Путешествие проф. Е. Голубинского

Как было получено Высочайшее разрешение на командировку
профессора Московской духовной Академии Е.Е. Голубинского
в Грецию и славянские православные земли

Официальные документы
(подготовлено для публикации в "Церковно-историческом вестнике")

История этой необычной научной командировки, продолжавшейся около полутора лет, довольно хорошо известна по воспоминаниям самого академика Е.Е. Голубинского[1]. Но официальные документы, хранящиеся в РГИА (ф.796. Оп. 153. ед. 918) безусловно представляют большой интерес. Мы приводим наиболее интересные документы из этого фонда. Особенный интерес представляет письмо ректора Академии прот. А.В.Горского с характеристикой Е.Е. Голубинского. Как видно из публикуемых документов Е.Е. Голубинский планировал данную командировку не только ради углубленного изучения истории Русской церкви, но и для продолжения работы над историей других православных церквей. В самом деле, в архиве РГИА нам удалось обнаружить большое количество рукописей Е.Е. Голубинского, посвященных истории этих церквей. Надеемся, что со временем будет подготовлены к публикации и эти рукописи.

Публикуемые документы интересно сопоставить с описанием путешествия Голубинского и оценкой его взглядов, данными в биографическом очерке, принадлежащем перу известного археографа И.А. Голубцова (очерк должен быть опубликован в «Археографическом ежегоднике за 2002 г.»). И.А. Голубцов, в частности, писал: «Всюду на Востоке его встречали с почетом, как историка родной церкви, и охотно шли ему навстречу в его научных изысканиях, дарили ему книги и показывали ему все, что могло его интересовать: школы, музеи и храмы; но мало того: к нему, как нейтральному знающему человеку шли за мнениями по волновавшим тогда Балканы церковно-политическим вопросам. Благодаря этому, несмотря на резолюцию Александра II, запрещавшую Е.Е-чу заниматься политикой, во время командировки ему пришлось много слушать и читать именно по вопросам политики; хотя активно он в нее и не вмешивался, но видно, что эти вопросы попадали на благоприятную почву, и возбуждали его давнишний, несколько правда научный интерес к общественно-политической жизни и тем самым укрепляли его в этом интересе еще живее; впоследствии греко-болгарских распрь, от вопроса о роли России на Ближнем Востоке, от панславизма и пангерманизма он естественно переходил к вопросам славянофильства, норманизма, оценки старой и новой России, реформ Петра, положения церквей по регламенту и при Победоносцеве, к вопросам о желательных реформах русского церковного управления, о восстановлении патриаршества, о положении белого духовенства, о нормальном строе прихода, о пределах епископской власти и.т.д. и все часто мимолетные заметки в статьях и книгах, как и научные его работы, неизменно свидетельствуют о том, что все эти вопросы он решал не в духе резолюции Александра II, не в стиле Победоносцева, а в духе либерального западника, норманиста и сторонника Петровских реформ. Так занятия балканскими делами по самой сути своей должны были развить интерес к политике, общественности и частью публицистике, и этот интерес сказывался у Е.Е-ча не только в выборе предметов и книг для чтения, но и в характере его научных занятий и работ. Имея в виду последнее, нельзя не вспомнить о таких его работах, как статьи: «К нашей полемике по вопросу о происхождении раскола» или «К вопросу о реформе церковного управления»; эти вопросы всегда сильно интересовали его, как вопросы живого общественного интереса и горячей полемики своего времени в церковно-общественных кругах; и читатель увидит, как упорно-настойчиво собирал он материалы по таким вопросам, как вопрос о перстосложениях, о канонических правах епископов, об устройстве церковного суда и т.п. Самая его «История Русской церкви» полна этого глубокого интереса к общественности, наполнена часто публицистическим материалом изложенным иной раз в горячем полемическом тоне. Читателю известно, что в своей И.Р.Ц. автор предлагает не историю митрополитов и епископов, а именно историю русской церковной общественности, тщательно исследует историю христианизации русского общества, рассматривает историю просвещения древней Руси, строй древнерусского церковного общества, его религиозно-обрядовый быт, с его монашеством и храмами с его богослужением и обрядами, суевериями и остатками язычества, с его письменностью и проповедью и.т.д. и лишь потом в связи со всеми этими вопросами рисует деятельность пастырей русской церкви, высших представителей достигнутого ею религиозно-культурного развития. А при изложении этих вопросов он заявляет себя решительным народником, в духе школы, бравшей в 60-х гг. понемногу перевес и в сфере изложения русской гражданской истории, он ставит вопросы для исследования часто под несомненным влиянием происходивших на его глазах научных и публицистических споров о древней и новой России, о ценности реформ Петра, о задачах монашества и характере его в древней Руси, и так далее, и в ответах своих занимает оригинальную позицию народника-западника, отвечая большею частью на мнения славянофилов и правого крыла русской публицистики в том смысле, что просвещение до татарского ига развивалось у нас быстрее, чем потом, что христианство приходило к нам и помимо Владимира Св., как западничество проникало не по воле Петра В., но что Владимир Св. это своего рода Петр В. древней Руси, как и он достойный всякой похвалы, что одной из видной задачи монашества издревле было и должно действительно быть общественное служение, против чего так горячо ратовали некоторые книжные представители монашества конца XIX нач. XX вв.; что христианство прививалось весьма туго в Русском обществе, что вообще во многом надо отказаться от традиционных представлений о первых шагах христианства на Руси и о его влиянии на новопросвещенных, начиная с Владимира».

Е.Е. Голубинский – обер-прокурору графу Д.А.Толстому

Письмо Ваше от 25 Сентября[2], за которое приношу Вам искреннюю и глубокую благодарность, дает мне смелость обратиться к Вам с покорнейшею просьбою, которую я давно имею в уме, но которою я до сих пор не решался беспокоить Вас.

Я имел бы усердное желание послужить русской церковной науке, насколько хватит моих талантов и здоровья, и именно я предполагал бы попытаться написать возможно хорошую, насколько достанет умения, русскую церковную историю. Предварительное изучение предмета по русским древним памятникам и новым ученым исследованиям в настоящее время мною почти окончено, и я мог бы приступить к самому делу. Но при изучении я убедился, что для первого или домонгольского периода русской церковной истории мне еще нужно наперед совершить путешествие за границу, именно к грекам, у которых и до настоящего времени многие церковные чины, обряды и обычаи сохранились гораздо более в полном и целом виде, чем у нас в России. Для того, чтобы попытаться восстановить этот домонгольский период в возможной полноте его внутренней жизни, я нахожу необходимым предварительное, возможно обстоятельное, изучение современного быта греческой церкви. Так как начать писание о чем нибудь, когда есть уверенность, что значительно могли бы быть пополнены сведения, для человека, который дорожит полнотою сведений, есть дело почти что нравственно невозможное, то покорнейшая просьба, которою я смею беспокоить Вас состоит в том, чтобы Вы исходатайствовали мне материальные средства для путешествия и чтобы Вы поддержали меня в моем искании отпуска за границу.

Вместе с достижением главной цели своего путешествия, я бы рассчитывал достигнуть и некоторые другие. Прожив нужное время в Константинополе, я бы предполагал проехать по славянским землям и во время сего путешествия, как надеюсь, собрал бы столько новых дополнительных сведений для моей напечатанной книги, что по возвращении оказался бы в возможности напечатать ее не только значительно дополненным, но почти что переработанным изданием. А так как кроме напечатнной книги у меня есть приготовленная к печати и готовимая мною на доктора диссертация о Константине и Мефодии, славянских первоучителях, то личное посещение мест, где они трудились, как предполагаю, было бы не бесполезно и для последней книги.

Во вторых, чтобы возможно полное сближение русской церкви с церковию греческой и со всеми другими православными церквами из слова и фразы перешло в дело, для этого, конечно, нужно, чтобы русские имели возможность познакомиться со всеми ими, а я предполагал бы вместо отчета о путешествии, если бы мне были даны достаточное время и достаточные средства, вывести из путешествия книгу: Современный, преимущественно церковный быт греков, южных православных славян и румынов.

Наконец, так как я довольно порядочно знаю греческий (и новогреческий) язык, а во время пребывания в Константинополе надеялся бы и совсем хорошо изучить его, и так как я имею некоторые сведения не только в русской, но в общей православной археологии, то я рассчитывал бы осмотреть греческие библиотеки с целию разыскания в них памятников для средневековой и новой греческой церковной истории, и вывести описание сохранившихся памятников древности, которые имел бы возможность осмотреть.

Если бы Вы нашли мои желания основательными и изъявили на них свое согласие, то я повел бы дело об отпуске за границу обыкновенным порядком, чрез Совет Академии. Но я желал бы (усерднейше прошу прощения, если желаю очень многого) наперед получить Ваше согласие, потому что, как имею основания предполагать, и здесь некоторые не такую странную постановку дела, будто для русской истории нужно ехать в Грецию, наклонны смотреть как на изобретение праздного воображения.

честь имею быть Вашего сиятельства покорнейший слуга

экстраординарный профессор Московской Духовной Академии

Как пишет Голубинский в своих воспоминаниях: «Граф Толстой, получив мое прошение, запросил обо мне ректора Академии А.В.Горского». Письмо Толстого тоже имеется в архиве. Оно было написано 14 октября 1871 и имело гриф «конфиденциально». В своем письме Толстой допустил ошибку. Из письма Голубинского он решил, что Голубинский выпустил книгу о Константине и Мефодии. Горский ответил следующим письмом.

прот.А.В.Горский - обер-прокурору графу Д.А.Толстому

Во исполнение предписания Вашего Сиятельства от 14 текущего Октября № 98, коим изволили требовать от меня мнения относительно испрашиваемого экстраординарным профессором здешней Академии Евгением Голубинским разрешения и пособия для путешествия с ученою целию по землям Греческим и славянским, честь имею нижайше объяснить, что такое путешествие считаю для науки полезным, и со стороны Проф. Голубинского обещающим добрые результаты, и потому заслуживающим начальственного внимания и содействия к исполнению.

Путешествие по землям населения Греческого может послужить к объяснению современного внутреннего быта Греческого духовенства и паствы, для нас теперь закрытого. Несколько известно, впрочем, по сведениям не всегда благонадежным по точности и беспристрастности, положение высшей Иерархии Греческой, ко и то с некоторых только сторон; а образование, жизнь, исполнение обязанностей, средства содержания низшего духовенства в городах и селениях слишком мало известны. С другой стороны, каково религиозное настроение Общества Греческого? каковы отношения его к своему духовенству, какова общественная нравственность, на сколько и чем ограждено общество от наплыва Западно-Европейского неверия? Каково образование богословское, доставляемое высшими учебными учреждениями в свободной Греции и у Греков в Турции? Все это, и тому подобное, для нас весьма интересно знать, и всего ближе, конечно, желалось бы это узнать чрез человека, хорошо знакомого с бытом своей Церкви, из среды нашего духовенства. – Может быть в донесениях наших Отцов Архимандритов, состоящих при посольствах в Константинополе и Афинах, и в Иерусалиме это и разъясняется Высшему Правительству: но до нас эти сведения не доходят; между тем нельзя назвать такое знакомство со страною нам единоверною совершенно чуждым для науки в Высшем духовном учебном заведении.

Еще ближе к области науки письменные памятники Греческой церкви. – По древней Церковной литературе, может быть, земля Греческая и не представит теперь что либо нового и особенно-важного; но письменность средне-вековая и нового времени, заключающаяся в церковно-исторических, канонических и богословско-полемических памятниках, доселе мало разрабатывались. Издание Греческих Отцов и писателей Церковных – Абб. Миня, это самое полное собрание памятников церковной письменности Греческой, прекращается 15 веком, но и оно передает почти только то, что уже прежде было известно в печати. Учеными путешественниками осмотрены библиотеки Афонских монастырей, Синайского монастыря и некоторых еще именитых обителей; но по уверениям этих же путешественников, могут встретиться важные приобретения для науки и не на видных местах. Для того, чтобы указать на потребность в ученой разработке письменной литературы Греческой в каком нибудь примере, довольно будет сказать, что мы до сих пор не имеем средств достаточно разъяснить постепенный ход устройства нашего Богослужения. О древнем Греческом Богослужении мы можем судить только по памятникам славянским, но и то со времен довольно уже поздних. Издание памятников этого рода собственно Греческих и некоторые разыскания принадлежат западным ученым, имевшим под руками у себя Греческие рукописи (напр. Гонз?). Московская Синодальная Библиотека таких рукописей имеет весьма мало.

Но и печатные памятники Греческой Церковной литературы, какие выходили не из Западных типографий, а из рук самих Греков, мало к нам заходили и заходят. Прежде, до XVIII ст., снабжали ими нас отчасти Патриархи Греческие: но в прошедшем столетии, в следствие изменившихся отношений с той и с другой стороны, такие присылки, кажется, прекратились. Между тем библиографические труды Врета и Саза показывают, что печатная Греческая литература не скудна числом. В наших библиотеках произведений ее нельзя встретить, а в странах населения Греческого, не имея значительной ценности они, как старые, могут быть приобретены за небольшие деньги.

Таковы виды, которые может обещать ученое путешествие в страны Греческие, конечно не сразу, не в одно кратковременное и быстрое проследование одного, хотя бы и хорошо подготовленного, лица по владениям турецким или Греческого королевства: но на первый раз, для ознакомления с полем деятельности, довольно обширным, и в виде опыта, можно было бы поручить нашему путешественнику какую нибудь одну отрасль работы, к которой он наиболее склонен, с общим обозрением материалов по другим отраслям.

Знакомство с древними памятниками церковной жизни и с современным церковным бытом Греков естественно должно послужить и к разъяснению наших внутренних дел церковного управления прежнего времени. Не только произведения письменные, но и сама жизнь, в стране менее подверженной реформам цивилизации более сохраняющими в древних формах, может служить комментарием старых порядков нашей церкви. Православные Русские Академии не должны упускать из виду и этот источник к разъяснению отечественной церковной истории, - так как на них же, в настоящее время, лежит долг потрудиться для разработки и специально Греческой церковной истории.

Значение путешествия с ученою целию по землям Славянским для нас, может быть, требует меньше разъяснений. Профессор Русской Церковной истории не может не чувствовать жизненной связи нашей церкви с другими Славянскими Церквями в первые столетия их существования. И Правила Церковные, и Св. Писание, и писания отцев, и богослужебные книги все это переходило к нам в переводах от Болгар, от Сербов; собственно Русской земле в этих трудах принадлежит немногое. Но хотя эти памятники и перешли к нам, новые поиски на месте их происхождения не излишни. – С другой стороны, собственно о внутренних делах Славянских Церквей доходили до нас только отрывочные сведения. Материалов для пополнения их и для связи их разрозненных фактов между собою надлежит искать уже на месте. – Конечно несчастные исторические судьбы Болгарии и Сербии не обещают исследователю богатых в этом отношении приобретений: но надобно сказать, что славянские земли в пределах Турецкой державы еще мало обследованы, и ученые с целями собрания материалов для истории Церкви слишком редко являлись в этих странах. Труды и приобретения Григоровича, Гильфердинга не столько удовлетворяют, сколько раздражают и возбуждают любознательного изыскателя. Нужно, только, чтобы новые исследователи хорошо были ознакомлены со всем что уже сделано по сей части, и что можно найти без дальних путешествий, на собственной нашей почве.

В этом отношении профессор Голубинский может быть признан достаточно приготовленным деятелем, как по части Греческих так и славянских письменных памятников.

Относительно знакомства его с памятниками Славянской Церковной письменности может хорошо свидетельствовать, кроме увенчанного премиею от Академии Наук сочинения о Первоучителях Славянских, недавно изданный новый его труд: «Краткий очерк истории православных церквей Болгарской, Сербской и Румынской или Молдо-Валашской», 432 стр. Каждая страница этой книги может служить доказательством обширной начитанности автора и способности критически относиться к данным историческим. Этот первый в церковно исторической литературе опыт разработки истории церквей славянских уже ручается, что собиратель новых материалов исторических будет в состоянии хорошо отличать известное от неизвестного и оценить достоинство новых приобретений.

Но и относительно приготовленности профессора Голубинского для разысканий на Греческой почве нельзя сомневаться. По связи с главным предметом своих исследований – Истории Русской Церкви и других Славянских Церквей от известных и доступных для нас церковно–исторических памятников Греческой церкви средних веков и позднейших. Это доказывает также книга его: «Краткий очерк истории православных церквей Болгарской и др.», для которой он пользовался, где было возможно источниками Греческими, как и Славянскими. – Греческий язык книжный, древний и новый, он знает хорошо; а к разговорному легко мог бы приучиться при посредстве трех Греческих Иеродиаконов, ныне обучающихся в Московской Духовной Академии, если бы мог знать заблаговременно, что предполагаемое им путешествие будет ему разрешено. – Что касается до трудолюбия Пр. Голубинского, то его ученая деятельность представляет редкий пример всецелой преданности своей науке. Человек бессемейный, всем временем и своими небогатыми средствами он жертвует истории Церкви, которую преподает. Для этого он, в свободные от учебы месяцы неоднократно предпринимал и путешествия по русским древним городам. По сему воспользоваться его знаниями, его усердным служением науке, и его добровольным вызовом на новые труды, и дать ему достаточные средства к совершению их, представляется делом достойным просвещенного Правительства.

В подтверждение сказанного мною и приготовленности проф. Голубинского к предполагаемому им путешествию, думаю, могу ссылаться на проф. Санкт-Петербургского университета Измайла Иваныча Срезневского, который лично знает нашего профессора.

С высочайшим уважением и глубочайшею преданностию честь имею пребыть Вашего Сиятельства

Получив это письмо Горского, Толстой написал Горскому второе письмо, дав согласие и прося дать делу надлежащий ход в установленном порядке.

Для моих занятий по Русской Церковной истории и по истории славянских православных церквей я находил бы для себя необходимым путешествие в Грецию и в славянские православные земли.

В Русской Церковной истории, не ограничиваясь внешними событиями, биографиями и деяниями отдельных лиц, я желал бы поставить себе задачей возможно обстоятельное и по возможности полное изучение внутреннего церковного быта, который нашими исследователями до сих пор почти совершенно оставляется в стороне, а который между тем не менее, если не более, важен, чем внешние события, и который во всяком случае наконец должен быть введен в историю, как ее необходимый отдел. Но сколько нибудь успешное изучение внутреннего быта Русской Церкви возможно только при достаточно обстоятельном знании такового же быта позднейшей Церкви Греческой: одно составляет необходимое условие для другого, во первых, потому что быт Русской Церкви заимствован из Церкви Греческой и что таким образом заимствование в каждом отдельном случае и постоянно должно быть повторяемо и изъяснено своим первообразом; во вторых, потому, что памятники русские, в особенности древнейшего времени, которые в настоящем случае есть важнейшие, как начало, из которого развилось все последующее, чрезвычайно скудны данными для требуемого отдела истории и что недостаток этот может быть восполнен только при прямой помощи истории Греческой. Но так как и внутренний быт позднейшей Церкви Греческой есть нечто такое, что не только не разработано совершенным образом, но к разработке чего пока еще и не преступлено сколько нибудь серьезно (не только у нас в России, но и за границей): то, считая это дело настоятельно нужным для себя и желая попытаться взять его на себя, я находил бы необходимым для себя, для его успешного выполнения, предпринять путешествие в самую Грецию, потому что древность, как это само собою понятно, может быть с успехом изучаема только под условием обстоятельного знания языка, которое может быть приобретено только не месте и наконец потому, что только там я могу рассчитывать найти древние памятники, которых еще остается желать.

Кроме сего, в Русской Церковной истории я желал бы заняться возможно тщательным изучением того ее отдела, который составляет область археологии. Но так как сколько нибудь основательное изучение Русской Церковной археологии не возможно без изучения и без знания современного быта Церкви Греческой, то это есть вторая причина, по которой я желал бы для себя путешествия в Грецию.

Каким образом необходимо для меня путешествие в славянские православные земли, историей которых я занимаюсь, это надеюсь довольно понятно само собой. Я желал бы посетить их: во первых, за тем, чтобы собрать или видеть памятники и остатки их древностей; во вторых, чтобы пробрести изданные там и необходимые для меня книги; наконец и главное, чтобы видеть и по возможности изучить их современный церковный быт.

Пояснительная записка к прошению экстраординарного профессора Московской Духовной Академии, Евгения Голубинского об отпуске в путешествие в Грецию и в славянские православные земли.

В дополнение к тому, что изложено мною в прошении, я позволю себе в этой записке войти в некоторые подробности относительно необходимости для меня путешествия в Грецию.

Я считаю настоятельно нужным для себя это путешествие: вопервых, за тем, чтобы при помощи изучения современного быта греческой церкви попытаться возможно обстоятельным образом изучить ее быт средневековый; вовторых, за тем, чтобы изучить греческую церковную археологию.

Что успешное изучение средневекового быта греческой церкви и таковое же изучение греческой церковной археологии может быть совершено только в самой Греции, среди ее современного быта и среди самых памятников ее древности, с этим, надеюсь, никто не станет спорить. Но обстоятельное знание средневековой греческой церковной жизни и греческой церковной археологии есть необходимое условие для того, кто серьезным образом желал бы посвятить себя изучению русской церковной истории. Оно необходимо по двум причинам. Вопервых, так как мы, русские, приняли веру, а с нею и все внешнее устройство церковное, все учреждения и обряды церковные, от греков, то исследователи русской церковной истории необходимо должны знать, в каком именно виде мы получили первоначально от греков каждое в частности церковное учреждение и каждый обряд, потому что, как это очевидно, только после удовлетворительного ответа на эти вопросы может быть речь о дальнейшей истории каждого учреждения и обряда в самой русской церкви. Во вторых, потому что это знание должно оказать прямую и непосредственную помощь при изучении русской церковной истории. Как я уже говорил, памятники русской церковной истории за древнейшее время, которое есть важнейшее, чрезвычайно скудны известиями о первоначальном устройстве и первоначальном быте русской церкви. Единственное средство восполнить их недостаток, это обратиться к истории церкви греческой и отвечать на вопрос: как это было тогда у нас, при посредстве и при помощи ответа на вопрос: как это было тогда у греков.

Правда, есть отдел в нашей церковной истории, в котором справка с греческой историей не представляется слишком необходимою. Таков например отдел о церковном учении или о богословской письменности. Мы и без этой справки достаточно знаем, какое учение при заимствовании веры мы заимствовали от греков, а что касается до дальнейшего времени, то у нас и у греков была особая богословская письменность и каждая должна быть изучаема отдельно по своим собственным памятникам. Но с другой стороны есть и такие отделы, где помощь истории греческой представляется необходимою и неизбежною. Таковы в особенности отделы о церковном управлении, о народных религиозных обычаях и верованиях, на которых я и позволю себе несколько остановиться.

Отдел о церковном управлении есть один из важнейших отделов истории русской церкви, потому что, как всякий понимает, то или другое устройство этого управления существенно должно было влиять на всю вообще церковную жизнь. Что же мы знаем о церковном управлении например за первые четыре-пять веков существования русской церкви? Что мы почти вовсе ничего не знаем о нем, кроме того, что у нас были митрополиты и епископы, это более или менее известно всякому. Были ли при митрополите и при епископах какие нибудь должностные лица, в чем состоял круг их обязанностей, как устроен был всякий административный надзор над духовенством, одним словом как вообще была устроена вся администрация в своих подробностях и в чем вообще состоял ее механизм, на все эти вопросы обыкновенно не только ничего не отвечается, но даже они вовсе и не задаются. Предполагается, что в первое время все было устроено просто и что администрация была весьма немногосложна и немноголична. Этому однако противоречат свидетельства: уже от домонгольского периода мы имеем отрывочные и неясные свидетельства, которые дают знать, что предположения наши ни начем не основаны и что тогда уже была администрация более или менее благоустроенная и организованная, а в свидетельствах, которые начинаются со времени непосредственно после нашествия монголов, уже и совершенно ясно дается знать, что она была именно такова. В чем же она могла состоять? Древние неясные намеки и позднейшие прямые свидетельства единогласно дают знать, что она если не вполне, то по крайней мере отчасти была устроена по образцу церкви Греческой. Таким образом, чтобы на основании намеков создать ясные представления, для этого единственное средство обратиться к администрации церкви греческой. Так как в Греции не было Петра Великого, который бы значительно изменил административный и всякий другой быт церкви и так как несомненно что нынешнее административное устройство церкви греческой есть продолжение того же самого устройства, которое было и в X веке, и что на него не имело никакого существенного влияния иго турецкое: то на основании древних памятников, при сличении с современным бытом, есть полная возможность начертать административное устройство церкви греческой того времени, как русские приняли от греков христианство.

А таким образом, если сделано будет это последнее, то при пособии истории церкви греческой, откроется возможность бродить не ощупью и с зажатыми глазами и среди темных теперь намеков истории церкви русской.

В памятниках русских XIII в. говорится о митрополитах и епископах наших, что те и другие имели при себе штат чиновников, который назывался общим именем клироса. В частности между этими чиновниками называются: протопоп или старейшина священнический, наместник, архимандрит.

Из каких лиц состоял этот клирос? Какие обязанности были этих чиновников? Обстоятельный ответ на эти вопросы может дать только история церкви греческой.

С XIII-XIV вв. чиновники архиереев наших разделяются на два класса: на чиновников духовных и на чиновников светских, или, так называемых архиерейских бояр. Относительно последних обыкновенно думают, что они происхождения чисто русского, и что у архиереев греческих нечего подобного не было. Не имеем пока положительных оснований утверждать, что это неправда, но имеем достаточные основания думать, что вопрос этот должен быть отнесен к числу вопросов нерешенных и что прежде его окончательного решения еще должны быть наведены более точные и обстоятельные справки в истории церкви греческой.

Быт нашего низшего или приходского духовенства со времени реформы Петра Великого, со времени заведения в епархиях духовных семинарий и вследствие некоторых других условий нового времени значительно изменился; но в Греции турецкой, где не было никаких реформ, и до сих пор все остается по-старому, как было у нас в XV-XVI вв. Когда мы читаем в грамоте архиепископа Новгородского Геннадия, как к нему приводят малограмотных мужиков для поставления в священники и другие церковные должности, как он их экзаменует и по экзамене принужден отсылать назад; когда мы читаем в определениях Стоглавого собора предписание: «по всем святым церквам в митрополии и в архиепископиях и в епископиях избирают прихожане священников и диаконов и диаков искусных и грамоте гораздых и житием непорочных и денег у них церкви и себе мзды не емлют и приводят их и приходят с ними ко святителю» и проч.: то все это нам представляется весьма мало вразумительным, потому что тут говорится о порядках каких-то других, которых мы в настоящее время совсем не знаем и не видим. Напротив для грека турецкого все это совершенно понятно, потому что у них все это так и до настоящего времени.

Известно, что архиереи наши до позднейшего не очень давнего времени собирали известные подати с духовенства и с мирян своих епархий и что податями этими весьма многое условливалось в церковной администрации, быте духовенства, а чрез него и в церковном быте прихожан. Вопрос об этих податях важен сколько сам по себе, столько уже и потому, что со стороны некоторых незнающих людей они подвергаются совершенному перетолкованию. Подати эти происхождения не русского, а греческого, и тогда как к нас не сохраняется уже о них совершенно никакой памяти, у греков турецких они существуют в своем древнем виде и до настоящего времени. Не зная основательно, как дело имело и имеет себя у греков было бы трудно говорить основательным образом о том, как оно имело себя у русских.

Вопрос о происхождении десятины, которую в первое время русские князья давали епископам, до сих пор затрудняет наших исследователей. А между тем десятина, как вид государственной подати у греков (и у южных славян) не только существовала, но и существует до настоящего времени.

Народным религиозным обычаям, верованиям, повериям и суевериям до сих пор не дается места в церковной истории, потому что все это считается ниже истории. Но, по моему мнению, это совершенно не справедливо: народ целые столетия жил и живет этими повериями, нисколько не шутя, а совершенно серьезно; обязанность пастырей церкви искоренять их, если они худы, но хороши они или худы обязанность историка основательным образом их изучить. Русская нецерковная наука, по своим собственным побуждениям, с недавнего времени усердно и серьезно занимается всеми этими предметами. Но я положительно могу сказать, что кто принимается за труды по этой части, не ознакомившись предварительно основательным образом со всей этой стороной быта у греков, тот принимается почти что напрасным образом и его труды придется снова перерабатывать. Есть множество народных обычаев, поверий и суеверий, которые при незнании дела выдаются за чисто русские, или начало которым отыскивается где нибудь на востоке или на западе, между тем как они заимствованы нами у греков и живут у них и до настоящего времени. Обычай возлияния вина на могилы умерших считается чисто русским, а он существует у греков и до настоящего времени. Игра в т.наз. зернь считается заимствованною у монголов, а между тем она известна у греков и до настоящего времени. Недавнобывший в употреблении в Киеве обычай носить в брачных и других торжественных случаях хоругви считается заимствованным с запада вместе с магдебургским правом; а между тем это так делается у греков и до настоящего времени.

Что церковная археология существенно принадлежит к церковной истории и что без ее основательного знания не может обойтись церковный историк, этого, полагаем, никто не будет оспоривать. Но если это так, то с другой стороны столько же справедливо и то, что церковную археологию русскую невозможно изучать без знания церковной археологии и современного церковного быта греческих.

В подтверждение моих слов, что русской археологии может оказать весьма значительную помощь не только археология, что не требует доказательства, но именно современный быт греческий, который по отношению к быту русскому во многом есть археология, позволю себе привести несколько примеров.

Преосвященный Филарет пишет, что в 1124 г., по известиям летописей, сгорело в Киеве на одном только Подоле 600 церквей, и ссылается на это, как на доказательство того, до какой степени многочисленны были храмы в древней Руси. Если бы под этим числом 600 церквей разуметь исключительно церкви приходские, как о разумеет, то это было бы не только удивительно, а просто невероятно. Между тем дело объясняется очень просто. Тут разумеются церкви не только приходские, но и домовые, обычай строить которые у греков и у нас в древнее время до того был всеобщ, что имел свою церковь (разумеется, большею частию без особого при ней причта) чуть не каждый зажиточный человек, и которые в Греции и до настоящего времени сохранились в таком множестве, что чуть не каждый двор имеет свою домовую церковь.

В старое время у нас иконостас назывался тяблом. Обыкновенно это слово производят от латинского tabula, и от названия заключают к его первоначальной форме и к его истории. Между тем мало-мальски разумеющий славянский филолог знает, что от tabula в славянском языке не тябло, а тавля, и что тябло не могло и произойти от tabula. От чего же название? Не наведши справок у греков, ответа не дать. Между тем кому пришло на ум сделать это последнее, тот знает, что ответ весьма прост; у греков для названия иконостаса и до настоящего времени существует слово τεμπλον (откуда тябло, как от νοεμβριος – ноябрь).

Преосвященный Филарет толкует слово кацея: «кацеи – кропильные чаши, от чешского кацати, брызгать водой». А между тем слово κατζι, служащее названием для маленького ручного кадила (какова и есть кацея) у греков существует до настоящего времени.

В житии митр. Петра читается об учении в училище: «елика написоваше ему учитель его, малем проучением изучеваше». Не полагаю, чтобы человек, незнающий быта первоначальных училищ греческих, мог догадаться, что тут значит «написоваше». Между тем кто знаком с этими училищами, и кто знает, что такое в них τ νακιδια, для того речь совершенно ясна.

Преп.Феодосий Печерский в одном из своих поучений говорит: «уставлена есть кутья в похвалу святым крестити в честь, а не в оставление грехом». У нас этой кутьи в честь святых нет и человек незнающий легко может подумать, что у преп.Феодосия что нибудь написано не складно; а между тем у греков эта кутья есть и до настоящего времени.

Слово канун в смысле кануна праздника и в смысле устроять канун в честь какого нибудь святого обыкновенно производится от греческого κανων, а между тем оно не от κανων, а именно κανυν. Т.к. κανυν (κανεον) значит просто корзина, то нелегко догадаться каким образом слово стало употребляться у нас в указанных выше смыслах: между тем существовавший у греков до настоящего времени обычай объясняет это очень легко.

В заключение вот пример по видимому весьма незначительный, который однако хорошо показывает, как церковному историку и церковному археологу необходимо знание современного быта греческой церкви на каждом шагу. Недавно один ученый занялся вопрос о священнической скуфье. Изыскания привели его к открытиям, которых он сам и не ожидал; оказалось, что в старое время скуфия не только составляла обыкновенный головной покров наших священников в домашнем быту, потому что они все служили в ней или не снимая ее и в церкви. Это удивило ученого. А между тем в этом нет ничего удивительного, потому что у греков это так и до настоящего времени. Если бы ученый был знаком с формой греческих скуфей, то он пришел бы и к другим не безъинтересным открытиям.

Оставляя другие примеры, которых я мог привести еще не мало и вообще кончая этим речь, снова повторю: без основательного знания позднейшей истории церкви греческой и ее современного быта невозможно основательное изучение истории церкви русской.

После положительного решения Совета Академии последовало донесение в Синод Иннокентия, митрополита Московского. 23 марта 1872 по Указу Его Императорского Величества Синод по предложению обер-прокурора от 25 февраля за № 2364 слушал представление Иннокентия. После одобрительного решения Синода 29 апреля последовал всеподданнейший доклад (представление) обер-прокурора Императору на благоусмотрение.

Согласно определению Святейшего Синода от 23 Марта / 8 Апреля сего года, я имел счастье входить с всеподданнейшим к Государю Императору докладом о командировании в Грецию и славянские православные земли, на полтора года, экстраординарного профессора Московской Духовной Академии по кафедре русской церковной истории Голубинского с сохранением получаемого им содержания.

На всеподданнейшем докладе моем по сему предмету, в 29 день минувшего Апреля, Его Величества Высочайшая резолюция: «Согласен но с тем, чтобы он отнюдь не вмешивался в политические дела».

Имею честь объявить о сем Святейшему Синоду

Указ Синода о командировке Е.Е. Голубинского последовал 5/22 мая 1872 г. через 7 месяцев после подачи Голубинским прошения обер-прокурору.

[1] Воспоминания. Кострома, 1923 (переиздано в сокр. в кн. Полунов А.Ю., Соловьев И.В. Жизнь и труды академика Е.Е. Голубинского. М., 1998)

[2] Речь идет о письме гр.Толстого с похвальным отзывом о только что опубликованной книге Голубинского «Краткий очерк истории православных церквей - болгарской, сербской и румынской».