Прот. Сергий Булгаков. Что такое «воспоминание»

[Закон Христов] [Церковь] [Россия] [Финляндия] [Голубинский] [ Афанасьев] [Академия] [Библиотека]

Прот. Сергий Булгаков

3. Что такое «воспоминание» (anamnhsij)?

Господь на Тайной Вечери, причащая учеников, изъяснил это причащение как входящее в состав жертвоприношения. Именно слова Христа: «за вы ломимое», «за вы и многия изливаемая», сказанные Им о Своем Теле и Крови, установляют именно такой жертвенный характер. Тайную Вечерю, как причащение, они поставляют в связь с тем жертвоприношением, которое единожды совершено Самим Господом на Кресте. При этом Им заповедано сие творить в Его воспоминание, многократно и непрестанно, «дондеже приидет» (1 Кор. 11: 26), то есть до скончания века, или до Второго пришествия Христова во славе. Соотношение между причащением на Тайной Вечери и повторением его до конца века определяется как «воспоминание». Что же здесь означает этот анамнезис? Есть ли это простое лишь воспоминание, поминки о прошлом, однажды бывшем, но ныне уже не существующем, субъективный его отсвет в душе, не больше? Но, конечно, такое истолкование слов Христовых является совершенно недопустимым. Уже вся та серьезная строгость, с которой говорит здесь апостол Павел, назидая о достойном причащении («да испытывает же себя человек и тако от хлеба сего ест и чашу достойно пьет. Ибо кто ест и пьет недостойно, тот ест и пьет осуждение себе, не рассуждая о Теле Господнем» — ср.: 1 Кор. 11: 28-29), этому противоречит. Противоречит также и то, что самое причащение изъясняется не как воспоминание о Тайной Вечери самой, как установительной в отношении к Евхаристии, но как возвещение (kataggellete) смерти Господней: «Ибо всякий раз, когда вы едите хлеб сей и пьете чашу сию, смерть Господа возвещаете, доколе Он приидет» (1 Кор. 11: 26). Таким образом, по силе и значению своему «воспоминание» определяется гораздо шире. Оно не есть только личная память о данном событии — тем более что непосредственными его участниками и свидетелями были лишь двенадцать учеников, на Вечери присутствовавших (в числе их не был и сам апостол Павел, хотя он и «от Господа приял, что передал» (23), а не все те бесчисленные христианские поколения, которые призываются к сему воспоминанию, «дондеже приидет». Таким образом, «воспоминание» есть подлинная сила совершающегося, как сущая в мире, а наше совоспоминание есть вхождение в эту силу, приобщение ее — реальное, онтологическое. Об анамнезисе идей-сил, небесных первообразов бытия, которые созерцает душа прежде своего нисхождения в мир, учит Платон, однако, относя его к первообразам в их абстрактной всеобщности. Здесь же сила воспоминания относится к конкретному событию, совершившемуся не в небе абстракции, чуждой конкретной реальности, но в мире, живущем всей полнотой жизни. «Воспоминание» здесь равно воспоминаемому, имеет всю его силу. Господь причащает и ныне Своих Жертвенных Тела и Крови совершенно так же, как Он сделал это и на Тайной Вечери, невзирая на все эмпирическое различие, существующее лишь на поверхности. «Воспоминание» именно и означает здесь эту силу отожествления, онтологическое тожество, а не субъективное лишь уподобление, — в этом и состоит таинство «преложения». И эта сила отожествления установлена повелением Господа, имеющим силу творческого акта, нам вверяемого: «сие творите в Мое воспоминание».

Надо до конца понять и принять это тожество свершения, которое как бы множится, тайнодейственно повторяясь в бесконечных повторениях, со снятием граней пространства и времени в их ограниченности. В мире и вообще ничто не пропадает, не возвращается к небытию — в то ничто, из которого сотворен мир, хотя и исчезает из нашего субъективного воспоминания, забывается. Эта память мира обо всем, в нем происшедшем, и о всей человеческой жизни будет явлена на Страшном Суде Христовом: раскроются книги (Откр. 20: 12), и все бывшее повторится как бы в своей силе, хотя она и не имеет пребывающего значения, но упразднится, погрузившись во «тьму кромешную». Однако в совершенно особом и единственном, исключительном смысле хранится миром «воспоминание» о земной жизни Богочеловека, в которой сила Божественная отпечатлевается в полноте безгреховной святости тварного человеческого бытия. Вся полнота земной жизни Спасителя, совершившейся во времени, сохраняется, как бы продолжается или повторяется всевременно. Господь с нами всегда, ныне и присно и во веки веков. Символическое свидетельство об этом дается церковным кругом, в котором не только воспоминаются праздники, но и все вообще события и черты земной жизни Христовой, хотя бы чрез последовательное воспоминание евангельских событий в каждодневных чтениях. Повторение во времени и в определенные сроки являет эту неиссякающую силу Божественных свершений.

Как выразить на языке времени эти сверхвременные события, которые, хотя и имеют на себе печать временности (ибо приурочены к определенным точкам пространства и времени), но в то же время остаются им неподвластны? Они вечны своею Божественной силой, но они спаяны со временем, открываются в нем и чрез него. Этот двойственный и антиномический характер вообще присущ Боговоплощению в его двуприродности, в котором Истинный Бог соединил Себя с человеческой природой, стал Истинным Человеком. Божество здесь являет Себя человечеству, а это последнее вмещает в себя откровение Божественного. Такова вообще тайна Боговоплощения, в которое включается и Божественная Евхаристия. Она, совершившись однажды в определенном месте и времени, происходит уже сверхвременно в небесах, но также и на земле «повторяется» как «воспоминание». При этом здесь многократные повторения силою Божественной сливаются в единство до отожествления, которое и есть тайнодействие. Таинство есть проявление единодействующей, единосовершительной силы Божественной, под покровом свершений эмпирических, во плоти мира и в этом смысле есть как бы вновь совершающееся или повторяющееся Боговоплощение.

Итак, Евхаристия есть единое жертвоприношение. В ней приносится Богу жертва. Какова же эта жертву и как она приносится, в чем ее содержание? Это последнее определяется в установительных словах Христовых как крестная Его смерть чрез «преломление Тела» и «излияние крови» Его, а с этим соединяется и возможность причащения. Однако такому узкому и ограниченному уразумению жертвоприношения Голгофского противится, прежде всего, та его черта, что Тайная Вечеря с причащением жертвенного Тела и Крови совершается ранее самого жертвоприношения, «в ночь, в которую Христос был предан», а не в день Великого Пятка, когда Он был распят и, возгласив: «совершишася»! предал дух Свой Отцу. Тем самым снимается ограничительная сила времени как чередования сроков, и все земное делание Христово обобщается как единство, в которое включается и жертвоприношение. Само оно в словах Господа (в учении о Евхаристии в 6-й гл. Ин.) излагается вне отношений ко временам и срокам, как некое пребывающее praesens: «ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь имеет жизнь вечную... ибо Плоть Моя истинно есть пища, и Кровь Моя истинно есть питие», — Боговоплощение во всем его объеме.

Уже это отделение, так сказать, литургического жертвоприношения, имевшего место на Тайной Вечери, от крестной смерти Голгофской с ее «совершишася» во времени, так же как и истолкование в его надвременности у святого Иоанна, не позволяет понимать его лишь как одно из многих событий земной жизни Господа в ряду других, но заставляет видеть в нем все-событие или едино-событие, всю ее собою обобщающее. Иными словами, мы необходимо приходим к тому заключению, что предметом жертвы, самою жертвой Христовой является не одна только крестная смерть, но и вся Его крестная жизнь, которая вся — от начала в Вифлеемской пещере и от гонения Иродова — есть путь к Голгофе. Последняя же также не есть какое-то случайное происшествие в Его жизни, которого могло бы и не произойти. Напротив, в нем сосредоточенно выражается жертвенный характер всех ее событий, и его поэтому не могло не быть. Единый Безгрешный, пришедший на грешную землю, дышавший ее зачумленным воздухом и живший среди грешников, неизбежно должен был испытывать крестную муку уже ранее приближения Голгофского Креста. Вся неизбежность его, внешняя и внутренняя, была для Него совершенно очевидна и неоднократно выражаема Им, притом с растущей настойчивостью (6). Поэтому странным и неверным является мерить Его жертвенный путь лишь пространством от Гефсимании к Голгофе, когда он, начавшись от Вифлеема, чрез Египет, вел Его чрез все места Его земного пребывания. Мысль о том, что жертва Христова простирается на всю Его земную жизнь, на все Боговоплощение, выражена и в следующих текстах Послания к Евреям: Христос, «входя в мир, говорит: жертвы и приношения... не восхотел, но тело уготовал Мне... Тогда Я сказал: вот, иду, как в начале книги написано о Мне, исполнить волю Твою, Боже» (10: 5, 7); «По сей-то воле освящены мы единократным принесением тела Иисуса Христа» (10: 10). Эта же мысль об универсальном характере жертвы Христовой выражается и в литургических текстах, которые также отнюдь не позволяют приурочивать Божественную литургию к одному лишь воспоминанию о Тайной Вечери (см. на литургии св. Иоанна Златоустого молитву благодарения на Достойно: «Ты от небытия в бытие нас привел еси и отпадшия возставил еси паки и не отступил еси, вся творя, дондеже нас на Небо возвел еси и Царство Твое даровал еси будущее...» и далее, в начале эпиклезиса: «Поминающе убо спасительную сию заповедь и вся яже о нас бывшая: Крест, Гроб, тридневное Воскресение, на Небеса восхождение, одесную седение, Второе и славное паки пришествие. Твоя от Твоих Тебе приносяще о всех и за вся» (и то же, но еще пространнее, на литургии св. Василия Великого).

[далее>]