетворение своих научных потребностей и любознательности. Черты его домашнего быта: хозяйственность до щепетильности и курьеза (выстраивал лестницу, чтобы скрипа не было); увлечение рационализмом там, где значение имеет практика, конопатил трубы. Доверчивость к книге: по книге охотился, по книге сад разводил, по книге лечился. Доброта - яблоки нам дарил, угощать любил, запаса много домашнего держал. Завещание о деньгах и о книгах. Пожертвовал при жизни. Любовь к детям, которых не имел (Песковы, Смирнова). Непритязательность к комфорту обстановки. Охотничий отдых.

Научные интересы: быт (даже в Евангелии), интерес к вопросам современной полемики; филология, изучение языков; литература; серьезное отношение к вспомогательным дисциплинам.

Религия: Св. Писание, пр. Сергий; Лавра. Насмешливое отношение к религиозным фокусам греков.

Общественные интересы: об отношении к общественной деятельности, славянофильство, вопрос правописания, монашество и его недостатки; война; восстановление патриаршества и другие вопросы церковного управления; реформы Петра; Синод; Богословский Вестник с выхода в отставку; болгаро-балканские вопросы. Академическая жизнь; Монтескье; журнал для всех; Л. Толстой. (Севастопольская и Японская война). Интерес к политике. Интерес к Павлу I, Александру I, L'esprit de l'encyclopedie.

Россия и Русские, мнение иностранцев о русских. Перед изданием своего атласа изучает репродукционную фотографию. Мнение о греках.

Научная предприимчивость и бодрость. Скептицизм (поверка одного перевода другим, одной книги другой). Грубое воспитание, грубые привычки, прямота.

Не любил делать себе затруднений из вспомогательных дисциплин - в изобилии карта, атласы, рисунков археологических - стремление видеть.

Стремление проверять книжные сведения личными наблюдениями.

Всюду чуется здоровый ничем не сдержанный научный критицизм - в чтении ли иностранцев о России, в заметках ли о головах Иоанна Предтечи и т.п.

Беспристрастность - принцип.

Сознание своих ошибок - интимно, а публично вряд ли согласился бы.

Постоянно следит за новыми сведениями по вопросу им однажды овладевшему и уже разработанному.

Безотчетная вражда ко лжи - к всему и всем, что и кто допускает ложь.

Нелюбовь к риторике.

Придирчивость, грубость и раздражительность критики тех авторов, где хотя немного чувствуется преувеличения своих заслуг или переоценка важности предмета исследования.

Требование безусловной ясности и точности в обобщениях и оценках (вранье в житиях); поправки в переводах богослужебных книг и Св. Писания.

Высоко почтительное отношение к преп. Сергию, как исключению из рядов монашества современности.

Задача монашества - обществу служение.

Нелюбовь к монашеству современному и подбор его исторических и настоящих недочетов.

Внимательное отношение к Св. Писанию, Посланиям Апостолов и Деяниям.

Чтение статей Богословского Вестника.

Политическая экономия (Голубинский отдал дань общественному течению 60-х годов).

В истории он видит объяснение ошибок, виновников событий - Причиной монгольского ига - сами русские; отношение к русским. Интерес к галицкому украйнофильству.

Сознательное подражание древнерусскому человеку

Интересы любознательности: учебник арифметики на старости лет, вопросы правописания, терминология.

Отношение к книге: критика, придирчивость, грубость, прямота, требование ясности и точности; поправки в богослужении и Св. Писании в переводах".

Часть 2

Примечания:

Вернуться1
Различие фамилий отцов и детей обычно для священнического сословия начала XIX века. Обычно фамилии давали отцы или в семинарии.

Вернуться2
Голубинский Е.Е. Воспоминания. Кострома, 1923 (переиздано с сокращениями - в кн. "Жизнь и труда академика Е.Е. Голубинского". М., 1998).

Вернуться3
Голубинский Е.Е. О реформах в быте Русской Церкви. М., 1913. (См. также: Е.Е. Голубинский о реформах в Церкви / Реферат А. Платонова // Православная община. 1991. №№ 5-6.

Вернуться4
Воспоминания М.А. Голубцовой // С.А. Голубцов. МДА в эпоху революций. М., 1997. С. 145.

Вернуться5
Интересно, что самому Федору Голубинскому фамилию дал ректор костромской семинарии за его кротость, видя из окна, как рослый семинарист терпит толчки от невысокого однокласника.

Вернуться6
В кн. "Жизнь и труда академика Е.Е. Голубинского" авторы ошибочно указывают вместо имени матери имя ее сестры.

Вернуться7
ОР РГБ. Ф. 541, К. 1, Д. 17. Статью планируется издать в "Археографическом ежегоднике за 2002 год".

Вернуться8
РГАДА, фонд 184 (Белокурова С.А.), ед.хр. 1156. Николай Ильич Серебрянский - в 1914-16 преподаватель Костромской семинарии, с 1917 г. профессор МДА на кафедре Истории Русской Церкви - кафедре Голубинского. Дважды арестовывался, умер в лагере в 1940 г. О нем - С. Голубцов. Профессура МДА в сетях Гулага и ЧеКа. М., 1999.

Вернуться9
Комиссаренко А.И.. Диспут на защите Е.Е. Голубинским в 1880 г. докторской диссертации "История Русской церкви: источниковедческие аспекты".

Вернуться10
Сергий (Ляпидевский) был одним из ректоров Академии еще в годы учебы Голубинского и оставил по себе надобрую память. Недовольство студентов этим ректором породило пьяно-беспорядочную жизнь. Такое поведение студентов продолжалось и в годы преподавания в Академии Голубинского. Будучи членом академического совета, он старался оказывать ректорам помощь в возвращении студентов к трудовой жизни, но по разным причинам никто из ректоров в этом не преуспел.

Вернуться11
Имеется в виду размер упряжки. Сегодня этому соответствует что-то вроде требования екатеринбургского архиепископа Викентия не ездить священству на иномарках.

http://religion.russ.ru/people/20020409-platonov.html

Карта сайта

Rambler's Top100